словами я разумею понятие, выработанное
о. П. Флоренским, именно акт сознания и знания, дающий единую целостную Истину, которая сочетает в себе дискурсивную расчлененность (дифференцированность) до бесконечности с интуитивной интегрированностью до единства. [87]
Такая полнота сознания и знания возможна лишь для деятеля, который внутренне един со всем миром и обладает безграничной духовной силой, необходимой для бесконечно сложных интенциональных актов, направленных на все мировое бытие. Эти условия именно и осуществлены в Царстве Духа, Царстве Божием.
Наоборот, в нашем душевно-материальном царстве (в царстве вражды) господствуют условия, прямо противоположные. Здесь всякое существо, следуя в большей или меньшей степени своему себялюбию, замыкается в сравнительно ограниченной сфере бытия, оставаясь равнодушным или даже враждебным ко всему остальному. Эта ограниченность любви и интересов необходимо ведет к ограниченности сил деятеля. Поэтому душевно-материальный деятель не способен к всеобъемлющей целостной разумной интуиции, дающей абсолютную полноту Истины. Сообразно своим ограниченным чувствам и интересам, он делает более или менее скудную выборку из совокупности мирового бытия, связанного с ним путем координации в предсознании, и лишь эту выборку подвергает осознанию и опознанию. Поводом (сигналом) к осознанию, поскольку утрачено или не достигнуто вновь конкретное единосущие, служат определенные изменения в теле и особенно в нервной системе деятеля, возникающие под влиянием предмета внешнего мира. Таким образом материальное тело являющееся следствием обособления индивидуума от мира, служит вместе с тем, как это ни парадоксально, и средством общения с миром, но это общение — умаленное, основанное на внешних пространственных отношениях к миру.
В этом царстве нарушенной гармонии, где почти каждое хотение деятели встречает противодействия со стороны других деятелей, и часто вследствие своей неправомерности, не может и не должно быть поддержано также и благодатной силой Бога и Царства Божия, свобода действия в высшей степени ограничена: вряд ли можно найти хотя бы одно хотение, которое нам удалось бы осуществить во вне вполне в том виде и в той мере, как это нам желательно. Как стеснительно это ограничение свободы действия, мы поймем, если отдадим себе отчет, что оно далеко распространяется даже и на ту область, которую мы называем своим «внутренним» миром, на область наших представлений, фантазий, эмоций и т. п., поскольку они не могут развиться без помощи множества деятелей, входящих в состав нашего тела. Поэтому нередко, вместо блещущего полнотой жизни действия, в душе нашей возникают лишь бестолковые хаотические обрывки бесплодных усилий.
Но этого мало, — ограничение свободы проникает также и в сферу условий формирования самого хотения. Находясь в состоянии разъединения с миром, человек обладает чрезвычайно ограниченными знаниями о мире и даже в той области знаний, которая вырабатывается у него и сообразно его же интересами страстям, сфера сознанных и опознанных отношений о содержании мира в высшей степени обеднена; поэтому выбор правильного пути часто оказывается невозможным не только в смысле невозможности найти объективно наилучшее, но и в смысле неспособности человека избрать путь наиболее соответствующий его собственным глубочайшим хотениям. Желая помочь больному любимому человеку, как часто даем мы ему лекарство, вредное для него; выросши в бедной провинциальной среде, человек по неопытности и по неведению избирает иногда жизненный путь; не соответствующий его глубочайшим склонностям, так что великий природный талант не получает развития и глохнет и т. п. и т. п. Коротко говоря, глупость, неразвитость, неопытность, необразованность суть условия, создающие стеснения свободы выбора.
Преодоление этих препятствий в условиях нашей жизни в момент принятия решения и действия часто совершенно невозможно; поэтому нравственная и юридическая вменяемость и ответственность за поступок, совершенный в условиях ограничения свободы выбора недостатком знания и сознания, иногда совершенно отпадает. Это ограничение однако не есть утрата свободы воли в формальном смысле: ограничена только для данного момента и в данных условиях материальная сфера того, что может стать предметом хотения, но будет ли это хотение отрицательным или положительным напр., при давании лекарства больному, будет ли это хотение вылечить или погубить и т. п., остается во власти деятеля и мощь деятеля остается достаточной для того, чтобы вести борьбу с ограничениями своей материальной свободы, которые он сам на себя навлек. Поводы для пробуждения хотения вступить на правильный путь освобождения жизнь дает на каждом шагу; в самом деле, отдельные поступки, ведущие по неведению нашему к тяжким бедствиям, могут не подлежать юридическому наказанию, но весь пониженный тип нашего бытия есть правомерное и целительное наказание за отпадение от правды Божией; поэтому на известной ступени углубления религиозного постижения мира всякая наша немощь и всякое несовершенство, не только нравственное, но и умственное, познается, как состояние противоречащее должному и обусловленное нашей греховностью.
Ограничение свободы выбора, обусловленное общим низким умственным уровнем, может временно возрасти до чрезвычайных пределов, напр., вследствие болезни (бред), аффекта, опьянения, гипноза ц т. ц. Поступки, совершенные человеком в таком состоянии могут не быть вменены ему, однако тот акт, последствием которого явилось понижение сознательности, напр. восприятие спиртных напитков, может подлежать вменению и ответственности.
Еще глубже проникает к основам свободы воли то стеснение свободы выбора, которое обусловлено столкновением несовместимых стремлений. Если хочешь избавиться от тяжких мук пытки в руках палача, выдай своих товарищей; подвергни строгой и справедливой критике неудачный проект, выработанный твоим начальником, но тогда уже не надейся на осуществление честолюбивых желаний скорого повышения на службе; женись на этой милой девушке, но тогда откажись от некоторых привычек холостой жизни и т. д., и т. д. Стеснение свободы здесь заключается в том, что исполнение одного хотения требует отречения от другого хотения. Не следует думать, будто это стеснение свободы встречается в исключительных случаях. У нас, в царстве душевно-материального бытия, где нет гармонического отношения к мировому целому, всякое хотение неизбежно сталкивается непосредственно или косвенно с каким-нибудь другим хотением, и даже тогда, когда мы обнаруживаем проблески духовности, ставя абсолютные цели добра, красоты или обретения истины, осуществление этих целей предполагает отказ от каких либо дорогих нам проявлений душевности. Поэтому процесс развертывания наших чувств и хотений в целом всегда двусторонен — влечение и опасение радость и печаль, восторг и хотя бы смутный аккомпанемент разочарования неизменно сопутствуют друг другу, и на земле не дано нам насладиться целостным положительным бытием, столь полным, что стоило бы удержать его в вечном настоящем, в бесконечном «specious present». Это свойство наших чувств и хотений, по Блейлеру (Bleuler) амбивалентность их, Фрейд широко использовал для объяснения различных парадоксов душевной жизни. В моей книге «Мир как органическое целое» показано, что в царстве существ, стремящихся к абсолютной полноте бытия, но не вступивших на
