состраданием, всегда деятельным.
X. Зло в области воли является под четырьмя формами: нежелания (апатии), бессилия в стремлении к желаемому, колебания в желании от двойственности в предмете его и боязни. Первые три вида относятся к самой воле, бывают присущи ей; последний относится к тому, что вне воли и привходит в нее.
Нежелание порождается отвращением к людям и к жизни и происходящим от этого отсутствием всякого интереса к тому, что совершается вокруг, и всякого желания предпринять что-либо для себя или для ближнего. Это состояние – оно одно из самых мучительных, при которых едва можно переносить жизнь, – появляется от внутреннего распадения духа на его стороны, из которых одна думает, чувствует, желает, и притом с большею глубиною и отчетливостью, чем как это совершается в душе обыкновенных людей, а другая блюдет, разлагает и отрицает, подмечая ложь или бесцельность в мыслях, внутреннюю фальшь в чувствах, ненужность в желаемом. Утрата цельности и единства в психической жизни, непрестанное и уже невольное наблюдение над собою делает таких людей одновременно и проницательными наблюдателями человеческой природы, и верными ценителями человеческой жизни, поэтому не допускает их ни обмануться первою, ни увлечься второю, порождая таким образом отвращение и к той и к другой, как к чему-то давно знакомому, пережитому (внутри себя) и недостойному.
XI. На остальных видах добра и зла в области воли мы не будем останавливаться и перейдем к рассмотрению добра и зла, проявляющегося в жизни и ее формах. Каждый вид этого последнего распадается на две стороны: одна принадлежит самой форме жизни и есть добро или зло совершения, другая есть то, что служит предметом совершения — достигаемым, пока это совершение продолжается, и действительным, когда оно окончено.
Добро или зло в совершении суть достоинства или недостатки в формах жизни, как в стремящемся осуществить собою нечто. Так, кроме красоты или безобразия того, что изображается искусством, есть еще достоинства или недостатки в самом изображении как выполнении; так, независимо от пользы или вреда, приносимых известною политическою формою, есть еще достоинства и недостатки в самой политической форме, напр. красота, симметрия, гармония, соответствие частей, разумность в построении целого; так, в праве или законодательстве независимо от того, как выполняет оно свое назначение в общественной жизни, может быть еще систематичность как достоинство и беспорядочность как недостаток. Эти виды добра и зла, присущие формам жизни, совершенно независимы от того добра и зла, которое осуществляется ими. Так, право средневековое, как форма жизни, было полно недостатков в сравнении с римским правом, хотя для тех, для кого оно существовало, оно было настолько удобнее и лучше последнего, что замена одного другим, напр., в XV–XVI вв. в Германии, вызывала неоднократно народные восстания.
XII. Виды добра и зла, служащие объектами жизненных форм (предметами совершения), не в них одних проявляются и поэтому должны быть рассматриваемы в своем общем виде; так что отнесение их к формам жизни является здесь только отнесением проявляемого к обычно проявляющему его. Виды эти следующие:
Красота и безобразие, служащие объектом искусства, не чуждые природе и осложняющие собою все формы жизни. Не следует думать, что безобразие есть только отсутствие красоты, что его природа исключительно отрицательна. В безобразии есть нечто положительное – оно противоположно красоте, а не лишено только ее; так, куча земли лишена всякой красоты, но она не безобразна. Как и красота, безобразие также выражается в очертаниях, и вообще в них есть нечто однородное; но только в очертание безобразного входит что-то, что делает ее не только не похожею на красоту, но, напротив, чем-то враждебным ей – явление небезынтересное и неисследованное.
Любопытным представляется тот факт, что природе физической совершенно чуждо безобразие и свойственно или безразличное, или красота только; природе же человеческой редко бывает присуще безразличие – если только оно встречается в ней когда-либо, но все в ней является или красотою, или безобразием, и притом как первая является и в человеке и в созданиях его высшею, чем какая встречается в природе, так и второе выражается в нем с ужасающею глубиною. Неживое, неодушевленное никогда не бывает отвратительно; но зато и прекрасно оно бывает в умеренной степени. То же, что носит в себе жизнь и душу, бывает отвратительно, и притом в тем большей степени, чем с высшим совершенством является в нем жизнь и душа. Так, в мире растительном еще совершенно отсутствует отвратительное; в мире животном оно уже есть, но редкое и незначительное по размерам; в более сильной степени оно появляется в человеке уже на низших ступенях его духовного развития – у диких народов и в простых классах цивилизованных наций; и, наконец, достигает своего высшего проявления у людей с высокоразвитою душою. Никогда ни простой человек, ни животное не бывают так глубоко отвратительны, как может быть отвратительно лицо человека образованного; там есть только некрасивое, уродливое, безобразное, – здесь же гадкое, отталкивающее. То же замечается и в создаваемом: природа творит грозное, вредное, но никогда отвратительное; животное совершает только незначительно безобразное (некоторые физические отправления); несравненно более гадкого совершается уже простым человеком, и в его творчестве, поэтическом и художественном, уже встречаются зачатки отвратительного; но ни в поступках, ни в творимых формах это отвратительное никогда и нигде не достигает таких размеров, как в художественном творчестве развитых классов и в поступках психически развитых людей. И в то время, как самое низкое, таким образом, принадлежит совершенным формам духа, им же принадлежит и самое высокое: какое явление природы превосходит красотою своею красоту самоотвержения, гибели за истину, нравственной чистоты, уединенного изыскания истины, – и блеск звезд во всем величии их не меркнет ли перед светом дымного костра, на котором умирает мученик веры или мысли за то, во что он верит или что мыслит? Что в природе, какой предмет, вид, царство столь прекрасно, как прекрасно бывает человеческое лицо в минуты ли тихой радости или в минуты бесконечной грусти? Что из созданного природою превосходит по высоте своей бессмертные создания человеческого духа – чудные образы его поэзии, глубокие мысли философии, чистые порывы к лучшему, которые он совершил в истории? По справедливости можно сказать, что ни в разнообразии и богатстве своих форм, ни в красоте их Мир человеческий не уступает миру внешнему, – и это даже в том случае, если не исключать из него отвратительное, но только уравновесить его тем прекрасным, что есть в нем сверх, выше того прекрасного, которое лежит в природе.
Ложное и истинное проявляется в науке и в религии, но не чуждо также и другим формам
