— Ну, будем считать, — Иоханнес поднял бокал, — что игра под названием «Что ты сделал для людей?» продолжается.
— Боюсь, что это уже давно не игра, — ответил Ааду, и, как было принято между братьями, его слово было решающим. — Действуй, Иоханнес, — сказал он.
Так началась новая пора поисков и исследований, — младший научный сотрудник, инженер-строитель и начальник лаборатории завода силикатного кирпича трудились в добром согласии и, как сказал Константин, с утроенной энергией.
Представьте себе маленькую комнатушку, в которую едва вмещались четыре человека — Лехт и три лаборантки. Сюда забегал мастер или начальник цеха — им срочно нужны были анализы песков или только что доставленной извести. Обычный производственный конвейер требовал постоянного внимания, систематических анализов, точных наблюдений химиков. И в атмосфере этой напряженной и бесконечной суеты Лехт вел свои исследования.
Он много читал, продолжал изучать все новые и новые труды, связанные с силикатным кирпичом. Он обратил внимание, что почти все ученые, стремившиеся к улучшению силикатного кирпича, приходили к выводу о чудесных свойствах мелких песков.
Мелкие пески — это своеобразный оазис, к которому бросались все ученые, отправлявшиеся в беспокойное путешествие в неизведанный мир пустыни. Лехт находил ссылки на мелкий песок и у русских ученых, и у немецких, и у английских. Какая же тайна скрыта в этом «мелком песке»?
Лехт побывал в песчаных карьерах, привез оттуда в лабораторию пробы различных песков, пропустил их через металлическое сито. Ему вспомнились ловкие и точные движения матери, когда она просевала муку на острове Сааремаа и перебрасывала сито с руки на руку. Думал ли он, что воспользуется этой материнской сноровкой, когда станет инженером! И не ради вкусных пирогов, а для технического опыта с песком? Детские воспоминания привели его на старенькую ветряную мельницу, куда он привозил пшеницу для помола. После каждой такой поездки в доме появлялся свежий хлеб, — волнующий аромат этот он пронес через всю жизнь. Вспомнил о нем Лехт и теперь, когда просевал песок.
Далекие картины детства как бы переплетались у него с инженерными размышлениями. «Хорошо бы и этот песок отвезти на ветряную мельницу», — подумал Лехт. В этой мысли не было ничего нового и оригинального — многие исследователи пользовались для своих опытов не только мелким, но и молотым песком. Конечно, ветряных мельниц уже не было, да и не годились они для песка. Не было лабораторных мельниц и на заводе, и в институте строительства и архитектуры. Лехт вспомнил, что видел шаровую мельницу в лаборатории политехнического института.
Он наполнил песком большой бумажный мешок, взвалил его на плечи и понес к трамвайной остановке.
В трамвае он встретил мастера с завода.
— Что ты везешь? — спросил он.
— Песок, — ответил Лехт.
— Сахарный песок? Целый мешок?
— Нет, самый обычный песок.
— Может быть, ты открыл в песке золотую жилу? — продолжал подшучивать над ним мастер.
— Кто его знает — может быть, — ответил Лехт.
— В общем, какая-то загадка, — вмешался приятель мастера.
— Вот именно — загадка, — ответил Лехт.
Он поднял тяжелый мешок и пошел к выходу.
В институтской лаборатории Лехт молол песок в маленькой шаровой мельнице до позднего вечера. Потом он с тяжелым мешком вернулся на завод, где мастер ночной смены начал формовку опытной партии кирпича. Лехт ушел домой в третьем часу ночи, когда убедился, что все сделано именно так, как он хотел.
Он проснулся очень поздно — в десять часов утра.
— Проспал! — крикнул он.
— Нет, все идет хорошо, — ответила Нелли Александровна. — Я звонила на завод — мне сказали, что «хлеб в печи».
Лехту понравилось, что жена сравнила кирпич с хлебом. Он встал, позавтракал и пошел на завод.
Дул холодный осенний ветер, на море не стихал шторм. Расклейщик афиш никак не мог справиться со своим рулоном, и Лехт подошел к нему, помог, прочитал: «Премьера „Коварство и любовь“». Лехт улыбнулся: впервые он встретился с Луизой и Фердинандом еще в студенческие годы. Проходят десятилетия, войны уносят миллионы человеческих жизней, рождаются новые поколения и новые государства, но великие потрясения и великие перевороты как будто ничего не меняют ни в коварстве, ни в любви. Он вспомнил слова Нелли Александровны о «хлебе в печи» и мысленно поблагодарил ее.
