Они достигли своего апогея в год 1119-й. Скромный дворянин Гуго де Пайен вместе с Готтфридом Сант-Омером и кучкой верных последователей отправляются в Иерусалим. Кем были эти люди — рыцарей шесть или семь, — не совсем понятно. Считается, что вместе с ними в Святую землю отправился Андре де Монбард (дядя Бернара Клервосского, к тому времени святого). Далее называют имена Нивара де Монтдидье, Аршамбо де Сант-Амана, Жоффруа Бизола, Гюго Риго и двух монахов-цистерцианцев — Конрака и Гундемара.
Прибыв в Иерусалим, они предстали перед тамошними патриархами и в тот же день оказались признаны братством мирян. И опять происходит нечто чрезвычайно странное: Балдуин II, король Иерусалимский, освобождает для этой кучки так называемого братства часть своего дворца. Ничего удивительного в том, что их стали называть храмовниками, нет, потому что дворец Балдуина находился не где-нибудь, а на месте бывшего храма Соломона! Уорвик Зиппель писал по этому поводу: «Выбор именно этого места кажется чем-то иным, нежели обычным подарком короля Балдуина рыцарям-храмовникам. Ничего подобного ранее в истории не случалось».
Зачем тамплиерам Иерусалим? Что они так настойчиво ищут там? Возможно, некие следы легендарного Грааля? Или магические рукописи восточных мудрецов? Все это вполне вероятно. Но...
Но следует понять еще одно: Иерусалим в эпоху Средневековья считался центром земного круга. Место, о котором идет речь, бывший храм Соломона, было центром этого центра. Король Иерусалимский, естественно, выбрал его своей резиденцией — но чтобы сдвинуться с места ради группы невесть откуда взявшихся нищих рыцарей? И если уж это произошло — освободил король помещение, — то, несомненно, для этого должна была иметься какая-то очень веская причина. Потому что, после того как Балдуин II перебрался в ново- отстроенный дворец поблизости от башни царя Давида, ордену уже принадлежала вся территория храма.
«До тех пор пока Иерусалим оставался христианским, — пишет Моника Хауф, — это место было бесспорной резиденцией тамплиеров. Там избирали великого магистра, там он вместе со своим советом принимал решения, имевшие значение для всей страны... Люди эпохи Средневековья благоговели перед святостью этого места. В их глазах было только хорошо и правильно, что именно там располагался орден храмовников».
То есть данное обстоятельство приобретало экстремальную важность для людей, очень скоро названных «бедными рыцарями храма Соломона» или, упрощенно, «храмовниками». Даже если не сохранилось письменных упоминаний об этом, Гуго Пайенский искал то, что когда-то принадлежало Христу. Восемь лет подряд храмовники оставались в Иерусалиме. В 1125-1126 годах к ним присоединился Гуго Шампанский. Неоднократно им писал Бернар Клервосский. Парижский историк Алан Демурье говорит: «Поведение Бернара Клервосского понять можно — этого сбежавшего из мира рыцаря, — когда он расстраивался по поводу вступления графа Шампанского в 1126 году в орден тамплиеров, ведь сам-то он вступить в храмовники не мог».
Одной лишь «легендой прикрытия» было заявление первых храмовников о том, что они собираются охранять в дороге христианских пилигримов в Святую землю. Вряд ли были способны семь или девять (впоследствии, возможно, даже тридцать) рыцарей охранять бесчисленных странников от многочисленных отрядов сарацинов. Ни в уставе ордена от 1129 года, ни еще где-либо в других документах и хрониках того времени, — даже у Фалько Шартрского, исповедника Балдуина II, — не найти ни одного слова об этом. Фалько вообще ни разу не упоминает храмовников!
Мартин Бауэр пишет по этому поводу: «Даже несколько удивительно, что не существует практически никаких свидетельств о начале ордена тамплиеров... Вплоть до Собора храмовники были маленьким, элитарным братством... Только вследствие признания их церковными авторитетами братство официально превратилось в настоящий орден в полном соответствии с каноническим правом. Достоин упоминания весьма странный пробел в уставе. Нигде не найти указания на первоначальную цель ордена — защиту пилигримов... Мы могли бы ожидать, что правила храмовников начинались бы так: „Цель нашего ордена такова...". Столь образованные люди, как Гуго де Пайенский и Бернар Клервосский, словно позабыли указать в уставе цель основания...»
