требуется), но безразлично, что бы и как бы ни узнавать, лишь бы оно, это вновь узнаваемое, не походило на известное; но понимает не человек, но в человеке совершается понимание – он же только пассивный носитель его и наблюдатель, и остановить или направить это понимание так же невозможно, а всякая попытка сделать это так же мучительна, как невозможно и мучительно направить кровообращение или задержать дыхание. Раз открылось для разума существование объекта, он не может не познать всех его сторон, потому что не может уничтожить в себе которую-либо из схем познавания; а что найдет он в этих сторонах, этого он не знает и не может определить, потому что не создает понимаемого, но только его, уже существующее, обнимает своею мыслью. И далее, не может он (разум), открыв общее, к чему принадлежит вещь, т. е. существование нового, прежде неизвестного, – подавить в себе повторяющуюся деятельность схем понимания; а раз невольно и непреодолимо началась эта деятельность – он не может в сторонах этого общего познать ничего другого, кроме того, что есть в них и т. д. Самоопределяемость есть существенный атрибут научного процесса, вытекающий из его природы. Из других свойств научного творчества следует остановиться на определяющих признаках. Они также важны для установления правильных отношений человека к различным видам умственных произведений: чтобы не требовать от понимания того, что можно требовать от знаний, и не предоставлять знанию того, с чем необходимо примириться в понимании; и еще далее – чтобы не ждать, как результата, от знания того, что может дать одно понимание. Эти определяющие признаки должны стать критериумами, с помощью которых возможно было бы распознавать по некоторым явлениям зарождение науки у одного народа, или упадок ее – у другого, или мнимую науку отличить от истинной – у третьего. Важнейшие из этих критериумов – самоуглубление духа; отвращение от ничего не объясняющих знаний, хотя бы и новых и интересных в самих себе; поднятие в жизни основных вопросов, первых для сознания, над которыми никто не задумывается в обыкновенное время, считая их или с уверенностью разрешенными – когда наука еще не зарождалась, или равнодушно относясь к ним как к неразрешимым – когда наука умирает, или совершенно не замечая их – когда народ или время не способны к пониманию. Наконец, бывают в научном творчестве и произведенные свойства – те, которыми осложняется она под влиянием посторонних явлений и которые природе ее чужды, напр., антирелигиозность под влиянием политических тенденций или религиозность под влиянием религиозных движений.
Изучая происхождение научного творчества, следует определить, порождается ли оно удивлением при общем созерцании мироустройства и течения жизни; или сомнением как общим недоверием к бессознательно усвоенным по преданиям мыслям, мнениям и взглядам на природу, которые случайно в чем-либо одном вдруг оказались несомненно ложными; или, наконец, недоумением при виде отдельных загадочных явлений и предметов, которые, не будучи схожими ни с чем известным, сильнее поражают ум человека и впервые вызывают его мысль к деятельности.
То, что появляется, когда научное творчество закончено, бывает троякого рода: одно непосредственно вытекает из природы понимания, всегда заканчивает его и есть цель, ради которой оно и совершается; другое также всегда появляется и тесно связано с природою понимания, но не есть цель его, а только следствие: оно обнаруживается все время, пока совершается процесс, и этот процесс не прекращается от этого, но движется далее, очевидно, к иному, что и есть цель его; наконец, третье – есть употребление, пользование, которое можно сделать из научного процесса и делается человеком. Первое, цель научного процесса, открывается непосредственно из того, что такое этот процесс, и из природы того, в чем он совершается. Понимание как состояние есть цель понимания как процесса, и с завершением первого естественно и необходимо заканчивается второй. Как состояние, понимание есть неудовлетворенность разума и к нему деятельно стремится он, пока не удовлетворен, через понимание как процесс. Но, совершаясь в духе и в жизни, этот процесс невольно и неизбежно изменяет дух и жизнь, и это есть второе, что мы назвали, – следствие. Разум, через последовательное повторение в нем процессов понимания, совершенствуется и возвышается: более глубокое начинает занимать его, глубже задумывается он над ним и более тонко разлагает и познает. Чувство последовательно облагораживается, утончается и разлагается по мере того, как глубже и глубже спускается анализ в испытуемые им области. Простое, однородное, цельное – оно раскрывается в сложный мир возвышенных и тонких ощущений, столь же разнородных, как идеи, которые оно переживает в себе и которые облекает поэтическим покровом взамен той возвышенности, которую они дают ему. Различнейшее, противоположнейшее становится понятно ему, волнует его, то унося в высоты, никому не доступные, то погружая в глубину низкого, отвратительного, наполняя чистейшею радостью, неутолимою грустью, мучительными наслаждениями, – и все это одновременно, непостижимым ни для кого образом, кроме того, кто это переживает; пока, утратив способность к тому простому и несложному, чем жило некогда, не будучи в состоянии развиваться далее и по бессилию природы своей и по бессилию разума, который не бесконечно же возвышается, не способное возвратиться к прежнему, утомленное настоящим, оно не почувствует усталость и пустоту и, замирая, еще в последний раз испытает новые, но уже болезненные ощущения близости конца – и потухнет. Воля первоначально укрепляется пониманием, пока оно несложно; и затем разлагается им, когда оно, усложняясь, теряется в противоречиях. Но и на этих высших ступенях своего развития, вообще как целое, разлагая волю диалектически развивающимися идеями, понимание отдельными частями своими производит нечто совершенно противоположное разложению – фанатизм. Последний является потому, что каждая из взаимно противоречащих идей представляется безусловно истинною и, развиваясь, имеет способность вытеснять все из разума и овладевать всецело им. Индифферентизм воли и фанатизм воли производят – один разложение жизни, другой – созидание новой среди умирающей; так как, будучи произведены одною причиною, они и существуют вместе. Но здесь от субъективных следствий научного процесса мы переходим к объективным. Жизнь частью прямо, частью косвенно, через влияние на дух, преобразуется пониманием. Все формы ее развиваются, усложняются и утончаются. То, что в каждом народе бессознательно скрывается как инстинкт, через понимание сознается как истинное и свободно раскрывается в многочисленнейших формах. С пониманием развивается чувство, – и то, что некогда совершенно удовлетворяло человека, теперь уже становится для него недостаточно: появляется новое и разнообразное в жизни, что удовлетворяет это пробужденное чувство; становятся более утонченными все отношения между людьми. Наконец, и самые люди, некогда все схожие между собою, и жизнь их, некогда одна для всех, перестают быть однородными: типы сменяются
