«Земля есть орудие производства», — говорят экономисты. Это верно. Но когда они, превращая существительное в прилагательное, говорят, что «земля есть орудие производительное», они впадают в постыдное заблуждение.
Согласно Кенэ и старым экономистам, всякое производство исходит от земли. Смит, Рикардо, Дестют-де-Траси, наоборот, считают источником производства труд. Сэй и большинство тех, которые явились после него, учат, что и земля, и труд, и капиталы производительны. Это называется эклектизмом в политической экономии. Истина заключается в том, что ни земля, ни труд, ни капиталы непроизводительны. Производство является результатом этих трех одинаково необходимых элементов, которые, взятые порознь, одинаково бесплодны.
В самом деле, политическая экономия трактует о производстве, распределении и потреблении богатств или ценностей, но каких ценностей? Ценностей, произведенных человеческой промышленностью, т. е. результатов превращений, которые человек заставил претерпеть вещество, чтобы сделать его пригодным для употребления, а вовсе не естественных произведений природы. Если бы даже труд человека заключался только в простом движении рукою, то все-таки без этого движения для него не может быть произведенной ценности; без этого движения соль, заключающаяся в морях, вода источников, полевая трава, лесное дерево как бы не существуют; море без рыбака и его сетей не дает рыбы, лес без дровосека и его топора не дал бы ни дров, ни материала для постройки; поле без косца не дает ни сена, ни отавы; природа представляет собой как бы громадную массу материи, которую можно эксплуатировать в целях производства; но сама природа производит только для природы. С точки зрения экономической ее произведения, по отношению к человеку, не являются еще произведениями.
Капиталы, орудия, машины также непроизводительны; молот и наковальня без кузнеца и железа ковать не могут; мельница без мельника и зерна не может молоть и т. д. Сложите вместе орудия и первоначальные материалы, бросьте плуг и семена на плодородную землю, оборудуйте кузницу, зажгите огонь и затем бросьте все это, и вы также ничего не произведете. Факт этот был замечен экономистом, у которого больше здравого смысла, чем у остальных его товарищей: «Сэй заставляет капиталы играть активную роль, не соответствующую их природе: капиталы — это орудия сами по себе инертные» (Ж. Дроз. Политическая экономия).
Если, наконец, даже соединить труд и капиталы, но плохо комбинировать их, то они также ничего не произведут. Обработайте песчаную пустыню, обмолотите воду рек, просейте через решето типографский шрифт — все это не даст вам ни хлеба, ни рыбы, ни книг. Ваш труд будет настолько же непроизводителен, как труд армии Ксеркса, который, по словам Геродота, заставил три миллиона своих солдат в течение суток сечь розгами Геллеспонт в наказание за то, что он разрушил и унес понтонный мост, построенный по приказу великого царя[47].
Орудия и капиталы, земля и труд, рассматриваемые отдельно и отвлеченно, могут считаться производительными только в переносном смысле слова. Поэтому собственник, требующий налога в свою пользу в виде платы за услугу своего орудия, за производительную силу земли, делает совершенно ложное предположение, а именно что капиталы производят сами по себе. Заставляя оплачивать этот воображаемый продукт, собственник в буквальном смысле слова ни за что получает нечто.
Возражение. Если, однако, кузнец, плотник, одним словом, всякий занятый в промышленности человек имеет право на продукт благодаря доставленным им орудиям и если земля есть орудие производства, то почему же это орудие не может доставить своему истинному или предполагаемому собственнику известную долю продукта, какую получает, напр., кузнец?
Ответ. Здесь мы наталкиваемся на самую сущность загадки, которую следует распутать для того, чтобы разобраться в странных последствиях права получать доход (droit d’aubaine).
Работник, изготовляющий или починяющий орудия земледельца, получает за это плату один раз: либо в момент сдачи работы, либо в определенные сроки. Раз эта плата выдана рабочему, то орудия, доставленные им, уже не принадлежат ему более. Никогда он не требует двойной платы за одно и то же орудие, за одну и ту же починку; если он ежегодно получает известную долю продуктов фермера, то это происходит потому, что ежегодно же он что-нибудь делает для него.
