Было это антидотом или нет, но Доблин пришел в этот мир слишком поздно. «Из-за войны, объявленной наркотикам, всякая научная работа с психоделиками прекратилась. Исследования переместились на сновидения, медитацию, голодание, религиозные песнопения, холотропное дыхание – одним словом, на все прочие способы достигнуть измененного состояния сознания без наркотиков. И виноват в этом был не истеблишмент; это была наша собственная ошибка, ошибка носителей контркультуры. Мы держали это в руках и потеряли». В итоге Доблин вылетел из колледжа, сел на наркотики, завел себе волка в качестве домашнего питомца, испробовал интенсивную терапию первичным криком и множество других форм терапии, учился строить дома – в общем, делал все, что угодно, лишь бы отвлечься от мысли о том, что исследования психоделиков – единственное занятие, интересующее его в этом мире.
В 1982 году ему представился удобный случай вернуться к любимому занятию. Как только появился препарат МДМА, Доблин был сразу же покорен им. «Это было прекрасное средство для высвобождения внутренней любви, для самоприятия, для достижения внутренней гармонии. Я сразу понял, какой удивительный терапевтический потенциал имеет этот препарат, но его уже начали продавать в барах. МДМА стал очень популярен. Было ясно, что запрет не заставит себя ждать. Но я знал, что, если мы сыграем на опережение, у нас появится шанс перебороть высокомерное отношение к психоделикам и как-то изменить курс».
Управление по борьбе с наркотиками начало войну против МДМА в 1984 году, но Доблин был уже наготове. Он познакомился с Лаурой Хаксли, вдовой Олдоса, и через нее попал в психоделическое сообщество, о существовании которого даже не подозревал. «Тогда-то я и понял, что психоделические исследования не исчезли, они просто ушли в подполье». Доблин использовал новые связи, чтобы инициировать ряд серьезных исследований. В надежде выиграть пропагандистскую войну он начал рассылать МДМА мировым духовным лидерам. Примерно дюжина из них попробовала вещество. В 1985 году в журнале Newsweek вышла статья под заголовком «Споры об экстази», автор которой цитировал известного католического теолога брата Дэвида Стейндл-Раста, который рассказывал о собственном опыте: «Монахи проводят всю жизнь, культивируя в себе то же состояние открытости, которое дает МДМА».
В одном из исследований, одобрения которого Доблин тщетно пытался добиться от государственных надзорных органов, испытуемый был один – его родная бабушка. Она умирала и попутно страдала клинической депрессией. Доблин хотел попробовать лечить ее при помощи МДМА, но родители запретили ему нарушать закон. «Это была совершенно больная старая женщина, отчаянно нуждавшаяся в помощи, – вспоминает Доблин. – И у нас было лекарство, которое могло ей помочь, препарат, который уже благополучно опробовали тысячи людей, но закон категорически запрещал его использование».
В 1986 году Доблин учредил Междисциплинарную ассоциацию психоделических исследований в надежде обеспечить легальность медицинского использования экстази и попытался судиться с правительством. Этот бой он проиграл. В 1988 году Управление по борьбе с наркотиками включило МДМА, наряду с героином, фенциклидином и некоторыми другими наркотиками, в перечень самых опасных препаратов «с высокой вероятностью злоупотребления» и «не используемых в настоящее время в медицинских целях на территории США». Это означало, что, если Доблин хочет изменить это решение, ему необходимо убедить Управление по борьбе с наркотиками, что препарат МДМА безопасен и полезен с медицинской точки зрения.
Доблин закончил колледж и решил продолжить образование по выбранной им специализации в магистратуре. Но на дворе был 1988 год, и ни одно из высших учебных заведений не проявило интереса к его планам писать диссертацию по психоделической тематике. «Я понял, что политика стоит на пути науки, – говорит Доблин, – поэтому решил заняться изучением политики». Он поступил на факультет государственного управления Гарвардского университета и через какое-то время защитил там диссертацию, но прежде, чем это произошло, в 1989 году в недрах Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США назрело решение, касавшееся их внутренней политики, но при этом навсегда изменившее судьбу исследований психоделиков. «Они пошли на кардинальные перемены, – говорит Доблин, – решив деполитизировать свою работу и судить о препаратах строго на научных основаниях».
«Рик разгадал их секрет, – считает Марк Клейман, руководитель программы анализа фармацевтической политики в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, один из преподавателей Доблина во времена его учебы в Гарварде. – Он понял, что Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США отныне собирается играть честно». И впервые за два десятилетия исследования психоделиков переместились из области мечтаний в область практики.
