не как неожиданное и чудесное изобретение новоевропейской науки. Но на самом-то деле эта мысль хорошо известна ещё со времен античной философии. Впервые она была выражена Пифагором, а в дальнейшем она была более или менее подробно изложена его последователем – Платоном. Причём, эту мысль и не Пифагор открыл. Он извлёк эту мысль, как и все свои философские мысли, из религиозной метафизики древних египтян, у которых математика была тесно связана или даже отождествлялась с астрономией [120]. Так что эта мысль о математике как о теоретической основе знания вообще и, в том числе, и о знании естественно-научном не новая. Не на мнимую новизну этой мысли нужно обращать внимание, а на то, что эта мысль утверждает необходимость и даже неизбежность для всякого истинного знания рационально-метафизической основы. Религиозная метафизика, оперирующая словами, обосновывает мировоззренческое знание, раскрывающее смысл, т. е. духовное содержание, человеческой жизни и определяющее прямо (через нравственные нормы) или косвенно (через метафизическое знание, обосновывающее нравственность) социальное поведение человека. Математика, оперирующая числами (= цифрами), обосновывает научно-естественное знание, прикладные результаты которого необходимы человеку для его физического существования. Но в обоих вариантах истинного знания, мировоззренческом и естественно-научном, основа одна и та же – именно рационально-метафизическая, пусть даже эта рационально-метафизическая основа тоже разветвляется на два варианта – в мировоззренческом знании метафизической основой являются абстрактные понятия и суждения, из этих понятий составленные, выраженные словами, в естественно-научном знании такой основой являются числа, элементы математики [121].
Контрольные вопросы
1) В чём отличие гносеологии Мальбранша от гносеологии Декарта?
2) В чём отличие «панентеизма» Мальбранша от «пантеизма» Спинозы?
3) Как Мальбранш объяснял необходимость математики для естествознания?
Умственная деятельность этого выдающегося ученого-естественника есть, прежде всего, тема истории естественной науки. Но эта деятельность имела и существенное философское значение, которое оказало сильное влияние на дальнейшее развитие эмпирического русла новоевропейской философии. Философское значение учёных размышлений Ньютона связано с его основным трудом, о котором уже упоминалось, – «Математические начала натуральной философии». Этот труд, по единодушно принятому сейчас мнению, заключает период т. н. научной революции, который имел началом 1543 год, когда было опубликовано сочинение Николая Коперника «О вращениях небесных сфер», а завершением – 1687 год, когда как раз и были изданы «Математические начала». Уже сочинение Коперника имело не только и даже не столько астрономическое значение, естественно-научное, сколько философское, мировоззренческое [122]. Сочинение Коперника именно в философско-мировоззренческом смысле совершило тот переворот, который впоследствии стал называться «коперниканским переворотом», и это название даже приобрело нарицательный смысл. Смысл этого переворота состоял в том, что планета Земля вдруг перестала быть для человека центром Вселенной и, тем самым, как будто бы потеряла свое уникальное значение в космическом мире, которое ей, как обиталищу людей, в судьбе которых заключен весь смысл истории, было предназначено Богом, как это утверждалось христианским мировоззрением. Но Коперник своей заменой старой, геоцентрической, астрономической системы на новую, гелиоцентрическую, только положил начало, определил вектор европейской научной революции. Сама же эта революция, сущность которой состояла в указании на математику как на теоретическую (= априорную = метафизическую) основу естественно-научного отношения к предметно-чувственному миру, была произведена частично Кеплером и в полной мере Галилеем, о чём более или менее подробно изложено выше (см. раздел о Галилее). Ньютону принадлежит заслуга окончательного формирования естественно-научного, физико-математического моделирования предметно-чувственного мира и придания получающейся физико-математической модели предметно-чувственного мира абсолютного (= метафизического) характера [123].
Правила (= методы) естественно-научного философствования следующие.
Правило I. При отыскании причин изучаемых естественных предметов и явлений «не следует допускать причин больше, чем достаточно для объяснения». Попросту говоря, для объяснения причин изучаемых естественных реалий не надо отыскивать никаких иных причин, кроме естественных, физических. Метафизические предположения-гипотезы здесь, во всяком случае, не нужны. Это утверждал уже номиналист Уильям Оккам, мысли которого (скрываемые под малопонятным словосочетанием «бритва Оккама») нам уже знакомы (см. выше раздел о философии Средних веков). Правда, Ньютон для подтверждения истинности этого своего методологического правила прибегает, тем не менее, именно к метафизическому аргументу. Простые, естественные объяснения потому предпочтительны, что «природа проста и не расточает излишних причин вещей». «Простота природы», конечно, есть метафизическое положение. Ирония в том, что для подтверждения отказа от метафизики приходится прибегать к опоре на метафизику.
Правило II. «Одни и те же предметы и явления необходимо объяснять одинаковыми причинами». Точнее было бы сказать не «одни и те же предметы и явления», а «сходные предметы и явления». Это правило обосновывается также метафизическим положением о «единообразии природы». Опытным путём убедиться в единообразии природы невозможно, потому что для этого предварительно пришлось бы опытным путём исследовать всю Вселенную, что, совершенно очевидно, для человека практически неосуществимо и теоретически немыслимо. Практическое следствие этого правила было направлено прежде всего против старого античного (= аристотелевского) взгляда на структуру Вселенной, при котором Вселенная делилась на несколько ярусов, в каждом из которых действовали свои собственные факторы. Например, законы надлунного и подлунного небесного мира различались по качеству, небесный ярус неподвижных звёзд и ярус подвижных небесных тел (Солнца, Луны и пяти известных древности планет) тоже качественно отличались друг от друга.
Правило III. «Постоянные признаки предметов чувственного мира должны рассматриваться как универсальные». Словосочетание явно замысловатое и малопонятное, что именно для правила мало подходит. Ведь правило по своей логической природе подразумевается быть простым и ясным, чтобы быть пригодным к немедленному применению на практике. Поэтому эта мысль скорее похожа не на правило, а на довольно сложную программу, или инструкцию, предназначенную для регулирования учёной умственной деятельности. Смысл этой инструкции в следующем. Для начала процесса естественно-научного познания предметно-чувственного мира основной гносеологической способностью являются органы внешних чувств. Наблюдать за вещами предметно-чувственного мира, используя органы внешних чувств, можно в естественной среде (например, таким образом осуществляются наблюдения за небесными телами и явлениями) и, что более даже важно, в искусственных условиях, путём экспериментов в лабораториях. Так вот, все существенные (= постоянные) признаки предметов, эмпирически зафиксированные органами внешних чувств в естественных и искусственных обстоятельствах, следует считать имеющими отношение не только к тем предметам, в которых эти признаки были зафиксированы в естественных и экспериментальных условиях, но и ко всем без исключения предметам, которые аналогичны (= похожи) на эти предметы, но которые не подвергались научному наблюдению. То есть, результаты начального этапа научного исследования (в основном это результаты именно экспериментов) экстраполируются (= распространяются) на всю Вселенную (= universum), хотя научному исследованию была в экспериментальных условиях подвергнута только лишь ничтожная часть этой Вселенной. Постоянные признаки предметов, фиксируемые в экспериментах, это: 1) пространственная протяженность, 2)
