иметь всеобщего распространения) религиозных представлений, аргумента, известного как «consensus gentium».
Итак, никакого всеобщего согласия людей относительно ключевых понятий в области умственной деятельности, религиозно-метафизических убеждений и этической практики нет. Это значит, что логические и нравственные нормы, а также религиозные представления и убеждения суть следствия не врождённости их в духовную природу человека, а суть результаты их приобретения человеком изо вне, т. е. из опыта.
Обобщая этот вывод, Локк приходит к основному положению своей гносеологии – «Nihil est in intellectu, quod non ante fuerit in sensu» (= «Ничего нет в уме, чего предварительно не было бы в ощущениях»). Тем самым Локк выразил сущность сенсуализма в формулировке, которую принято считать классической [131].
Чтобы подчеркнуть разницу между своей сенсуалистической гносеологией и гносеологическим рационализмом Декарта, выразившимся в «теории врожденных идей», Локк вспомнил старинную метафору, которой ещё античные сенсуалисты, а именно стоики, выражали своё отрицание всякой врождённости человеческой душе какого-либо знания. Эта метафора состоит в сравнении души новорождённого человека с чистой навощённой дощечкой, приготовленной для нанесения на неё каких-то записей. В античной древности не было бумаги, поэтому писали именно на таких навощённых дощечках, употребляя для письма заостренные бронзовые стержни. Как нетронутая навощённая дощечка сама по себе никакого смыслового содержания не имеет, а получает это содержание, когда на неё нанесутся записи, так и душа новорождённого человека никаких знаний, никаких «идей» не содержит, а получает эти «идеи» в виде ощущений, воздействующих на душу и оставляющих на ней следы в виде восприятий-представлений. Если для рационалистов, Декарта и вообще платоников, душа новорождённого человека уже наполнена знанием (осталось только его вспомнить), то для эмпирика-сенсуалиста Локка душа новорождённого человека абсолютно лишена всякого знания, она, фигурально говоря, есть «tabula rasa» (= «чистая доска»). Знание дается только опытом, т. е. жизненной практикой.
Гносеологически понимаемый опыт для Локка имеет два источника. Прежде всего это органы внешних чувств. Локк обозначает этот источник как «sensation». Как происходит процесс возникновения знания посредством органов внешних чувств, давным-давно, ещё в античной философии, объяснено. Вопросы возникают по поводу второго источника опытного знания. Локк его обозначает как «reflexion». Что это такое? По объяснению Локка, это «внутреннее восприятие», или «самовосприятие» и, даже, «внутреннее чувство». Последнее название, «внутреннее чувство», впоследствии особенно закрепилось. Получалось следующее объяснение происхождения человеческого знания. Внешнее чувство (т. е. органы внешних чувств) даёт человеку знание о внешнем, предметно-чувственном мире, а внутреннее чувство даёт человеку знание о его внутреннем мире, т. е. о его собственной душе. Эта симметричная схема стала со временем представляться следствием некоего гносеологического открытия Локка, открытия внутреннего, психического мира как источника особого знания [132].
Но как в деталях понять процесс приобретения внутренним чувством знания о психическом мире? Казалось бы, по аналогии с действием внешнего чувства, т. е. с действием органов внешних чувств. Но у Локка никаких надлежащих подробностей на этот счет нет. А из общих соображений, сформулированных Локком, можно сделать только тот вывод, что внутреннее чувство просто фиксирует содержание психической жизни, и только. Причём, эта фиксация осуществляется непосредственно, интуитивно. Но ведь это именно то, что всегда и утверждалось о сущности самосознания. Оно, это самосознание, есть ничто иное, как интуитивное обнаружение содержания душевной жизни. Так рассуждал, например, Декарт, когда видел именно в самосознании пункт несомненной реальности личности, от которого он собирался выводить всю систему истинного философского знания. Но, при этом, не надо забывать, что Декарт был гносеологическим рационалистом и в интуитивно обнаруживаемом содержании душевной жизни индивида усмотрел не только реальность самого носителя самосознания, самого индивида, но и реальность Бога как высшую реальность всего метафизического мира. У Декарта всё логично. Индивид погружается в своё самосознание и оттуда выводит всю систему философского знания, ибо она, эта система, там, в душе, находится в качестве знания, имманентно присущего душе. Локк, как эмпирик, отрицает врождённость рационального знания. И что в результате? Познающий субъект погружается в свой душевный мир и находит там лишь то, что, согласно эмпирико-сенсуалистическому объяснению, туда попало через органы внешних чувств? Но оказывается, что в душевном содержании обретаются такие элементы, которые через органы внешних чувств никак пройти не могли. Кроме понятия о Боге, эмпирическое происхождение которого, несмотря на многочисленные попытки такого объяснения, невозможно, с точки зрения гносеологического эмпиризма невозможно объяснить нахождение в душе всех категорий – бытие, сущность (= субстанция), пространство, время, отношение, количество, качество – и, даже, чувствований удовольствия и страдания в различных степенях.
По сути дела, эмпирическое объяснение происхождения знания в варианте Локка, т. е. через введение «внутреннего чувства» в качестве дополнительного фактора в сенсуалистическую гносеологию, заходит в тупик. Поэтому впоследствии от этого пункта гносеологии Локка («внутреннее чувство» = «reflexion») осталось только утверждение, что это нововведение оказало большую услугу будущему развитию европейской психологии. Пусть так, но психология не есть гносеология.
В области же собственно гносеологической перед Локком прежде всего стала проблема реализма того знания, которое приходит к человеку через его органы внешних чувств. Чувственные представления, из которых состоит знание об окружающем человека предметно-чувственном мире, суть копии чувственных предметов или не копии? Локк на этот вопрос отвечает следующим образом [133]. Прежде всего надо исходить из общего положения, что ни в одном ощущении, приходящем через органы внешних чувств, нет гарантии его реальности [134]. Но это общее положение имеет исключительно теоретический характер, который не может послужить препятствием для утвердившегося в практической деятельности человека различения между ощущениями и представлениями, признающимися реальным знанием, и ощущениями и представлениями, в практической жизни не признающимися реальным знанием [135]. Поэтому и теоретически должно признаваться несомненным то, что уже практически таким несомненным воспринимается. А именно: одни представления имеют реальное познавательное значение, т. е. являются копиями предметов внешнего мира, другие нет. На естественно возникающий вопрос – чем обосновывается познавательное различие между теми и другими ощущениями и представлениями – Локк отвечает теорией «первичных и вторичных качеств» [136]. Первичные качества внешних предметов являются теми оригиналами, копии которых, снимаемые органами внешних чувств, дают реальное знание. Вторичные же качества внешних предметов быть основанием для реального знания не могут. Вместо реального знания они производят всего лишь гносеологически неполноценную имитацию реального знания в виде субъективных образов и символов внешних предметов.
В чём же критерий различия этих двух видов знания, реального и символического, или, иначе, объективного и субъективного? Как это ни странно покажется, но эмпирик Локк видит этот критерий в том же, в чём этот критерий видел и рационалист Декарт – в математике. Если для уразумения качества внешнего предмета математика оказывается приложимой, то такое качество
