нашей силе; и тогда уже говорите о долге и самопожертвовании. Так рассуждают многие среди наших рабочих и следуют доктринам и ассоциациям, отвечающим их желаниям, забывая при этом только одно, а именно что такие же речи звучали пятьдесят лет тому назад, не принеся ни малейшего улучшения в материальной судьбе рабочего.
Пятьдесят лет тому назад, в целях прогресса и блага, было совершено все возможное для свержения ига абсолютизма и аристократии крови, и это было совершено во имя Прав Человека, во имя свободы, как средства, и благоденствия, как цели жизни. Все действия Французской революции и прочих, последовавших за ней и подражавших ей, явились следствием Декларации Прав Человека.
Все труды философов, подготовивших ее, были основаны на теории свободы, на указании каждому индивидууму его личных прав. Все революционные школы проповедовали человеку, что он рожден для счастья, что он имеет право добиваться этого счастья всеми средствами, что никто не имеет права запретить ему это и что он может низвергнуть препятствия, встречающиеся ему на пути. И препятствия были низвергнуты; свобода была завоевана: она продолжала существовать долгие годы в некоторых странах и существует поныне. А разве улучшилось от этого положение народа? Разве достигли хоть частицы благоденствия, обещанного и чаянного, эти миллионы, живущие изо дня в день трудами своих рук?
Нет, положение народа нисколько не улучшилось, даже напротив, ухудшилось и ухудшается во всех почти странах, и особенно в тех, о которых я говорю, где цены на продукты первой необходимости все более повышаются, заработная плата во многих отраслях рабочей деятельности все более понижается, а население возрастает. Во всех этих странах судьба рабочего человека стала более неверной, более печальной; кризисы, осуждающие тысячи рабочих на бездействие в течение известного промежутка времени, сделались более частыми.
На все это в достаточной мере указывает эмиграция из страны в страну, из Европы в другие части света, – эмиграция, увеличивающаяся из года в год, и все возрастающее количество благотворительных учреждений, введение налогов в пользу бедных, мер против нищенства. Все эти меры указывают также на пробуждение общественного внимания касательно нужд народа, но их очевидное бессилие помочь этим нуждам ведет к прогрессивному увеличению числа бедствий в тех классах, для которых совершаются все эти попытки.
И тем не менее за эти последние пятьдесят лет число источников социального богатства и общая масса материальных благ значительно увеличились. Производительность удвоилась. Коммерция, несмотря на продолжительные кризисы, неизбежные благодаря абсолютному отсутствию организации, приобрела большую интенсивность в деятельности и расширила сферу своих операций. Средства сообщения приобрели почти всюду скорость и безопасность, вследствие чего вместе с понижением стоимости провоза понизились цены на товары. С другой стороны, идея прав, составляющих неотъемлемую принадлежность человеческой природы, достигла ныне всеобщего признания – признания на словах даже со стороны тех, которые на деле стремятся самым лицемерным образом как-нибудь обойти эти права. Следовательно, почему же положение народа не улучшалось? Почему потребление продуктов сконцентрировалось в руках немногих людей, принадлежащих к новой аристократии, вместо того чтобы распределяться равно между всеми членами европейского общества? Почему новый импульс, сообщенный индустрии и коммерции, привел к созданию не благоденствия для всех, но роскоши для немногих?
Ответ ясен для того, кто пожелает углубиться немного в сущность вещей. Люди являются созданиями воспитания и действуют лишь в духе того принципа воспитания, которое было им дано. Люди, произведшие прежние революции, основывались на идее прав, принадлежащих индивидууму; революции завоевали свободу: свободу личности, свободу обучения, свободу вероисповедания, свободу торговли, свободу во всем и для всех. Но что даст признание прав тому, кто не имеет возможности пользоваться ими? Что принесет свобода обучения тому, кто не имеет для того ни времени, ни средств?
Какое значение имеет свобода торговли для того, кто лишен всего, без чего торговля является немыслимой, – кредита и капитала? Во всех тех странах, где провозглашались подобные принципы, общество состояло из небольшого числа индивидуумов, владеющих землей, капиталами и кредитом, и из обширного множества людей, не имеющих ничего, кроме собственных рук, которые, как орудия труда, они принуждены отдавать этим первым для того, чтобы жить; принужденных проводить целый день в однообразных материальных заботах; чем же является свобода для этих людей, принужденных бороться с голодом, как не иллюзией и не горькой иронией? Почему не было постановлено, чтобы люди состоятельных классов согласились между собою сократить время труда, повысить заработную плату, ввести бесплатное обучение для масс, сделать приобретение орудий труда доступным для всех и открыть кредит для рабочего, одаренного способностями и преисполненного добрых намерений? Во имя чего делали бы все это? Разве благосостояние не было поставлено высшею целью жизни? Разве материальные блага не являлись первоначально желательными для всех? Зачем же для преимущества одних был нанесен ущерб в пользовании ими для других? Итак, пусть каждый сам заботится о себе. Когда общество объявляет, что каждый может пользоваться правами, присущими человеческой природе, то этим оно делает все, что от него требуется. Если в этом обществе окажутся такие, которые вследствие печальных условий своего положения не имеют возможности воспользоваться своими правами, то они должны примириться с этим и не винить никого. Такой вывод являлся вполне естественным, и, в самом деле, некоторые так и рассуждали. И это представление о счастье, положенное в основу отношений привилегированных классов к бедным классам, легло вскоре в основу отношений каждого отдельного индивидуума к другому. Каждый человек заботился прежде всего о своих личных правах и об улучшении собственного положения, нисколько не заботясь о других; когда же эти личные права сталкивались с личными правами других, то возникала война: бескровная война, ведущаяся при помощи денег и предательств; война, требующая менее храбрости, но столь же разрушительная; война упорная и ожесточенная, в которой сильные беспощадно давят слабых и неопытных. В этой постоянной войне люди учатся эгоизму и алчности к материальным благам по преимуществу. Свобода веры разобщила верующих. Свобода воспитания породила моральную анархию. Люди, не связанные никакими узами, не объединенные на почве религиозных убеждений и общей цели, призванные наслаждаться и только, живут каждый своей личной жизнью, не обращая внимания на то, что по дороге они топчут жизни своих братьев, братьев по имени и врагов в действительности. Вот к чему пришли мы ныне благодаря теории прав.
Разумеется, права существуют; но там, где права одного индивидуума оказываются в противоречии с правами другого, немыслимо примирить их и установить взаимную гармонию между ними, не прибегая к чему-то, что выше права. И к какому решению следует прийти там, где права одного индивидуума и многих индивидуумов