Мы можем все-таки предположить, что это далеко не так, что задачи по охране и защите стояли. Но вот защите и охране кого?
1126 год как бы дает нам подсказку. Из Святой земли отбывают в Европу Андре де Монбарт и Гундемар. Цель путешествия —Клерво. Там они встречаются с Бернаром Клервосским, ожидающим их появления прямо-таки с нетерпением. Бернар заготовил три письма: одно — к королю Франции, другое —к папе римскому и третье — оставшимся в Палестине рыцарям. Когда последнее письмо пришло по назначению, двое или трое из оставшихся в Святой земле храмовников пустились в путь. В Труа созвали Собор и официально признали орден тамплиеров. Бернар набросал черновой вариант устава, Гуго де Пайен становится первым магистром (позднее называемым гроссмейстером), папа раздает благословения...
А в черновике орденского устава Бернар велит записать: «С Божьей и Спасителя нашего Иисуса помощью закончено дело, после коего возвращаются друзья Его из святого города Иерусалима...»
Орден едва-едва сформирован, а Бернар пишет «закончено дело...»! Так что же здесь произошло, что случилось в Иерусалиме в период между 1105-1106 и 1129 годами? Судя по всему тому, что мы знаем, по тому, как нам сегодня представляют ход событий, можно сделать только один-единственный вывод.
Историк Луи Карпентье его как раз и делает: «Есть только одно объяснение подобного поведения: девять рыцарей появились не для того, чтобы защищать и опекать пилигримов, а для того, чтобы найти нечто особенно важное, защитить и взять с собой, нечто особенно священное, что находилось в храме Соломона». Он ошибся только в одном. Находка была сделана в Святой земле, но не в Иерусалиме.
Масада, тамплиеры и плащаница
Все начиналось опять же с легенды.
35 год до нашей эры. Царь иудеев Ирод Великий повелел воздвигнуть крепость на горе в трех километрах западнее Мертвого моря — боясь своего собственного народа и ничуть не меньше опасаясь римлян. Крепость Масада: тридцать семь сторожевых башен выросли на большом, около девяти гектаров, плато, на котором царь приказал построить великолепный дворец, многочисленные склады для продовольствия и большие цистерны с водой. В 66 году нашей эры, то есть к началу восстания иудеев против римлян, Масада была занята мятежными зилотами. После завоевания Иерусалима римскими легионами уцелевшие мятежники бежали в горную крепость, казавшуюся им неприступной, и уже отсюда Елиазар бен Яир продолжал руководить восстанием.
И тогда в 73 году после Рождества Христова Флавий Сильва повел десятый римский легион на осаду Масады. Шли месяцы, но решающей битвы не происходило. Флавий, быстро смекнувший, что гору штурмом не возьмешь, велел построить вокруг стену и земляной вал, чтобы помешать мятежникам спастись бегством из крепости. Защитники Масады вынуждены были наблюдать за всеми действиями римлян в полнейшей беспомощности, не в состоянии предпринять каких-либо ответных действий. Вечером перед решающим штурмом римлян мятежники приняли непростое судьбоносное решение. Заметки иудейского историка Иосифа Флавия сохранили рассказ о развернувшейся трагедии очевидцев — двух женщин и пятерых детей. Они единственные смогли спастись, укрывшись в расселине скалы.
Елиазар бен Яир в ночь перед штурмом призвал осажденных: «Дайте же умереть нашим женам, пока не осквернили их тела римляне, дайте умереть нашим детям, пока не погнали их в рабство; а после того как будут убиты все они, умрем же славной смертью, сохранив свободу. Но прежде того подвергнем огню крепость нашу, ибо уверен я, что будет сие величайшим разочарованием для римлян, когда не смогут они восторжествовать над нашими телами и не получат нашего богатства...
И услышали его призывы: мужчины закололи сначала всех женщин и детей, а потом среди друг друга начали сеять смерть, заранее поджигая все, что не должно попасть в руки римлян, и следя за тем, чтобы и в самом деле все защитники были умерщвлены. А затем последний из них пронзил тело свое мечом. Когда римляне на следующее утро вошли в крепость, их взору предстала ужаснейшая картина: сожженные дома, убитые мужчины, женщины и дети. И хоть и были те врагами, римляне испытали великое почтение пред мужеством этих людей».
