По-видимому, Лехт знал об этих характеристиках и относился к ним с философским спокойствием. Будто речь шла не о нем, а о ком-то другом, постороннем.
Ничего не поделаешь — каждый судит по-своему.
— Представьте себе, — говорил Лехт, — что я обнаружил еще один «подводный риф» и новому делу грозит опасность. Я иду в строительное ведомство, скажем, к начальнику отдела, привыкшему к тихой, размеренной жизни. Происходит первое столкновение — ему кажется, что самое главное дело для государства то, которое ему накануне или только что поручил его начальник, а я считаю, что самое главное — силикальцит. Но это еще не все. Не добившись ответа от начальника отдела, я попадаю к министру или к его заместителю. Конечно, с точки зрения некоторых людей я не очень приятный субъект…
Лехт вернулся в Таллин и сразу же побывал у своего старого профессора — Нуута. Известный математик, автор многих научных трудов, профессор Нуут считал Лехта своим самым способным учеником, еще в институте советовал ему посвятить себя не строительным, а математическим наукам. Лехт тогда колебался, раздумывал, а профессор настаивал.
— Вы, пожалуй, один из тех, кто не совсем уверен, что дважды два — четыре, — шутил Нуут.
Еще в школе на острове Сааремаа педагоги обратили внимание на математические способности второго сына Александра и Марии Лехт. Но в семье этой математику считали отвлеченной наукой и добивались приема второго сына в строительный институт. А здесь, уже с третьего курса, профессор Нуут, чьи блестящие и остроумные лекции привлекали студентов и с других факультетов, снова и снова напоминал Лехту:
— Вас ждет превосходная невеста — математика.
Лехт же продолжал изучать строительное дело, хоть с особым увлечением готовил и сдавал экзамены по математике. Но «превосходная невеста» не могла ждать — Лехт слишком долго раздумывал и выбирал. И в трудные минуты Лехт возвращался — правда, только мысленно — к этой мелькнувшей и исчезнувшей любви. Теперь же он пришел к ней за советом.
Профессор Нуут встретил Лехта приветливо и ласково, повел в хорошо знакомый Лехту маленький кабинет, долго перекладывал книги со стульев на подоконник, а тем временем спрашивал:
— Где вы? Что вы? Как вы?
Лехт коротко рассказал профессору о лагере, побеге, скитаниях и походах, при этом вспомнил только смешную сторону всех своих бедствий. И сразу же перешел к делу.
— Я бы хотел изредка бывать в лабораториях института. Не могли бы вы, профессор, помочь мне?
— Изредка? — переспросил Нуут и сразу же насупился, с отчужденностью взглянул на Лехта. — Изредка? — повторил он, будто только это слово и запомнилось ему из всех, что он услышал. И, помолчав, резко сказал: — В наши лаборатории изредка приходят только невежды и институтские старые девы: одни прячут свое невежество, а вторые пытаются найти женихов среди рассеянных аспирантов. А что вы собираетесь искать?
Лехта смутил этот резкий тон, и поэтому он с искренней горечью ответил:
— Не знаю, профессор.
— Не знаете? Это уже интересно. Но если у вас есть какие-нибудь идеи, то вы должны бывать в лаборатории не изредка, а всегда. Лаборатория станет вашим домом, а домой вы будете являться изредка. Есть у вас какие-нибудь оригинальные идеи?
— Мне кажется, что нет, — быстро ответил Лехт.
— Вот и отлично! — обрадовался старый профессор и легко подскочил на своем стуле, будто его подбросила пружина. — Вот и отлично! — повторил он. — Теперь я понимаю, что вы набрели на что-то большое. Не правда ли?
— Не знаю, профессор, — ответил Лехт.
— А почему бы вам не поступить в институт?
— Кем?
— Ну, не все ли равно — скажем, ассистентом.
— Что ж, возможно, — неопределенно сказал Лехт.
— Вот и хорошо. А теперь нам, пожалуй, дадут чаю. Не откажетесь? Хоть и говорят, что обед надо разделить с другом, а ужин отдать врагу, но у меня так много друзей и врагов, что я не знаю — с кем из них делить и кому отдать.
И уже в дверях, понизив голос, добавил:
— Не пугайтесь, если у вас будет много друзей и много врагов. Это тени наших удач и неудач. По правде говоря, пользу нам приносят и те и другие.
Только теперь Лехт обратил внимание на надпись на ноже для разрезания бумаги, лежавшем на столе. Это было павловское изречение из «Условных рефлексов»: «Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий».