Собственник, наоборот, ничего не уступает из своего орудия. Он вечно заставляет платить себе за него и вечно сохраняет его за собою.
В самом деле наемная плата, которую получает собственник, не включает в себя расходов на содержание и починку орудия; расходы эти ложатся на нанимателя и лишь постольку касаются собственника, поскольку он заинтересован в сохранении вещи. Если даже он берется сам позаботиться об этом, то он заставляет платить себе за свою услугу.
Наемная плата не представляет собою также произведения орудия, так как орудие само по себе ничего не производит. В этом мы уже убедились выше и еще раз будем иметь случай убедиться при дальнейшем изложении.
Наконец, наемная плата не выражает собою также участия собственника в производстве, ибо участие это, так же как участие кузнеца или плотника, могло бы заключаться только в уступке всего орудия или части его, но в таком случае собственник перестал бы быть собственником, а это заключало бы противоречие понятию собственности.
Итак, между собственником и арендатором не происходит ни обмена ценностей, ни обмена услуг. Следовательно, как мы уже говорили в нашей аксиоме, арендная плата есть настоящая находка (aubaine), вымогательство, основанное исключительно на хитрости и насилии, с одной стороны, на слабости и невежестве — с другой. Произведения, говорят экономисты, могут быть куплены только за произведения. Этот афоризм есть приговор над собственностью. Собственник, сам ничего не производящий и не производящий также ничего посредством своего орудия, но получающий продукты ни за что, является либо паразитом, либо мошенником. Следовательно, если собственность может существовать только как право, то она невозможна.
Выводы. 1. Республиканская конституция 1793 года, определившая собственность как «право пользоваться плодами своего труда», впала в грубую ошибку. Ей следовало сказать: собственность есть право пользоваться и распоряжаться по своему усмотрению имуществом другого, плодами труда и прилежания другого.
2. Всякий владелец земель, домов, орудий, машин, денег и т. д., отдающий свою вещь внаем за плату, превышающую расходы на ремонт, которые лежат на нанимателе и представляют собою продукты, обмениваемые им на другие продукты, — всякий такой владелец повинен в обмане и мошенничестве. Одним словом, всякая наемная плата, взимаемая под видом возмещения проторей и убытков с процентами, но на самом деле представляющая собою плату за наем, есть акт собственности, кража.
Историческая справка. Дань, которую победоносная нация заставляет платить нацию побежденную, есть настоящая арендная плата (fermage, подразумевается не аренда в современном смысле слова, но подать, которую в средневековой Франции сеньор взимал с зависимого от него крестьянина. — Примеч. пер.). Сеньориальные права, уничтоженные революцией 1789 года, десятина, неотчуждаемое имущество (mains mortes), барщины и проч. представляли собой различные формы права собственности; и те, что под именем сеньоров, духовных сановников и проч. пользовались этими правами, были только собственниками. Защищать в настоящее время собственность — значит осуждать революцию.
2-е предложение. Собственность невозможна, ибо там, где она признана, производство обходится дороже, чем оно стоит.
Предыдущее предложение относилось к области права, настоящее же относится к области экономии. Оно служит доказательством, что собственность, имеющая своим источником насилие, дает в результате отрицательную ценность.
«Производство, — говорит Сэй, — есть большой обмен. Для того чтобы обмен был производителен, необходимо, чтобы ценность всех услуг уравновешивалась ценностью произведенной вещи. Если это условие не было выполнено, обмен был неравным, производитель дал больше, чем получил».
Так как ценность имеет своим условием необходимость полезности, то, следовательно, всякий бесполезный продукт, по необходимости, не имеет ценности, не может быть обмениваем и не может служить для уплаты за услуги производства.
Итак, если производство может уравновесить потребление, то оно все-таки не может превзойти его, ибо истинное производство возможно только там, где существует производство полезности, а полезность только там, где имеется возможность потребления. Таким образом, всякий продукт, который, благодаря избыточности своей, не идет в потребление, становится, поскольку он не потреблен, бесполезным, непригодным к обмену, теряет ценность и вместе с тем способность оплачивать что бы то ни было, одним словом, перестает быть продуктом.
