противопоставление, потому что человек и есть, и познает. Экзистенциализм пытается докопаться до глубинных дорефлексивных пластов человека, до того, где еще не начинается разделение: «вот я, вот мир». Не «я отдельно, мир отдельно», а «я в мире, мир через меня».
А сейчас я позволю себе поговорить о том, о чем я очень люблю говорить, поскольку во мне очень сильна моя историческая ипостась. Философия, конечно, всегда говорит о вечном (поэтому ее вопросы – «вечные вопросы», не знающие окончательных ответов). Но существует-то она во времени! И те или иные «вечные вопросы» могут или актуализироваться, выходить вперед, или надолго предаваться забвению. Так что в философии, в истории философии есть не только вечное, но и временное, преходящее. Философия, как говорил Гегель, это душа культуры, ее самосознание. Или можно сказать так: философ – это свидетель. Подумайте, какое хорошее слово «свидетель». Свидетель свидетельствует. В юриспруденции свидетель дает показания на суде, в богословии первые христиане-мученики – «свидетели истины» («μάρτυς» по-гречески), они своей смертью свидетельствовали о Христе. А философия свидетельствует о нас, о времени. И сейчас мы поговорим не о вечном, а о временном. О чем говорит экзистенциализм ХХ века, что он говорит нам о нашем времени, о нас, о современном человеке? В каком контексте он возник? И для меня очень важна эта сторона философии вообще, экзистенциальной в частности.
Если до этого я говорил о философских корнях, о генеалогии, об истории философских направлений, то сейчас мы немного поговорим о социокультурном контексте появления экзистенциализма. С одной стороны, мы говорим: экзистенциальные вопросы, экзистенциально мыслящие люди, тот же Вийон или Монтень, были всегда. Но экзистенциализм, как огромное могучее течение, в середине ХХ века завоевал значительнейшее место в культуре, стал самой влиятельной из всех философий. Он же не с неба свалился, он был чем-то вызван. Помните, когда неузнанный Гамлет спрашивает у могильщиков на кладбище: а на какой почве сошел с ума принц Гамлет? Они говорят: да на этой же, на датской. На какой почве появился экзистенциализм? Откуда он, собственно, взялся? Отдельные экзистенциалисты были всегда. Но почему в XIX веке экзистенциалистов – Достоевского, Кьеркегора или Ницше – воспринимали как сумасшедших, а в ХХ веке вдруг перестали так воспринимать? Напротив, в них увидели пророков, не «несвоевременных» философов, а наиболее «современных»!
Итак, социокультурные аспекты появления экзистенциализма. Здесь я могу увлечься, ведь эта тема бездонна. Я буду говорить очень тезисно, пунктирно и декларативно, но, во-первых, это естественно для введения, во-вторых, подробнее вы меня спросите потом, в конце.
Думаю, ни для кого из вас не секрет, что мы живем в эпоху глубочайшего кризиса в истории. Кризиса культуры, кризиса цивилизации, кризиса человечности, кризиса человечества. Этот кризис носит беспрецедентно глобальный и всеобъемлющий характер, охватывая всю планету и все сферы человеческого существования. Ничего подобного еще не бывало в истории. Ведь даже когда в первые века нашей эры в агонии мучительно умирала Античность и современникам казалось, что наступает конец света, все же в других частях мира (например, в Китае) сохранялись свои цивилизации, которые даже и не подозревали о крахе Рима.
Истоки и причины этого кризиса самые разные философы обозначают немного по-разному. Хайдеггер говорил – «забвение бытия», Ницше – «смерть Бога», Фромм говорил о «больном обществе, порождающем больного человека». Этому кризису ставят разные диагнозы. Кризису, который обычно в учебниках по философии стыдливо обозначается таким невинным и бесцветным эвфемизмом, как «глобальные проблемы современности». Мы говорим: ах, природа исчерпывается, ах, угроза атомной войны, ах, этнические конфликты, ах, тоталитарные режимы, ах, мировые войны!
Но это все – верхушка айсберга. Ортега-и-Гассет говорил «массовое общество», «восстание масс», Шпенглер говорил о «закате Европы», Бодрийяр говорил «общество потребления», Маркузе – «одномерный человек». Все это – попытки с разных сторон описать кризис, показать разные его аспекты и проявления. Можно говорить о потребительстве, о массовой культуре, об индустриализме, о забвении бытия, о смерти Бога, о постмодернизме (то есть, буквально, о времени «после настоящего», эпохе исчерпанности всех ценностей и крушения всех идентичностей) – это все разные псевдонимы и попытки описания некоего катастрофического процесса, который имеет место. Можно говорить о конце Нового времени, конце модерна, полной исчерпанности и крахе его смыслов. Две мировые войны и угроза третьей, уже атомной, войны и тоталитарные режимы, концлагеря, упадок культуры, потерянность человека и проблема отчуждения, рост суицидов, обессмысливание, дегуманизация, наркотизация. Это эпоха глубочайшего кризиса, тотальной катастрофы. Глубокий упадок искусства, упадок философии, упадок фундаментальной (неприкладной) науки в современном мире – о чем все это сигнализирует? Это, прежде всего, тема обесчеловечивания и обессмысливания, потому что человек – это существо, которое не может жить без смысла. И этот смысл исчезает. Наступает, как говорит экзистенциальный психолог Виктор Франкл, «экзистенциальный вакуум». Человек обесчеловечивается. Например, модные сейчас трансгуманисты бодро говорят о скором вытеснении человека совершенными киборгами, бессмертными и ловкими, но, по мне, их оптимизм симптоматичнее и жутче любого безысходного пессимизма.
Дело даже не в том, что техносфера заменила человеку биосферу и отделила его от нее, подменила ее. Дело в том, что из человека уходит все то, что обычно связывалось с человеком: свобода, непосредственность, творчество. Не нужно даже никакого восстания машин, описанного в фильмах «Терминатор» или «Матрица». Сам человек все больше превращается в машину. Уходит спонтанность, свобода. Какая свобода в мире, где царствует рынок, царствуют бюрократы? Какая божественность человека, если Бога нет и никто в него не верит? Какой смысл жизни, если единственный смысл жизни потребителя – это быть таким же, как все, и потреблять? Все то, что традиционно считалось человеческим, исчезает. Сам человек поставлен под вопрос, как никогда раньше.
Сошлюсь на экзистенциального философа, которого уже называл, Мартина Бубера. В своей книге «Проблема человека» Бубер очень удачно говорит, что в самосознании человека можно выделить два типа периодов. Один тип он называет «периоды обустроенности», а второй – «периоды бездомности». Что такое периоды экзистенциальной обустроенности, по Буберу? Не всегда человек для себя проблематичен, не всегда человек для себя – мучительный вопрос. Есть огромные периоды в культуре, в истории, когда человек не является для себя проблемой, когда он растворен в каких-то надчеловеческих смыслах. Например, в Античности человек – часть полиса, часть космоса, тут нет проблемы. Потом приходят Средние века. Человек – часть Божественного мира, мир конечен, все под присмотром Бога, все по плану. Человек – Божественное существо и осмысляется через свою Божественность и грехопадение. Опять период обустроенности. Подобные периоды порождают таких философов как Аристотель, Спиноза, Фома Аквинский. А есть
