1. Хронологическая трудность. Как можно с определенностью сказать, что случилось около 2000 лет назад?
2. Метафизическая трудность, обусловленная самой историей. Может ли история Иисуса Назарейского открыть нам доступ к истине? На первый взгляд, истинность случайных исторических событий отнюдь не выявляет всеобщей универсальной истины.
3. Экзистенциальная проблема, возникающая из культурной отдаленности Палестины I в. и современного общества. Как можно соотнести современный человеческий опыт и религиозное послание из отдаленного прошлого?
Совершенно очевидно, что эти 3 элемента не являются полностью отличными друг от друга. Между ними существует значительная степень взаимодействия. Но вместе, они создают общую проблему "веры и истории", которая имеет такое большое значение для современной немецкой христологии. Мы рассмотрим каждый из этих элементов по очереди, основываясь при этом на произведениях Готфрида Эфраима Лессинга — ведущего немецкого рационалиста и критика традиционного христианства. То, как Лессинг рассматривает эти 3 вопроса; считается основанием для современного подхода к ним. Необходимость рассмотрения этих вопросов возникла в 1708 г.
Хронологическая трудность
Евангельские рассказы об Иисусе Христе относятся к прошлому. Мы не можем их проверить, поэтому вынуждены полагаться на свидетельства очевидцев. Но, спрашивает Лессинг, насколько надежны эти рассказы. Почему мы должны доверять рассказам о прошлом, не имея возможности проверить их в настоящем? Как мы увидим позднее, Лессинг считал эту сложность особенно значительной в связи с воскресением Христа, которое он считает покоящимся на шатких исторических основаниях.
Таким образом, существует неопределенность по поводу того, что произошло в прошлом. Однако, Г. Э. Лессинг утверждает, что проблема лежит еще глубже. Даже если мы могли бы быть уверены в прошлом, возникает новая сложность: какую ценность имеют исторические знания? Каким образом может историческое событие порождать идеи? Ниже мы подробнее остановимся на этом вопросе.
Метафизическая трудность
Если одной причиной критики традиционного христианства со стороны просветителей было всемогущество разума, второй был растущий скептицизм по поводу ценности истории как источника знания. Росла уверенность в том, что история — включая исторические личности и события — не открывает доступ к тем знаниям, которые необходимы для построения рациональной религиозной или философской системы. Каким образом может происходить переход от истории (являющейся собранием случайных и ограниченных истин) к разуму (который заинтересован в истинах универсальных)? Г. Э. Лессинг утверждал, что между исторической и рациональной истиной существует пропасть, которую нельзя преодолеть: "Если ни одна историческая истина не может быть доказана, то ничего не может быть доказано посредством исторических истин. То есть: случайные истины истории не могут служить доказательством универсальных истин разума… Это является тем огромным безобразным рвом, который я не могу пересечь, как бы я ни старался это сделать".
Знаменитую фразу Лессинга "огромный безобразный ров" между верой и историей стали считать точным выражением той бреши, которая существует между историческим и рациональным подходами к христианскому богословию.
"Если исходя из истории я не могу возражать против утверждения, что Христос Сам воскрес из мертвых, должен ли я признать, что воскресший Христос есть Сын Божий?" Отвечая на этот вопрос отрицательно, Г. Э. Лессинг проводит разграничение между двумя различными классами истин. Если хронологическая брешь касалась спора об исторических фактах (о том, что действительно произошло в прошлом), вторая брешь касалась истолкования этих фактов. Как можно перейти от "случайных истин истории" к "необходимым истинам разума"? Лессинг утверждал, что существует два радикально отличных и совершенно несоизмеримых класса истин.
