— Ты все такой же? — спросил Юрий.
— Не знаю, — ответил Хинт.
— Я вижу, что все такой же. Все люди для тебя очень хорошие, все они благородные, чуть ли не ангелы. Не так ли?
— Не знаю, — уклончиво ответил Хинт.
— Чем ты занят? — спросил Юрий.
— Это сложное дело — я пытаюсь делать более прочный камень для домов.
— Более прочный? — переспросил Юрий. — А зачем он нужен? Разве ты собираешься жить более ста лет?
— Не знаю, — ответил Хинт. — Не все же надо делать только для себя.
Юрий ничего не ответил и только предложил:
— Не будем философствовать. Пойдем обедать.
Но Хинт торопился. Он знал, что Юрий за обедом много выпьет, будет удерживать его до самого вечера. А он не имел права тратить так много времени на развлечения.
— Пойдем, проводи меня до автобуса. Меня ждет Хелью.
Они медленно шли к автобусной остановке и молчали. Им как будто не о чем было говорить. Их связывало нечто большее, чем дружба. Они спасли друг другу жизнь. Их объединил не только лагерь, но и та смертельная опасность, которая сопровождала их на протяжении всего побега. И все-таки они остались разными людьми. Хинт решил ему об этом сказать, хоть потом, когда он сел в автобус, пожалел об этом.
— Ты знаешь, Юрий, я очень дорого уплатил за это право — всем говорить только правду.
— Разве это право надо покупать? — спросил Юрий.
— Нет. Это так говорится, — продолжал Хинт. — Мы с тобой много пережили, поняли, какая это дорогая штука — жизнь, свобода, работа. И вот теперь, когда мы все это получили, мы просто не имеем права только работать, жить и пользоваться свободой. Это, кажется мне, могут и животные. А вот люди должны делать что-то большее.
— Что именно? — спросил Юрий.
— Ну, понимаешь, — ответил Хинт, — мы во время побега находили все новые и новые возможности для спасения. Наш мозг все время работал. Наши силы и энергия действовали, как точный механизм. Почему же мы теперь, когда никто нас не преследует и нам не грозит смертельная опасность, должны предаваться течению жизни? Почему?
— Я делаю свое дело в колхозе, и как будто неплохо, — ответил Юрий.
— Я слышал, ты много пьешь, — сказал Хинт.
— Это осталось от военных лет.
Они подошли к автобусу, где стояли три женщины с корзинами, возвращавшиеся в Таллин.
— Прости, если я тебя чем-то обидел, — сказал Хинт.
— Нет, ты меня не обидел, — ответил Юрий, — но что-то ты не договариваешь. Ты чем-то недоволен. Может быть, я тебя плохо принял.
— Что ты! — усмехнулся Хинт. — Ты меня очень хорошо принял. Но я огорчен, что мы не можем найти с тобой общий язык. Может быть, ты пойдешь на завод? Будем вместе трудиться?
— Изобретать? — спросил Юрий.
— Ну, хотя бы, — сказал Хинт.
— Нет, с меня хватит того, что уже люди изобрели.
— Вот видишь, ты довольствуешься тем, что люди для тебя изобрели, а мне хочется что-то изобрести для людей.
— Ты опять начинаешь философствовать, Иоханнес… Вот твой автобус.
Хинт вскочил на подножку автобуса, помахал из открытого окна.
— Приезжай в Таллин! — крикнул он.
— Хорошо. Спасибо, — ответил Юрий и быстро зашагал к своему дому.
Хинт понял, что они будут встречаться все реже и реже, хоть воспоминания военных лет не позволяют ему ни обижаться на Юрия, ни упрекать его в чем-то. Все-таки он хороший и смелый парень.
Что ж, не все должны изобретать. Да и правильно ли он делает, что занимается всем этим, неожиданно для самого себя подумал Хинт. Может быть, разумнее было бы сооружать дома или заводы. Ведь он учился именно для того, чтобы строить, и в дипломе у него так и написано: «инженер-строитель».
Но эти мысли, навеянные встречей с Юрием, начали рассеиваться, когда Хинт подъезжал к Таллину. Вновь, как и в минувшие дни, на него надвинулась вся тяжесть забот, которая не давала ему покоя ни днем ни ночью. Эти заботы он нес сам, хоть ему и помогал Виктор Рюютель.
Но Виктор был механиком, в сущности, он был поглощен только удачей или неудачей конструкции дезинтегратора. В случае неудачи Виктор мог с полным основанием сказать, что дезинтегратор это не та машина, которая может рубить песок. И все. Он никому ничего не обещал и ни перед кем не должен держать ответ. А Хинт, хоть и был по натуре человеком немногословным, сдержанным, но все-таки уже не раз рассказывал и своим коллегам, и своим братьям о громадных перспективах того нового дела, которым он занят. Его встречали только одним вопросом:
— Ну как твои песчинки, Иоханнес?
