напр., между одною формою духа и другою формою духа же. Так, напр., процесс исторического возникновения, развития и упадка науки движется силою понимания, или разумом; процесс развития нравственности в истории имеет под собою, как движущее начало, нравственное чувство; процесс расширения государства движется твердостью воли и широтою желания и т. д. Единичные формы духа – идеи, чувства, стремления – всегда суть внутренние причины и, следовательно, истинные двигатели отдельных исторических процессов, а дух в своем целом есть движущая сила всей истории. Что же касается до законов исторических процессов, то, совершаясь в духе и в жизни, эти процессы не могут управляться никакими иными законами, кроме как только теми, которые лежат в духе и в жизни: в истории и нет ничего соотносящегося, кроме духа и жизни, она и есть только синтез проявлений первого и второй, обнимающий собою всех людей и все времена. Но ничего особого, что было бы ему одному присуще, нет в историческом процессе; нет никаких особых законов истории, в ней исключительно действующих и ведению ее, как науки, исключительно подлежащих, – как нет в мириадах капель падающего дождя другой силы тяжести и других законов движения, кроме тех, которые существуют и для всякой одной капли, случайно и где-нибудь упавшей на землю. Только ошибочное признание за историю того, что составляет ее наружную сторону – rerum gestarum, – могло внушить ошибочную мысль, что в ней есть что-нибудь отличное от обыкновенной повседневной жизни и что, следовательно, в ней есть свои особые законы, которые в ней самой, но не в духе и не в жизни, следует искать. Так, можно быть уверенным, что процесс зарождения, возрастания и упадка благосостояния какого-либо исторического народа, напр. Афин или Рима, не управлялся никакими другими законами, кроме тех, которые политическая экономия открыла из размышлений и наблюдений над повседневною жизнью; а между тем это есть несомненно исторический процесс, один из многих, которые в совокупности своей составляют цельную историю.
Когда, таким образом, история какого-либо народа будет расчленена, каждый процесс в ней прослежен от зарождения до исчезновения и ко всем им будут подысканы соответствующие силы в духе и законы в Мире человеческом, тогда раскроются в ней достаточные основания для всего совершившегося и полнота последствий каждого события, и в своем целом она явится внутренно необходимою и понятною.
V. Последняя задача истории состоит в том, чтобы оценить прошедшую жизнь человечества. Эту жизнь и в самом деле можно рассматривать не только как совершение, но и как творение; потому что те процессы, из которых слагается она, все заканчиваются формами творимого – наукою, искусством, религиею, правом, государством, и в своем последовательном развитии они постепенно создают, частица за частицею, эти формы. С такой точки зрения минувшая жизнь народов разложится на ряд фактов, оценить внутреннее достоинство которых не только возможно, но и необходимо.
И предыдущие учения о Мире человеческом дают орудие для такой оценки: Учение о целях или о должном дает возможность оценить, к тому ли стремились люди в прошлом, к чему они должны были стремиться; а Учение о средствах или о путях к должному дает возможность понять, целесообразно ли поступали они, стремясь, или заблуждались, отклоняясь от истинного пути.
Но этим не исчерпывается оценка совершенного единичными народами и всем человечеством. Недостаточно определить, заблуждались или не заблуждались они в избрании целей для себя и в выборе средств для их достижения; необходимо еще оценить, как далеко они удалились от того, что служило исходною точкою для них – и она для различных народов была неодинакова: не с одного и того же начинали все они свой исторический труд; и необходимо измерить, насколько приблизились они к тому, что для всех их служило и продолжает служить одною целью.
Это определяется через сравнение достигнутого с теми конечными формами, к которым естественно и необходимо стремится жизнь, и форм сотворенного – с видами добра и зла. Это сравнение раскроет, чего еще недостает человеку и его жизни и как далек еще он от завершения своей истории.
С выполнением этой задачи будет выполнено все, что должна и что может выполнить история, как последняя ветвь Учения о мире человеческом. В своей художественной части она раскроет перед живущими, чье минутное существование возросло на прахе стольких народов и тысячелетий, чем был в свое время этот прах, какая жизнь билась в нем и какая судьба его постигла, – она даст понимание сущности того, что совершилось. В своей философской части объяснит она, почему иная судьба и не могла постигнуть народы, какая внутренняя необходимость господствовала над их жизнью – она же и порождала, она же и губила всякое явление в ней: здесь раскроется причинная связь в истории. Наконец, в своей последней части она оценит, сколько достоинства заключалось в той отошедшей жизни, как многим обязаны мы этому холодному праху, с каким уважением должны сохранять память о нем и, сами готовые присоединиться к нему, как бережно должны передавать его наследие тем, которые на жизненном пути готовятся заступить наше место.
И если когда-нибудь суждено будет появиться историку, – а возможно, что нить исторической жизни прервется и он не появится, – который выполнил бы все эти три задачи одинаково и совершенно; если бы в его распавшемся духе отразились и нашли отзвук все мысли, все чувства и все желания, которыми радовалось и страдало человечество, и все бы это он понял и оценил многовековую и изменчивую судьбу; если бы с этою художественностью в нем соединился такой светлый разум, что стало бы понятно ему все, что совершилось, и, проследив это совершившееся, он сказал бы, что в нем и не произошло ничего, кроме того, что должно было произойти, что нет в истории ни излишка, ни недостатка; и, наконец, если бы при этой силе понимания и при знании всей глубины порока и зла – что необходимо для понимания – в нем еще сохранилась та чистота души и те стремления к конечному доброму, без которых невозможно оценить нравственное значение совершившегося и придать нравственный смысл своему труду, – если, повторяем, когда-нибудь появится историк, который так полно вместит в себя жизнь человечества и так совершенно отразит ее в своем труде, – это будет совершеннейший человек, какого знает история, и им произведенное – лучшее и драгоценнейшее, что от нее останется.
* * *
Мы обозрели все формы Пониманиям и каково бы ни было то, что сказано нами в пределах каждой из них, самые пределы таковы, что через них никогда не переступит человеческий разум, но все, что