Рациональная истина считается обладающей качествами необходимости, вечности и всеобщности. Она та же во все времена и во всех местах. Человеческий разум способен проникнуть в эту всеобщую статическую область, которая может служить основанием для всех человеческих знаний. Это понятие об истине можно найти в развитой форме в произведениях Бенедикта Спинозы, который утверждал, что человеческий разум способен основываться на самоочевидных первичных принципах, из которых можно логически вывести завершенную нравственную систему. Почти все, кто принимает этот подход, каким‑то образом обращаются к пяти принципам геометрии Евклида. На основании своих пяти принципов ему удалось построить всю свою геометрическую систему. Многие из более рациональных философов, такие как Лейбниц и Спиноза, проявили к этому большой интерес, полагая, что им удастся использовать этот же метод в философии. Они считали, что из определенного набора предпосылок удастся создать величественное и прочное здание философии и этики. Вскоре оказалось, что эта мечта несбыточна. Открытие в XIX в. неевклидовой геометрии разрушило эту аналогию. Оказалось, что существуют другие способы формулировки геометрии, каждый из которых столь же внутренне последователен, как и метод Евклида (см. раздел "Рационализм Просвещения" в гл. 6). Однако, Спиноза и Лейбниц не знали об этом открытии и считали, что разум в состоянии создать самодостаточную систему на основании необходимых истин разума.
Часть обвинений, выдвинутых Лессингом против ортодоксальности, касается "соблазна частностей". Почему конкретное историческое событие должно иметь столь важное значение? Почему история Иисуса Назарейского — даже если предположить, что она достаточно определенно известна, что Лессингу казалось невозможным — возвысилась до эпистемологических высот? Лессинг утверждал, что всеобщая человеческая способность разума, доступная во все времена, везде и всем людям, избегает этого скандала. Таким образом, рационализм обладает нравственным и интеллектуальным превосходством над частной христологией, связанной с традиционным христианством.
Однако, в наше время предположение Лессинга о существовании всеобщей рациональности подверглось значительной критике. Социология знания доказала, что, например, "рационализм эпохи Просвещения" далеко не носит всеобщего характера, а всего лишь один из возможных интеллектуальных выборов. Предположение о том, что историчность ограничивает интеллектуальный выбор, вызывает ряд сложностей для рационализма эпохи Просвещения. Для наших целей чрезвычайно важно подчеркнуть, что люди (независимо от того, являются ли они богословами, философами или естествоиспытателями) не начинают свои поиски знаний "de novo", как если бы они были изолированы от общества. Акцент просветителей на знаниях, полученных посредством индивидуальных критических размышлений, восходящий к Р. Декарту, в последние годы подвергся значительной критике из‑за его некритического отрицания корпоративной обоснованности знания.
Экзистенциальная трудность
Лессинг ставит ряд вопросов, имеющих экзистенциальную ориентацию. Каково может быть значение устаревшего и архаичного взгляда для современного мира? Изначальные христианские воззрения выглядят неправдоподобными для современного читателя. Существует непреодолимая брешь доверия между мировоззрениями I и XVIII вв. Как могут образованные и культурно чувствительные европейцы войти в культурный мир Нового Завета и принять его устаревшие религиозные взгляды?
Трудно анализировать этот аспект рассмотрения Лессингом проблемы веры и истории потому, что он сам испытывал трудности с концептуализацией этого вопроса. Тем не менее, он является важным и мы неоднократно с ним встретимся в ходе рассмотрения современной немецкой христологии. Можно сказать, что лишь после возникновения экзистенциально ориентированных христологических систем в ХХ в. вопросы Лессинга были в полной мере рассмотрены и получили свои ответы.
Поиски исторического Иисуса
Как английский деизм, так и немецкое Просвещение разрабатывали тезис о серьезном несоответствии между реальным Иисусом истории и новозаветной интерпретацией Его значения. В основе новозаветного портрета сверхъестественного искупителя лежит простая человеческая фигура прославленного учителя здравого смысла. Если идея о сверхъестественном искупителе была неприемлема для рационализма Просвещения, идея о просвещенном нравственном учителе его вполне устраивала. Реймарус, с особой настойчивостью разрабатывавший этот взгляд, утверждал, что можно проникнуть за новозаветные рассказы об Иисусе и выявить более простого человеческого Иисуса, Который подходил для нового духа времени. Итак, начались поиски реального и более достоверного "Иисуса истории". Хотя этим поискам суждено было закончиться неудачей, позднее Просвещение считало их ключом к достоверности Иисуса в контексте рациональной естественной религии. Нравственный авторитет Иисуса заключается в качестве Его учения и религиозной личности, а не в неприемлемом ортодоксальном предположении, что Он был воплощенным Богом. Именно этот взгляд лежит в основе знаменитых "поисков исторического Иисуса".
