занимался.
Различные мелкие предметы потому могут иметь целебное по отношению к телу или душе человека воздействие, что они одухотворены. А если целебное воздействие талисманов фактически подтверждалось, то это как раз и доказывало наличие повышенной одухотворенности в талисманах. Ничего ни христианского, ни философского в фабрикации талисманов не было; было что-то, скорее, колдовское, халдейско-магическое.
Но мысль о всеобщей одухотворенности вещественного мира имеет и более далеко идущее последствие. Если предметы вещественного мира находятся в неразрывной связи друг с другом потому, что они одухотворены, то на этом же основании, общей одухотворенности (хотя эта одухотворенность имеет в данном случае разные степени), предметы чувственного мира могут находиться во взаимосвязи с предметами (= существами) мира чисто духовного. А так как самый чистый дух – это Бог, то тем самым устанавливается органическая связь всех предметов чувственного мира и всех существ мира духовного с Богом. Это пантеистическая онтология в том виде, в котором она была создана Плотином (правда, без подробностей). Опять Плотин. Там, где интеллектуалы описываемого периода начинали философствовать, т. е. излагать метафизическо-онтологические положения, они чаще всего просто воспроизводили фрагменты неоплатонической онтологии. Так у Николая Кузанского, так и у Фичино.
Выводы
Несмотря на свою формальную принадлежность к церковному христианству, Марсилио Фичино по своим настоящим убеждениям был близок современным ему гуманистам, а по своим философским взглядам – античным философам-александрийцам. Особое внимание привлекает его толкование сущности Божественного Откровения как следствия мистического озарения, и его указание на те древние источники, в которых хранились результаты так понимаемого Божественного Откровения – религиозно-метафизические учения древних египтян, вавилонян и персов. К Божественному Откровению причастны также Пифагор как распространитель древнеегипетского религиозного учения среди греков, и Платон как толкователь Пифагора. Отсюда и вытекало убеждение Фичино в абсолютной истинности учения Платона (в виде неоплатонической системы), по сравнению с которым официальное христианское вероучение, систематически представленное, например, учебным курсом Фомы Аквинского, может оцениваться как недостаточное, ибо оно выстроено на основе философии Аристотеля.
Контрольные вопросы
1) Что такое «illuminatio» в понимании Фичино?
2) Что такое «естественная магия» в понимании Фичино?
3) Какое отношение к «естественной магии» имеет Плотин?
Что касается Аристотеля, то у него тоже было немалое количество последователей, но его влияние не было прямым следствием схоластической эпохи. Оно было в значительной степени следствием проникновения в Италию оригинальных греческих текстов Аристотеля, принесённых византийскими учёными после падения Константинополя в 1453 году.
Причем, развернулась ученая полемика по вопросу об истинном смысле философии Аристотеля и, как следствие, о реальном соответствии философии Аристотеля и христианства. Толковать ли Аристотеля пантеистически, в соответствии с комментариями Аверроэса, или толковать его натуралистически, как это делал античный комментатор Александр Афродизийский (вторая половина II века – первая треть III века)?
От того или иного ответа на этот вопрос зависело решение другого вопроса, гораздо более понятного и насущного и для неспециалистов – признавал ли Аристотель бессмертие индивидуальных человеческих душ. Этот вопрос ставился, как мы знаем, и схоластами, но тогда обсуждение его не вышло за рамки чисто научно-корпоративно-цехового обсуждения. Сейчас же обсуждение приняло более публичный характер.
Теоретическая сущность спора в следующем. Александр Афродизийский, толкуя Аристотеля натуралистически, утверждал, что Аристотель отрицает бессмертие человеческой души. Понятно, что отрицание бессмертия души не может быть принято с христианской точки зрения. Но и толкование Аристотеля Аверроэсом ненамного ближе к христианству: только разумная часть души человека переживает смерть тела. Но бессмертие разумной части души не имеет ничего общего с обычным для религии пониманием бессмертия души, ибо аристотелевское понимание бессмертия разумной части души объясняется абстрактно-метафизической теорией о бессмертии разума, которому, разуму, придается абсолютный онтологический статус, что для простого понимания бессмертия души и трудно постигаемо, и, главное, бесполезно. Вопрос-то ведь ставится о бессмертии души человека, а в ответ говорится о вечности божественного разума, что не является в данном случае темой обсуждения [22].
Итак, при любом толковании философии Аристотеля следует констатировать её расхождение с христианским учением в очень важном пункте – в вопросе о бессмертии индивидуальной человеческой души. Такая констатация подрывала схоластическое убеждение в высочайшем авторитете Аристотеля как философского ума, чьи мысли де гармонируют с христианским вероучением и даже являются рациональным подтверждением истины этого вероучения.
Николай Таурелл (1547–1606)
По-новому, т. е. иначе, чем схоластики, оценивал философию Аристотеля и Николай Таурелл (1547–1606). Содержавшиеся в этой оценке некоторые мысли получили особенное признание и даже дальнейшее развитие, правда, не сразу, а уже в последующие времена [23]. Николай Таурелл исходил из необходимости осуществить в философской деятельности идеал христианской философии. По его мнению, этот идеал не был ни толком сформулирован, ни, тем более, реализован схоластиками, несмотря на их уверения, что именно они и христианизировали философию. Доказательство неправильного, нехристианского использования философии схоластиками как раз и состоит в том, что они в философской сфере полностью подчинились авторитету Аристотеля, язычника. Если с язычеством христиане стремились решительно размежеваться в богословии, то почему этого размежевания не произошло в философии? Ведь между богословием и философией нет принципиальной разницы, ибо и то и другая идут одним и тем же путём – к истине. И не имеет значения, что в богословии истина зиждется на вере, а в философии – на знании. И вера, и знание – это аспекты единой истины, между ними не может быть несогласия. Кто отрицает принципиальное согласие богословия и философии, тот, одновременно, и плохой христианин, и плохой философ. Недостаточность христианства проявляется в мелочных и бранчливых препирательствах между последователями различных вероисповедных модификаций формального христианства. Восполнить эту недостаточность можно стремлением быть истинным христианином, а не просто приверженцем каких-то конфессиональных особенностей. Несостоятельность философская проявляется в потребности найти какой-нибудь философский авторитет и прикрываться его мыслями. Преодолеть эту несостоятельность можно только одним способом – самому философствовать.
Самостоятельное философствование христианина непременно приводит к выводу, что разум человеческий ограничен в своих ресурсах и потому, кроме обнаружения элементарных практических истин (таких как, например, необходимость устроения общественной жизни по нравственным правилам и необходимость формулирования самих этих правил), он не способен выявить смысл человеческой жизни (наличие которого, смысла жизни, тоже, правда, может быть констатировано человеческим разумом, но именно наличие, а не содержание, предназначенное для усвоения тем же человеческим разумом и для дальнейшей реализации этого смысла на практике). Тем самым человеческий разум приходит к признанию необходимости Божественного Откровения для получения через него истины о смысле жизни, т. е. необходимости богословия [24]. И вот тогда богословие и восполняет недостаточность усилий индивидуального философствующего разума человека и, тем самым, ставит человека на путь
