class="p1">Но в ткани этого повествования начинает образовываться новая брешь. В этой повсеместно распространенной «инсценировке» нигилистической культуры, в том числе и благодаря цифровой взаимосвязанности всей информации на планете, на вопрос «имеет ли эта глобальная сеть какое-то большее значение?» (не в смысле размера, а в смысле емкости понятия, его насыщенности, то есть по отношению к причине, по которой истинный я нахожусь в этом мире) повесили бы ярлык мифа о «заговоре», если использовать остроумную формулировку из романов Умберто Эко. Освобождение от смысла представлялось освобождением от собственного «Я», а вместо этого привело к обнулению человеческого опыта, превратив архитекторов собственной судьбы в королей пустоты. Все потому что смысл и судьба могут существовать, только если «Я» признает (пусть даже ради того, чтобы оспорить!) существование кого-то кроме себя и не как собственную диалектическую проекцию, а как нечто неподвластное изменению по воле «Я», то, что можно назвать «ты», «отец-мать» (поколение) или «друг».
И вот тогда-то нигилизм вновь становится «проблемой», и это тревожит нас, как и раньше (помните «Братьев Карамазовых» Достоевского?), а может, даже сильнее, чем раньше. Фактически теперь это слово не обозначает только феномен потери, но еще и прежде всего возникновение потребности, оно делает зримым желание обрести смысл как желание «бытия», сравнимое с невозможным цветением сухой и каменистой почвы.
С этой точки зрения современный нигилизм со всей своей антиидолопоклоннической силой – не столько препятствие, сколько возможность или повод отправиться на поиски истины. Когда обратились в прах не только старые ценности и традиции, но и антропоцентрические попытки заменить их чистой волей к власти, сами люди стали явлением неактуальным, объектом взаимозаменяемым или случайно возникшим в великой мировой паутине. И вот здесь-то снова и высвечивается что-то неизменное, предстает во всей своей наготе. Как если бы «Я» стремилось родиться заново, искало взгляда, встречи, чего-то внешнего, – что открыло бы саму суть его существа, повелело бы стать самим собой.
Одна из самых насущных и наиболее привлекательных задач в деле понимания сути настоящего – это уловить и отследить блики света трансформации нигилизма, от утраты до обретения необходимости.
И мне бы очень хотелось начать с писателя, который наиболее образно описал сегодняшний нигилизм, – Мишеля Уэльбека. В его последнем романе «Серотонин» можно почувствовать это трепещущее желание быть. Главный герой, Флоран-Клод, буквально пытается покончить с собственным «Я» и для начала обращается к самому живому проявлению собственной сути – сексуальному желанию. Чтобы уничтожить себя, нужно отделиться от себя; чтобы отделиться от себя, нужно принять это благословенное лекарство; но действие препарата снижает либидо, стирает последний оставшийся признак жизни.
Однако именно умиротворение сексуального влечения показывает то, что до сих пор скрывалось за навязчивой необходимостью вновь и вновь следовать инстинкту, а именно желание быть любимым и радость от понимания того, что кто-то тебя действительно любит, даже если у тебя не хватит смелости всю жизнь держаться за этот взгляд. Драматическая точка невозврата – Флоран-Клод понимает, что безвозвратно упустил единственную возможность обрести незаслуженное внимание женщины, Камиллы. Реальное больше не в силах одержать над нами верх, даже если мы втайне желаем именно этого; наша свобода настолько редуцирована, мы настолько отвыкли от вкуса этой реальности, что сводим все к чистой случайности или немотивированному стечению обстоятельств.
Но даже эта потеря не «обнуляет» человека; и именно в попытке главного героя самоуничтожиться проявляется нечто – почти вопреки его собственной воле, – от чего нельзя отказаться: человеческая природа настолько объективна, что человек не может распорядиться ею по своему желанию. Это своего рода призыв «Я» к самому себе, который по-августински таится в самой личности, но управлять которым эта личность не может. Ближе к концу Уэльбек пишет:
«Я ни на что не надеялся и прекрасно сознавал, что надеяться не на что, мой анализ сложившейся ситуации казался мне исчерпывающим и верным. О некоторых областях человеческой психики до сих пор еще мало что известно, они недостаточно изучены. <…> К этим областям можно подступиться, только используя парадоксальные и самые абсурдные установки, из коих мне на ум приходит только одна – сверх надежды поверить с надеждою. <…> Я вступил в ночь без конца, но все же во мне, в глубине моего существа теплилось нечто – не надежда, нет-нет, а, скажем так, неуверенность» [5].
Кажется, что это нечто – лишь мерцание в глубокой тьме бесконечной ночи. Но это еще и трещинка на теле нигилизма, легкая шероховатость; и нужно быть абсолютно искренним с самим собой, чтобы не отрицать это сразу. Так значит, это просто неуверенность? Последняя страница иллюстрирует путь героя к самоуничтожению, показывает, что на заднем плане, оказывается, все время маячило противоречие, которое главный герой и являет наконец читателю. Желание, надежда и даже неуверенность – реальные признаки объективного чувства, заложенного в нашем естестве, в самом естестве мира. А кроме того, обратная перспектива – если мы потеряли один смысл, есть еще Тот Самый Смысл, во плоти, который сам ищет нас: «На самом деле Бог заботится о нас, думает о нас каждое мгновение и порой дает очень точные указания. Все эти внезапные порывы любви, от которых теснит грудь и перехватывает дыхание, озарения и восторги – совершенно необъяснимые, если исходить из нашей биологической природы, нашего удела обычных приматов, – суть предельно ясные знаки».
Мы можем даже наречь этот образ, дать определение любящего субъекта, который своей физической жизнью пробуждает желание: «Сегодня я понимаю точку зрения Христа, его постоянное возмущение ожесточением сердец: людям даны все знаки, но они не принимают их в расчет…». Не принимать в расчет знаки – это и есть самый простой способ для преодоления нигилизма. Осознание этого пути – нашим нищим духом – уже первый признак того, что мы начали его преодолевать.
3. Интеллект – это не автопилот
Задача состоит в следующем: чтобы понять переживаемый нами исторический момент в длинной тени нигилизма, нужно уловить блики света, в которых ускользающий смысл проявляется лишь потерей ценностей и идеалов, медленно – но неизбежно – меняется. И тогда мы сможем проверить, существует ли нечто неизменное, что «сопротивляется» великому регрессу.
В числе рассматриваемых факторов на передний план выходит природа нашего собственного «интеллекта», способность настолько очевидная, что мы ее совершенно не понимаем. Что значит быть умным человеком? Вопрос кажется праздным, ведь это совершенно «естественно» – пользоваться интеллектом для выживания в этом мире. Вот только это не так. Мы практически не осознаем того, что все чаще определяем наш интеллект как своего рода «автопилот», сложную вычислительную машину,
