прошедшем и в будущем, и понятие о «настоящем» есть только ошибка грубого ума, потому что всякий раз, когда мы помыслим «теперь», – это «теперь» стало уже прошедшим, и о всяком моменте, о котором скажем, что он «есть», можно сказать только, что он «был». Настоящее, по нашим представлениям, есть то, что лежит между прошедшим и между будущим. Но между прошедшим и будущим ничего не лежит, потому что время, которое по самой природе своей непрерывно, которое вечно течет и никогда не останавливается, не имеет в себе промежутков; так что будущее становится прошедшим, не переходя через настоящее, нежившее, не живя, отживает. Но, по нашим обычным представлениям, то, что только будет существовать, не существует еще; и того, что осуществовало уже, также нет. И вот, противореча всем нашим понятиям о бытии, время является таким исключением, которое всегда только было и всегда только будет – и, однако же, есть, существует; и не только существует, но служит еще необходимым условием действительности всего, что только происходит реального в природе и в жизни; в этом времени, которого никогда нет, которое вечно, или еще только готовится стать, или уже минуло, – в этом непостижимом времени пребывает все, и вне его ничто не может пребывать. Много сомнительного представляет также и причинное отношение пространства и времени к протяжению и изменению, именно представляется вопрос: не производится ли протяжением пространство и изменением – время, или же пространство и время совершенно независимы от них? так что и время продолжало бы течь неизменно, как теперь, – если б даже ничто не изменялось, но все пребывало неподвижно; и пространство существовало бы – если бы даже в нем не было ничего протяженного? Трудность этого вопроса в значительной степени обусловливается слабостью наших представляющих способностей, бессилием их отрешиться от влияний текущей действительности, где все сложено и ничто не просто, и подняться над нею для уразумения самых начал, из которых она сложена. Так, с одной стороны, нам совершенно невозможно представить себе время с его текучестью вне потока изменяющихся явлений, потому что в таком случае что же именно течет тогда, что приближается к настоящему и уходит в прошедшее? что это за особенное существо, ни с чем не сравнимое, ни на что не похожее, которое мы называем временем? а с другой стороны – нам невозможно и понять, каким бы образом время могло быть только созданием текущих изменений, когда именно возникнуть, появиться эти изменения никаким образом не могли без времени, этого первоначального и необходимого своего условия. То же самое бессилие наших психических способностей обнаруживается и в неразрешимой дилемме – что такое пространство вне существующих протяженностей, само по себе, одно; или как бы могли возникнуть эти протяженности, если бы ранее их уже не существовало пространство? Все эти вопросы, которых разрешение столь же интересно, как и трудно, впрочем, не непреодолимо, потому что это обусловливается возможным в будущем усовершенствованием наших духовных сил – именно представляющих способностей. Из собственных внутренних свойств пространства и времени замечательны их однородность и безграничность. Каждое из обоих начал тожественно во всех своих частях, однородно на всем своем протяжении. Они лишены всякого внутреннего строения, и их природа слагается только из того одного, из чего состоят они и что ранее, анализируя элементы сущности, мы назвали «составом». При этом пространству присуща абсолютная неподвижность, а времени – вечная текучесть. Первое как бы замерло, пребывая, второе вечно живет и никогда не пребывает. Эта неподвижность пространства соединена в нем с другим свойством – безграничностью, и эта текучая жизнь времени соединена с вечностью. Сколько бы мы ни усиливались представить или понять эту безграничность и вечность, мы всегда будем чувствовать свое бессилие. Это есть единственное, чего не вмещает в себя наш разум, единственное, что обнимает его собою, внутри чего он живет и мыслит, но чего понять он не может. Представить, что время всегда было и никогда не начиналось, что оно и вечно текло так же, как теперь, и в будущем никогда не остановится, никогда не перестанет течь; представить далее, что какая-либо точка, – положим наша земля, могла бы вечно лететь куда-нибудь все дальше и дальше и никогда не настанет время, когда бы она остановилась, найдя предел, – представить все это или даже приблизиться к этому представлению мы не в состоянии. И всякий раз, когда, усиливаясь сделать это, мы будем глубже и глубже вникать в сущность обоих бесконечных начал – беспредельного пространства и вечного времени, – мы будем чувствовать, как в душе нашей поднимается незнакомое смущение, как от приближения к чему-то для него новому, чужому и непостижимому.
XIII. Учения о материи, о форме и о взаимнодействии между материей и формой дадут полное и ясное разумение сущности вещей в их общем виде; так что два частные учения, к которым мы перейдем теперь, потребуют уже более трудолюбия и времени, нежели проницательности и борьбы с собой.
Из этих учений одно должно определить сущность вещей неорганических, а другое – сущность вещей органических. Первое – Учение о природе вещей, образующих собою мир неорганический — распадается на учение о сущности, т. е. вещественном составе и внутреннем строении, во-первых, элементов, во-вторых, соединений из элементов, изучаемых в химии, и, в-третьих, тел, находимых в природе и известных под именем газов, жидкостей, различных смесей и минералов. В этих учениях, быть может, яснее, чем где-либо, выкажется справедливость проведенного выше взгляда, что сущностью в вещах бывает и вещество и форма; потому что из тел, самостоятельную сущность которых здесь придется определить, некоторые различаются друг от друга одним веществом, а некоторые – одним строением. Так, алмаз и уголь, будучи по составу оба чистым углеродом, очевидно, носят источник своей самобытности в своем строении. Напротив, порошок золота и порошок железа, очевидно, различаются составом, и в этом составе источник их несходства между собой, т. е. самостоятельности их бытия. Второе учение – Учение о природе вещей, образующих собою органический мир, – распадается на три формы: одну общую и две частные. Общая форма имеет своею задачею определить сущность органичности как особенности, присущей всему органическому миру, а две частные формы должны заняться – одна изучением этой органичности в царстве растений, а другая – изучением этой органичности в царстве животных.
XIV. Итак, задача общей формы состоит в уяснении этой особенности, которая кладет такое резкое отличие на мир растений и животных в сравнении с миром минералов, – особенности, которая живо чувствуется всеми, но неясно сознается, что так рельефно выразилось в колеблющемся названии этого мира то «царством органическим», то «царством