В эту ночь Хинт почти не спал. К обычным волнениям, связанным с его изобретением, прибавились и раздумья, которые возникли после встречи с Юрием. Ему казалось, что в мирное время они никогда не расстанутся с Юрием, что люди, испытавшие так много, прошедшие через самые различные опасности, не могут так разойтись. Но оказалось, что мирные годы испытывают дружбу с еще большей придирчивостью, чем военные.
Не всякая дружба выдерживает это испытание.
Он вспомнил и других своих товарищей военного времени, с которыми он теперь редко встречался. Стало быть, не опасности сближают людей, а общность интересов, дум, надежд.
Хинту казалось, что эти взгляды были заложены в нем в те детские годы, когда отец и старший брат Ааду, пусть в шутливой форме, но все же задавали один и тот же вопрос: «Что ты сделал для людей?» Теперь-то он понимает, что это слишком трудный вопрос, на который не так-то легко ответить даже в зрелом возрасте. Каждому человеку кажется, что он очень много делает для людей, даже тому человеку, который ничего для них не делает. Но в детские годы, когда он открывал для себя большой и новый мир, этот вопрос в их семье стал своеобразным критерием добра и зла.
Обо всем этом он думал в ту ночь после возвращения из деревни Вилья. На рассвете, так и не уснув, Хинт отправился на завод, где, к его удивлению, он уже застал Рюютеля.
— Почему так рано? — спросил Хинт.
— Мы собрали дезинтегратор. Пойдемте. Мы только ждали вас, — ответил Рюютель.
Они прошли через весь двор к небольшой деревянной будке, стоявшей на склоне холма. Издали эта будка напоминала скворечню. Именно в ней, будке этой, была смонтирована первая опытная машина, первый дезинтегратор. Другого места на заводе не было, да Хинт и хотел все делать вдали от лишних глаз. Будка же показалась ему самым удобным местом для испытания дезинтегратора.
Вот он стоит — маленький, приземистый, отнявший у них целый год жизни. И какой жизни!
Рюютель насыпал песок в бункер, плотно закрыл кожух и сказал:
— Ну что, можем включить мотор?
Хинт не сразу ответил. Он хотел еще все тщательно осмотреть, ощупать каждый винтик. Он знал, что за ними следит весь завод, хоть в будке этой были только он и Рюютель. Обо всем, что произойдет здесь, сразу же узнают и те, кто их поддерживал, и те, кто относился к ним с явным равнодушием. Он стоял и молчал.
— Ну что, включить? — опять спросил Рюютель.
— Включайте, — ответил Хинт.
Рюютель повернул рубильник. Мотор зашумел, «беличьи колеса» начали вращаться. Они стояли и молча слушали эти первые звуки новой машины. Хинт мысленно представлял себе все, что происходит внутри этой машины за плотно закрытым кожухом. Песчинки ударяются о металлические «пальцы», пытаются вырваться из машины, попадают на новые «пальцы». А в это время прозрачная пленка, в которую природа облекла песчинки, разбивается, разваливается, да и сама песчинка делится на два, на три, а может быть, на очень много осколков.
Так казалось Хинту.
Песок после обработки в дезинтеграторе высыпался по специальному желобу, и Хинт долго не решался взять его в руки. Рюютель наклонился, насыпал песок на ладонь, осторожно выгребая его из маленькой жестяной коробки. Потом пересыпал песок из своей ладони на руку Хинта.
Хинт приглядывался к песчинкам, но никак не мог понять, делает ли дезинтегратор то дело, ради которого он его создал. Он понес коробку с песком в лабораторию. Потом отправил его на формовку.
Более точный ответ даст первый кирпич, отформованный из этого песка.
Хинт шел за этим кирпичом, как мать следует за своим младенцем, только-только начинающим ходить. Вот песок смешали с известью. Вот из этой смеси изготовили кирпичи. Вот их передали в автоклав. Теперь надо было ждать восемь часов.
Только через восемь часов они получат ответ — может ли их дезинтегратор помочь сдирать с песчинок вековую пленку. И делать это не в малых дозах, а все в возрастающих масштабах, достаточных для производства тысяч и даже миллионов искусственных камней. Эти восемь часов должны решить судьбу всего изобретения. И не только Хинт или Рюютель, но и все, кто был в этот день в цехе, ждали того момента, когда кирпичи с условным знаком Хинта выкатят из автоклава.
И этот момент наступил. Хинт понес кирпич в лабораторию на испытания. Нет, он не понес его. Он бежал с ним через весь двор, а за ним бежали Рюютель, мастер цеха, все принимавшие участие в монтаже дезинтегратора и формовке кирпича.
