события вроде только что описанной самосимуляции, нет ничего особенного? Неужели больше нет ничего особенного? Что является особенным в лингвистической самореференции, так это идентичность самомоделирующей и самореферирующей системы. Во вселенной существует только одна система, которая может интроспективно (т. е. используя уникальные прямые причинно-следственные связи) получить доступ к текущему содержанию своей самомодели и сделать это при двух условиях - внутренности и одновременного использования обоих инструментов. Возможно, какой-нибудь будущий нейробиолог сможет косвенно считывать содержание вашей феноменальной Я-модели, чтобы прийти к истинным утверждениям о вас. Можно также предположить, что его предсказательная сила при этом окажется сильнее вашей, что он сможет предсказать ваше будущее поведение лучше, чем вы сами, интроспективно считывая вашу Я-модель. Но он никогда не смог бы сделать этого в аспекте интернальности: ваша ПСМ локально зависит от внутренних свойств вашего мозга, и причинно-следственные связи, которые вы используете для доступа к ее содержанию, являются уникально прямыми. Модель нейробиолога и его доступ к себе никогда не смогут достичь этого.
Это первые две определяющие характеристики феноменальной самореференции, которые не могут быть сведены к референции от третьего лица. В-третьих, существует и темпоральное прочтение интернальности. Для каждого из нас верно то, что мы, вероятно, единственное существо во вселенной, которое может одновременно использовать нейрокомпьютерный инструмент (феноменальную самомодель) и лингвистический инструмент (произнесение "я"). В каждом субъективном использовании "я" мы каузально связываем оба инструмента, причем делаем это в чрезвычайно малом временном интервале. "Однородность времени" здесь - слабая форма идентичности, определяемая объемом рабочей памяти и тем, как соответствующая феноменальная система конструирует свое собственное функциональное окно одновременности (см. разделы 2.2 и 3.2.2). Очевидно, что концептуально и номологически возможно, чтобы механизм считывания от третьего лица работал с той же скоростью, что и процесс от первого лица, на который он нацелен, но технологическая вероятность этого сегодня ничтожно мала (см. Birnbacher 1995). А вот что кажется совершенно невозможным, так это установление причинно-следственных связей с самомоделью сознательного человека, более прямых, чем его интроспективные способности. Причинная близость максимальна, поскольку интроспекция сама является частью непрерывного процесса самомоделирования. В основе этого лежит физическая идентичность самомоделирующей и самореферирующей системы: субъект опыта и говорящий - это одна и та же система. Назовем это "принципом двукратной интернальности". Этот принцип, регулирующий использование субъектом "я", конечно, не является метафизической загадкой, но он ставит каждого сознательного субъекта, способного говорить на языке, в уникальное положение. Но является ли эта позиция эпистемологически уникальной в том смысле, что в конечном счете она дает нам неснижаемое эпистемологическое превосходство или автономию?
Является ли субъективность эпистемическим отношением? Обладают ли феноменальные состояния истинностными значениями? Предоставляют ли сознание, феноменальное "я" и перспектива первого лица особый вид информации или знания, которые нельзя получить никакими другими способами?
Опять же, ограничим рамки нашего обсуждения феноменальной субъективностью, о которой говорилось выше. PMIR как таковой - это не эпистемическое отношение, а процесс сознательного моделирования такого отношения. Этот процесс может происходить в мозге в чане. Все объекты (или субъекты), увиденные через это репрезентативное окно, в любой момент могут оказаться галлюцинациями. Поэтому любые претензии на знание - то есть на дополнительное эпистемическое или интенциональное содержание, сопутствующее феноменальному содержанию, - нуждаются в независимом обосновании. Феноменальный опыт - это то, как мир представляется вам, и как таковой он есть не что иное. В частности, напомним, что более сильные версии феноменальности, скорее всего, будут удовлетворять ограничению 11. Все формы сознания, феноменальной самости и субъективности, с которыми мы до сих пор сталкивались, были биологическими формами сознания, удовлетворяющими ограничению адаптивности. Это означает, что нейронные механизмы, обеспечивающие это содержание, были оптимизированы в течение миллионов лет биологической эволюции на этой планете. Они были оптимизированы в направлении функциональной адекватности. Функциональная адекватность, однако, не то же самое, что эпистемическое обоснование. Некоторые глубоко укоренившиеся иллюзии, например "вера в себя", могут быть биологически выгодными. Также легко понять, что феноменальный опыт знания чего-либо сам по себе будет выгоден во многих ситуациях. Он делает глобально доступным тот факт, что вы, вероятно, обладаете информацией. Однако во многих ситуациях, конечно, функционально оптимальным будет действовать так, как будто вы обладаете информацией - даже если это не так. То же самое, конечно, верно и для опыта осознания того, что вы что-то знаете. Приведем пример: в биологических и социальных контекстах часто выгодно обманывать других особей, например, притворяться мертвым или делать вид, что не замечаешь присутствия определенного желаемого объекта, скажем, фрукта или привлекательного самца. Стратегии обмана будут наиболее надежными, если они включают в себя самообман, то есть адекватную и подходящую ПСМ. Благодаря прозрачности Я-модели, коррелирующий феноменальный опыт будет уверенностью, знанием того, что вы знаете. Как показывают многие примеры из главы 7, незаметное и не бросающееся в глаза феноменальное искажение может произойти в любой момент. Это особенно верно для форм репрезентации высшего порядка или самонаправленных форм (Neander 1998). Важно понять, как такие состояния не будут являться случаями самопознания, но могут удовлетворять ограничению 11. Если, кроме того, верна моя спекулятивная гипотеза, что эмоциональная Я-модель также функционирует для внутреннего представления степени эволюционного оптимума, достигнутого в настоящее время, то из этого следует, что определенные классы бредовых состояний будут даже эмоционально привлекательными для таких существ, как мы.
Истинностные значения - это то, что предицируется предложениям. Пропозиции - это возможные истины; предложения, выражающие такие пропозиции, обладают истинностными значениями. Наши лучшие современные теории о репрезентативной архитектуре, лежащей в основе феноменального опыта, не предполагают композиционности или пропозициональной модульности (Ramsey et al. 1991). Мозг, конечно, не является средой, выполняющей основанные на правилах операции над синтаксически заданными символами. Иногда он может имитировать такие операции, но, тем не менее, основополагающими законами и закономерностями будут физические законы динамической самоорганизации. Поэтому в настоящее время нерационально предполагать, что феноменальные состояния как таковые обладают истинностными значениями. Однако, как уже подробно обсуждалось выше, особый вид глобально доступного самомоделирования, безусловно, может быть центрально значимым необходимым условием для овладения языком. В частности, учитывая наши репрезентационистские предположения, трудно понять, как виртуальные органы, которые сегодня мы называем "состояниями сознания", могли бы распространяться и сохранять свое существование в определенных типах нервных систем и популяциях биологических систем, если бы они в подавляющем большинстве случаев не извлекали информацию из окружающей среды правильно и надежно. Трудно объяснить масштабную надежность, не предполагая наличия знаний.
Означает ли неисправимость, связанная с самоописанием психологических свойств, их непогрешимость?
Воспользуемся определением неисправимости Ричарда Рорти (1970), которое означает, что, если некий субъект S верит в p в момент t, в данный момент времени не существует общепринятых процедур,