7
Второй сеанс приема МДМА уводит Мару глубже, чем первый. Она говорит о своих переживаниях в личной жизни, о боязни утратить контроль, о страхе предательства. Мара начинает говорить о недавнем отказе от новых методов лечения: «Я могла бы испытать на себе их эффективность, но не хочу, чтобы обо мне говорили как о безнадежном случае. Что бы ни случилось, рак дал мне возможность искать Бога».
Но МДМА не помогает ей найти Бога. К вечеру эффект начинает спадать. Аллана не будет в городе в течение нескольких недель, так что Маре придется подождать – вот только ее болезнь ждать не хочет. К концу июля дозу дилаудида приходится увеличить тридцатикратно. По мнению врачей, жить Маре осталось не больше двух месяцев. Аллан и его психоделики кажутся единственной надеждой, но МДМА уже не справляется с задачей. Мара хочет переключиться на что-то более сильное.
Этот вопрос обсуждается. У Аллана есть ЛСД, но он чувствует, что тот прорыв, которого хочет добиться Мара, грозит разрушить ее эмоциональные защитные механизмы, вследствие чего страх смерти может только усилиться. Мара редко говорит об этом страхе, хотя однажды она сказала Линдси, что ее страшит не сама смерть. «Я единственный ребенок у своих родителей, – говорила она, – и я в ужасе от того, что с ними станет, если я умру». И все-таки Аллан полагает, что для следующего сеанса лучше подойдут галлюциногенные грибы. Остальным приходится с ним согласиться.
На сегодняшний день мало кто из ученых не знаком с медицинским использованием псилоцибина и считается, что нет лучшего средства для преодоления страха смерти. Фрейд рассматривал «экзистенциальную тревогу» как главную мотивационную силу, которая движет человеком. В 1974 году Эрнест Беккер получил Пулитцеровскую премию за тезис, что оборотная сторона страха смерти (которую он называл «отрицанием смерти») лежит в основе всего нашего поведения и является той самой причиной, по которой человечество создало цивилизацию. Очень многие ученые указывают также на то, что есть только один способ преодолеть страх смерти – соединить конечность своего «я» с бесконечностью всего остального. В этом, считают они, состоит одна из биологических задач религии – ослабить наш страх перед смертью. Этим же может объясняться и механизм действия психоделиков. Они, как известно, вызывают мистические переживания, именуемые «единением» – ощущением единства с окружающим миром. Если ты един со всем остальным, смерть теряет свою значимость.
В первый раз Мара принимает грибы в один из душных дней начала августа. Проходит час. Затем два часа. Может, доза слишком маленькая или эмоциональное сопротивление слишком сильное, поскольку ничего не происходит. Мара хочет еще грибов, но у Аллана есть другое предложение. Он захватил с собой марихуану, которая может усилить эффект псилоцибина. Мара решает попробовать, но ее изможденные легкие не вынесут горячего дыма. Поэтому Мэрилин становится бульбулятором для своей дочери. Она набирает в рот холодную воду, затем вдыхает конопляный дым ртом, прикладывает свои губы к губам Мары и выдыхает. И тут же – впервые после последней сессии МДМА – боль отступает.
«Боль еще есть, – говорит Мара, – но она не напрягает меня так, как раньше. Она все еще здесь, но перестала занимать меня всю, перестала быть мною».
Затем Аллан спрашивает ее о ее болезни.
«В моем доме змея», – следует жуткий ответ.
Остаток сеанса проходит без инцидентов. Мара разочарована. Она хочет большего, хочет попробовать ЛСД, но Аллану снова нужно уехать. Мара будет ждать его возвращения для следующей сессии. Ждать тяжело. Ведь в ее доме змея.
8
У Доблина и его помощников ушло десять лет на то, чтобы убедить правительство в том, что у экстази может быть терапевтический потенциал. Победа пришла к ним в 1992 году, когда Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США одобрило первый эксперимент с МДМА, проведенный на людях, с целью изучения безопасности и эффективности данного препарата. Однако у Доблина были куда более амбициозные планы. Чтобы проверить на практике свою радикальную идею, он объединил усилия с психиатром Майклом Митофером, который специализировался на посттравматических состояниях и интересовался психоделической терапией. «Терапевты уже поняли, что МДМА помогает людям справляться с воспоминаниями о перенесенных душевных травмах – воспоминаниями, которые сопряжены со страхом и тревогой, – и оставлять их позади, – говорит Доблин. – Майкл уже имел опыт работы с посттравматическим стрессовым расстройством, и как раз для лечения такого рода расстройств МДМА подходит лучше всего».