Лехт загадал: если опыт будет удачным, то они пойдут в театр на «Коварство и любовь». Он даже не торопился на завод — ему хотелось, чтобы к его приходу были проведены все анализы и испытания.
На заводе директор встретил его с поздравлениями.
— Это ваша большая победа, — сказал он. — Молотый песок увеличивает прочность кирпича на сорок процентов… Вы только подумайте — на сорок процентов!
— Это не моя победа, — ответил Лехт.
— А чья же?
— Эта победа лежала в технической библиотеке — ее только надо было найти, — сказал Лехт.
— Но нашла-то ее наша лаборатория, — настаивал директор.
— Сорок процентов — это тот барьер, к которому подошли все исследователи силикатного кирпича. Я думал, что мне удастся переступить этот барьер. Только ради этого я и затеял этот опыт. Что ж, придется отменить Луизу и Фердинанда.
— Кого? — не понял директор.
— Я собирался с женой в театр, но теперь из этой затеи ничего не выйдет.
— Вы должны помнить, Иоханнес Александрович, что мы с вами трудимся на заводе, а не в академии. — Директор говорил с явным раздражением. — Для нас увеличение прочности кирпича и на сорок процентов — это великая штука.
Лехт помолчал и тихо ответил:
— Моим наставником в институте был профессор Нуут. Вы слышали о нем?
— Конечно, кто о нем не слышал — известный математик.
— Так вот, он учил: никогда не забывать простую арифметику. Без нее нет ни высшей математики, ни высшей политики. Допустим, что эти мельницы будут использованы в промышленном масштабе. К ним надо будет пристроить транспортеры, а к транспортерам — бункера. Чуть ли не второй завод. Я подсчитал, что эти сорок процентов обойдутся нам очень дорого.
— Что же делать?
— Искать, — ответил Лехт.
— И вы уверены, что найдете?
— Нет, не уверен, — ответил Лехт.
— Я буду рад, если хоть чем-нибудь смогу вам помочь, — ответил директор.
Лехт ушел в лабораторию и долго сидел над листком испытаний кирпича. Что же дальше? Он вспомнил разговор в трамвае — «тут какая-то загадка». Лаборантка Мари Рит, проводившая испытания кирпича, посоветовала:
— В таких случаях все надо начинать сначала.
— Вот именно — с чистого листа, — сказал Лехт.
До сих пор его опытами интересовались только лаборантки — они были его слушательницами, советчицами, помощницами. Теперь он хотел расширить этот круг. Разве тот мастер, которого он встретил в трамвае, не должен был знать о предстоящем опыте? Разве его рассказ не заинтересует и механика, и оператора, и формовщика? К тому же Лехт хотел подвергнуть испытанию, еще раз проверить самого себя — может быть, нет никакой тайны и все над ним только посмеиваются.
И он собрал маленький семинар. Они сидели вечерами — Лехт, мастер, химик-практикант, механик, лаборантки.
Лехт начал свою «исповедь» с истории строительного искусства мира.
— В сущности, — говорил Лехт, — люди строят уже давно, с тех пор, как они вышли из пещер.
— Это очень глубокая мысль, — иронически бросил ему мастер.
— Конечно, проектировщиков за чертежной доской десять тысяч лет назад, может быть, и не было, но строители были, — продолжал Лехт, не обращая внимания на улыбки своих слушателей. — Согласитесь, что люди во все времена должны были иметь крышу над головой. Но для того, чтобы была крыша, надо было сооружать стены. Не так ли?
— Если вы думаете, что я жертвую кружкой пива только для того, чтобы выслушивать все эти истории, то вы заблуждаетесь, — усмехнулся механик.
— Потерпите. Я пытаюсь все начать сначала, пройти весь путь, чтобы разобраться во всей этой проклятой истории.
Лехт помолчал и тем же тоном лектора, открывающего истины, продолжал:
— В далекие времена люди укладывали природные камни различной величины, скрепляли их между собой смесью извести и песка. Так было тысячи лет назад. Еще при сооружении египетских пирамид применялся этот раствор, смесь извести и песка. Примерно такой же смесью пользуемся и мы с вами на заводе, в наше время… Но вот какая беда… — Лехт встал, подошел к столу, где лежали кирпичи, с искренним огорчением склонился над ними, — вот какая беда. Известковый раствор в древних сооружениях крепок, как гранит, а наш силикатный кирпич слаб, непрочен. Почему? В чем тут загадка? Еще до войны возникала эта мысль, я думал об этом и во время войны, правда, в не очень удобном месте и в не очень удобное время.