Лехт добрался наконец до большой технической библиотеки. Конечно, и раньше, до тех июльских дней тысяча девятьсот сорок седьмого года, он мог побывать в библиотеках Таллина. Но он почему-то находил самые различные поводы, чтобы оттянуть встречу с книгами о силикатах, песке и извести. Лехту все еще казалось, что он ищет давно найденное, пытается открыть давно открытое, бредет по еле видимым, темным тропинкам, когда, может быть, уже давно есть простая и ясная дорога, проложенная наукой.
И вот он оказался лицом к лицу с этой наукой. Он подолгу просиживал в библиотеке и читал книгу за книгой. И не только читал, но и конспектировал по давней студенческой привычке. По ночам он перечитывал свои конспекты, как бы вновь и вновь проверял себя — неужели вся техническая мудрость мира оказалась бессильной перед самым обычным силикатным кирпичом? Почему?
И хоть Лехт просиживал в лаборатории политехнического института в Таллине с утра до позднего вечера, но ответа на это «почему» так и не находил. В то время он даже не знал, где искать этот ответ: в книгах, или в лабораториях, или на заводе? Ему показалось, что он пошел по тупиковой дороге и теперь, когда перед ним возникла непреодолимая стена, надо вернуться, все начинать с первых шагов, но уже по новому пути. Какому? Он вспомнил надпись: «Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий». В том и беда, что препятствий было много, а цель все отдалялась и отдалялась.
В этот трудный период Лехту предложили перейти на кирпичный завод. Ему показалось, что судьба бросает ему спасательный круг, и он ухватился за него. На заводе Лехт создал более разумную технологию, но ничего нового не открыл. Его все же назначили главным инженером завода, отдали должное его технической культуре. Но разве похвалы эти или высокие посты имелись в виду в тот вечер, когда Лехт пришел к профессору Нууту?
Вскоре в Таллине возник новый научный центр — строительства и архитектуры. Лехту предложили скромную должность — младшего научного сотрудника.
— Может быть, вы рассчитываете на что-то большее? — спросили у него.
— Нет, — с готовностью ответил Лехт, — я согласен.
Его поддержали и братья — Ааду и Константин. Теперь все они — братья с семьями и сестра — жили в одном маленьком доме на тихой улице Таллина. Вновь, как и на острове Сааремаа, их связывали дела и заботы друг о друге, прошлое, настоящее и будущее большой семьи Лехтов. В доме поддерживалась атмосфера суровой сдержанности — беды переносились без вздохов, радости без восторгов. Как и во многих эстонских семьях, все понимали друг друга с полуслова, взгляд, улыбка или жест выражали порой больше, чем длинные тирады. У каждого из них была своя жизнь, свой внутренний мир, свои надежды и разочарования. Но далеко не всегда они становились общими, еще реже — обсуждались. И все же в связи с поворотом в судьбе Иоханнеса между братьями возник шутливый разговор. Его начал Константин.
— Все правильно, — сказал он, — так уже у нас повелось. Лесовод едет изучать лес в Голодную степь, агроном со своей пшеницей отправляется в город, а ты с кирпичной проблемой идешь в институт.
— Куда же мне идти? — спросил Иоханнес.
— Не знаю, может быть, в лабораторию завода. — Константин уже пожалел о своей шутке — брат принял его слова всерьез.
— Я буду совмещать институт и завод, — сказал Иоханнес.
— А ты выдержишь? — спросил Ааду.
— Ну, предположим, что мне надо вновь пройти тот путь — от лагеря до деревни Вилья.
— Тогда тебя подстегивала опасность, да и бежал ты всего четыре дня. А теперь нужны годы. Я не ошибаюсь? — спросил Ааду.
— Нет, ты не ошибаешься, — ответил Иоханнес. — Но, надеюсь, воду и хлеб я всегда найду.
Братья усмехнулись, и каждый из них по-своему выразил готовность помочь.
— Ну, хлеб мы всегда добудем, — сказал Ааду.
— А я гарантирую воду, — отозвался Константин и вышел в свою комнату.
Он вернулся с бутылкой вина.
— Видите, — сказал он, — я знал, что мы примем какое-то важное решение. Есть смысл отметить.
— Не слишком ли рано? — улыбнулся Ааду.
— Нет, не рано, — ответил Константин и разлил вино в бокалы. — Если у Иоханнеса ничего не выйдет, мы снова разопьем бутылку вина. Это будет означать, что и в беде мы его не забываем.
— Ну, будем считать, — Иоханнес поднял бокал, — что игра под названием «Что ты сделал для людей?» продолжается.
