эмпиризма полезнее всего ознакомиться именно с ключевыми положениями философской системы Томаса Гоббса.
Исходные умственные позиции, предпосылки собственно философских рассуждений у Томаса Гоббса те же, что и у Фрэнсиса Бэкона. Общие для обоих мыслителей следующие исходные предпосылки.
1) Натурализм, т. е. убеждение в том, что только предметно-чувственный мир является единственной реальностью, которую человеку необходимо познавательно исследовать.
2) Гносеологический эмпиризм, или, что то же самое, сенсуализм, т. е. убеждение, что органы внешних чувств являются единственным источником научного знания.
3) Секуляризм, что является неизбежным следствием натурализма, отрицающего реальность духовного мира, и гносеологического эмпиризма, отрицающего ценность и рациональной метафизики и, тем более, Божественного Откровения.
Но у Томаса Гоббса была ещё одна исходная предпосылка его философии, которой у Фрэнсиса Бэкона не оказалось. Это – математика как непременное условие истинного знания, т. е. уверенность в том, что без математического аппарата всё опытное знание не может иметь научного характера [53]. Однако интерес к математике у Томаса Гоббса, скорее всего, есть не сознательное уклонение от линии Фрэнсиса Бэкона, а возвращение на тот магистральный путь новой философии, который указал ей Галилео Галилей, а на этом пути математике как раз и отводилась ключевая роль в формировании строго научного знания. Таковы общие предпосылки философии Томаса Гоббса.
Содержание философии Гоббса в следующем. В гносеологии исходная позиция очевидна – сенсуализм. Но тут важны, конечно, детали, ибо только детали изложения составляют содержание любого умственного объяснения. У того же Фрэнсиса Бэкона, можно напомнить, деталей в изложении его философских положений не было, так ведь и содержания в его рассуждениях, строго говоря, не было. Одни намеки и некие умственные эскизы.
У Томаса Гоббса содержание его гносеологии изложено с надлежащими подробностями. Итак, знание поступает к индивиду через его органы внешних чувств в виде ощущений и комплексов ощущений – восприятий. Это знание сохраняется в памяти в виде представлений, которые суть ничто иное как воспоминания о восприятиях. Отношение между представлением и восприятием, само собой разумеется, может мыслиться только как отношение копии и оригинала. Говоря о представлении, всегда подразумевают и то восприятие, которое было оригиналом для представления. Но настоящей единицей знания следует считать все-таки именно представление, ибо знание хранится в памяти человека в виде воспоминаний, а воспоминания о восприятиях и есть представления. Естественно, возникает следующий извечный гносеологический вопрос. А каково отношение представления и того предмета чувственного мира, который (по наивному убеждению индивидов всех времен и народов) вызвал в индивиде то восприятие, копией которого стало это представление? Это отношение тоже есть отношение копии (= восприятия = представления) и оригинала (= предмета чувственного мира) или нет? [54] Ответ Томаса Гоббса следующий. Отношение представления к предмету внешнего мира не есть отношение копии и оригинала. Представление как элемент человеческого знания имеет исключительно субъективный характер. Никаких ощущений, из которых состоят наши восприятия, а, значит, и наши представления таких ощущений как краски и звуки, таких ощущений пищевого вкуса как сладкое и солёное, кислое и острое, ощущений обоняния, – так вот, всех этих ощущений во внешней природе не существует. Все эти ощущения находятся в существе человека, и только. Аналогов им во внешней природе нет. Единственное, что можно предполагать, так это то, что во внешней природе существуют какие-то движения материи, какие-то вихри атомов, которые действуют на наши органы внешних чувств раздражающим образом и, тем самым, вызывают в нас различные ощущения и комплексы ощущений (= восприятия), и всё. Но никакого знания об этих материальных движениях во внешней природе мы не имеем. Поэтому утверждать, что наши представления суть копии предметов внешнего мира, мы не можем.
Такая гносеологическая теория есть ничто иное, как «субъективный идеализм». Ничего оригинального здесь нет. Сущность субъективного идеализма хорошо известна со времен Протагора. Неизбежное следствие субъективного идеализма есть номинализм. Ведь номинализм есть отрицание познавательной ценности у понятий. А субъективный идеализм, будучи гносеологической теорией сенсуалистической, уже одним этим признаком, принадлежностью к сенсуализму, и не может не отрицать познавательного значения за понятиями, ибо познавательная ценность за понятиями признаётся исключительно только гносеологическим рационализмом, в принципе не приемлемом для сенсуалиста [55]. Если, конечно, сенсуалист будет последовательным.
Томас Гоббс был последовательным мыслителем, и у него номинализм утверждается с категорической модальностью. Для него понятие не есть какая-то самостоятельная единица знания, приобретённая интуитивно действующим умом человека, как это обычно толкуют рационалисты. Для него понятие есть, по своему существу, представление, но представление дефективное, и потому свою познавательную ценность потерявшее в степени, равной степени своей дефективности. Причина дефективности представления кроется в самой природе представления. Ведь представление, как известно (см. выше), есть воспоминание о том восприятии какого-то предмета внешнего мира, которое приходит к индивиду через его органы внешних чувств в виде комплекса ощущений. Но память неизбежно теряет свою крепость. И со временем каждое представление теряет свою четкость (эта потеря четкости представления и есть ближайшая причина порчи представления), и поэтому оно становится приложимым не только к тому индивидуальному предмету, с которого это представление в виде восприятия было получено, но и ко многим другим предметам, которые с этим первым предметом, источником представления, имеют сходство. Вот это-то потерявшее свой индивидуальный характер, а, значит, и познавательную ценность представление и становится тем, что обычно называют понятием. Так как понятие имеет общий характер, потому что оно на практике прикладывается ко множеству предметов, в то время, как представление, при правильном его употреблении, может быть приложено только к одному предмету (именно к тому, который был воспринят через органы внешних чувств), то рационалистами культивируется мысль, что понятия имеют большее познавательное значение, чем представления. Но это иллюзия и заблуждение. Общим понятиям никакого соответствия в предметно-чувственном мире нет, ибо этот мир состоит исключительно только из индивидуальных предметов, и никаких в нём «общих предметов» нет, а они, эти «общие предметы», должны были бы непременно быть в предметно-чувственном мире, если бы понятия действительно бы в качестве знания раскрывали онтологическую реальность предметно-чувственного мира [56].
Итак, в гносеологии Томас Гоббс есть сенсуалист, субъективный идеалист и номиналист. Возникает прежде всего вопрос, как с такой гносеологией приступать к познанию внешней природы, которое эмпириками (к примеру, тем же основателем английского эмпиризма Фрэнсисом Бэконом, другом и философским наставником самого Томас Гоббса) предлагается как единственное дельное занятие для учёного? Ведь плодотворное изучение природы предполагает твёрдую уверенность в том, что наше знание имеет реальный характер, уверенность, которую может поддержать только, в данном случае (в естествознании), сенсуалистический реализм. А у Томаса Гоббса вместо этой уверенности в реальности нашего знания – скептицизм в виде
