Практическая деятельность, при помощи которой православная церковь усердно обрабатывала сознание воевавших солдат и моряков, а также трудящихся тыла, проводилась самыми различными путями. Миллионами распространялись листовки и брошюрки соответствующего содержания, устные проповеди на фронте, в тылу и в госпиталях для раненых, неустанная индивидуальная обработка людей — все это делалось под флагом священных целей грабительской войны, явного покровительства православной царской армии, оказываемого небесными силами, происходящих якобы чудес, наглядно демонстрирующих такое покровительство. Фабрикация этих чудес была организована в массовых масштабах. Точнее сказать, фабриковались не сами чудеса, а россказни о них, распространявшиеся по всем возможным каналам.
На потребу военно-пропагандистским целям широко использовались чудотворные иконы. Целыми транспортами уже существовавшие к тому времени и вновь изготавливаемые иконы рассылались по фронтам для воодушевления «православных воинов». Руководила этим делом сама императрица Александра Федоровна. Отправлялись на фронт изготовлявшиеся в большом количестве походные палаточные церкви, в которых полковые священники для поднятия духа солдат служили молебны. Как известно, больших результатов в боевом и даже политическом отношении эти благочестивые мероприятия не приносили. В ходе войны солдатская масса все больше убеждалась в том, что ее заставляют воевать не за свои интересы и что бестолковое управление страной и бездарное командование боевыми действиями ведут не только государство к военному поражению, но и весь народ — к неслыханным и небывалым бедствиям. Широко распространялись революционные настроения в рабочем классе и среди крестьянства. Дело неминуемо шло к революции.
Высшие сферы церковной иерархии были единодушны в вопросе об основной стоявшей перед церковью политической и идеологической задаче — всеми доступными средствами и методами содействовать сохранению в России существующего политического и социально-экономического строя, во всяком случае не допустить крушения самодержавия. Что же касается путей достижения этого, то внутри правящей церковной верхушки все время шли споры и разногласия, нередко переходившие в острую групповую борьбу. Водораздел между двумя боровшимися группами шел по «распутинской» линии — кто согласен быть верным орудием в руках проходимца, полностью владевшего душами царя и царицы, и кто не согласен; то же самое происходило, кстати сказать, и в светской государственной иерархии. Прежде всего в зависимости от этого признака назначался обер-прокурор Синода 30.
В декабре 1916 г. Распутин был убит, и это стало многозначительным событием в жизни не только церкви, но и царствующей династии, и политического режима в целом. Убийство Распутина было своего рода знамением грядущего крушения самодержавия. Через два месяца грянула Февральская революция. Она поставила перед церковью сложную задачу ориентации в новой политической обстановке.
НА РУБЕЖЕ НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭПОХИ
Еще незадолго до вынужденного отречения царя церковь публиковала самые верноподданнические монархические заявления. 21 января 1917 г. Московский митрополит Макарий обратился с воззванием «К возлюбленной пастве Московской», опубликованным в «Московских церковных ведомостях» и тут же перепечатанным во всей церковной прессе. Там он писал: «Объединись, русский народ, около святой церкви… Сплотись около престола царского, под предводительством верных слуг царевых, в повиновении богом учрежденной власти»31. А Киевский митрополит Владимир уже в феврале 1917 г. писал так: «Мы, православные христиане, члены монархического государства, до глубины души любящие своих царей — помазанников божиих… Волны партийной борьбы не должны подыматься до царского престола. Последний должен быть священным и неприкосновенным для каждого направления» 32. И только уже 27 февраля, когда стало ясно, что царю Николаю II удержаться на троне не удастся, церковники стали маневрировать.
В общем церковь отнеслась к происшедшему перевороту лояльно. У нее не было оснований связывать свою судьбу с явно отжившим и свергнутым самодержавием. Временное правительство, в котором главную роль играли фигуры, вполне импозантные в глазах церковников, внушало им доверие и своего рода верноподданнические чувства. В перспективе руководителями церкви предвиделся такой порядок, при котором соборная, епископская, а может быть, и патриаршая церковь независима от государства, но пользуется экономической, политической и всякой иной поддержкой с его стороны и занимает в государстве первенствующее центральное положение. Такая перспектива была даже более соблазнительна, чем положение при царизме, когда церковь и формально и фактически находилась под пятой самодержца.
Временное правительство всеми своими действиями показывало, что оно не собирается господствовать над церковью, а права и привилегии предоставляет ей весьма широкие. Так, например, раньше любое важное постановление Синода получало силу только после утверждения его царем, а теперь это отпадало. Правда, формально, поскольку Синод все же возглавлялся оберпрокурором на правах министра Временного правительства, подчинение церкви государству как будто все-таки сохранялось. На деле, однако, Синод получил значительно большую самостоятельность от светской власти, чем он имел до революции. Об отделении церкви от государства Временное правительство не помышляло, но с готовностью в ряде своих документов декларировало «свободу церкви», подкрепляя в то же время эти дружественные декларации солидными финансовыми ассигнованиями. У Синода не было, таким образом, особых оснований выражать недовольство Временным правительством, тем более что он усматривал в установившемся политическом режиме оплот против углубления революционного движения и гарантию сохранности существующего эксплуататорского строя.
Церковь не была однородной по своей политической ориентации. Некоторые ее группировки продолжали проповедовать неизбежность и необходимость возврата страны к самодержавию. Так, например, газета «Церковность» даже через месяц после революции взывала к «преданности святым заветам… русской государственности, основанной на вере в бога, на любви и почитании его помазанника — царя боговенчанного»33. Такой откровенный монархизм не был, однако, типичен в это время для основной массы православных церковников. В то же время появился и ряд «левых» группировок духовенства, требовавших демократизации управления церковью и ориентировавшихся в общеполитическом отношении на либерально-буржуазные и реформистские партии. Возобновили свою работу некоторые либеральные организации духовенства, существовавшие в 1905–1907 гг. и заглохшие в годы реакции: «Союз прогрессивного петроградского духовенства», группа 32-х и др. Возникла организация, именовавшая себя «Всероссийским союзом демократического православного духовенства и мирян» и занявшая наиболее левые позиции; руководящую роль в этой организации играл получивший впоследствии большую известность и ставший обновленческим митрополитом священник А. И. Введенский. В церковной прессе мелькали заявления о том, что политические позиции православного духовенства близки к программе «партии народной свободы», то есть кадетов 34. При всем этом через два-три месяца после февральского переворота руководящие инстанции православной церкви стали обнаруживать явные признаки поворота вправо.
В том сложном положении, в котором находилось Временное правительство, оно нередко шло на противоречивые шаги и мероприятия. При той относительной «свободе», которую оно предоставило церкви, ему пришлось все-таки уже в апреле распустить старый состав Синода, заполненного реакционерами и черносотенцами царских времен, заменив его новым. Но и новый состав, в котором главную роль играли митрополит Тихон Белавин и Антоний Храповицкий, отнюдь не гарантировал «левого» курса церковной политики. Буквально с каждой неделей направление церковной политики становилось все более и более реакционным. Народ шел к Октябрьской социалистической революции, а церковь двигалась назад, воплощая в своих проповедях и политической деятельности стремление эксплуататорских классов к сохранению своего господства и того политического строя, который обеспечивал бы это сохранение. Наиболее крайним проявлением таких стремлений была программа военной диктатуры и реставрации самодержавия. Фактически в ходе событий именно на такую программу все более определенно стала ориентироваться церковь.
