Я установил прицел, и вгляделся в начинавшее светлеть на востоке небо.
– Уже скоро…
– Танкред. Скажи честно. Как ты оцениваешь наши шансы?
– Наша единственная надежда – продержаться несколько дней до подхода войск.
– Неужели так долго?
– Абдалла нам на помощь не пойдет – побоится оставить оазис без защиты. А легионеры пешком будут двигаться очень медленно.
– А мы сможем столько продержаться?
– Зависит от того есть ли у них ручные гранаты. Если нет, то мы сможем выдержать сутки, максимум двое. Ну а если есть, то часа два-три… как повезет.
– Может тогда лучше сдаться?
– Они не будут брать пленных…
– Неужели у нас нет никаких шансов?
На горизонте показались едва заметные фигурки на гребнях дюн. Я засучил рукава и передернул затвор пулемета.
– А теперь, Хеммет, забудь все, что я только что говорил про наши шансы и следи за обоймами.
Меня часто просят описать бой. Любой. Хоть на фронте, хоть тот, в африканской пустыне. И я всегда отвечаю – "не могу". Это пережить надо. Трудно описать эмоции. А по существу дела рассказывать тем более нечего. Что я делал в бою? Стрелял. Прицел, затвор, гашетка – цель слева, цель справа, поворот, очередь… Остальные тоже стреляли. Кто целился, кто просто палил в сторону противника, продолжая жать на курок и дергать затвор, даже когда магазин уже опустел. Обстрелянных бойцов у нас было всего около дюжины. Остальные штатские: ученые, землекопы, картографы…
Спасло нас то, что нападавшие ожидали налететь на спящий лагерь мирных ученых, а никак не на окопанную позицию, встретившую их кинжальным огнем с развернутых в несколько рядов окопов и брустверов. Да еще с пулеметом.
Добрая половина атакующих, сообразив, чем дело пахнет, немедленно удрали за ближайшую гряду. Остальные рискнули перестроиться и атаковать с другой стороны. Но я развернул пулемет, наши бойцы перебежали по траншеям на новые позиции и все повторилось.
Больше атак бандиты не предпринимали. Лишь время от времени какой-нибудь лихой бедуин выходил на гребень бархана, садился и делал несколько выстрелов в нашу сторону. Хеммет приподнимался и начинал всматриваться в стрелка…
– Не суетись. С такого расстояние по нам они не попадут, разве шальной пулей кого задеть может. И то если он из укрытия высунется, – я прилег у пулеметной треноги и просто отдыхал.
– Все равно надо смотреть, что там делается, – проворчал Синклер.
– Ты говорил, что был в Испании? – спросил я
– Довелось. Но там немного другая война. Да и на передовой я там был всего несколько раз. И то, как репортер, а не солдат. Блокнот и фотоаппарат, а не винтовка…
– Ясно. Но все равно хоть как-то обстрелян.
Пригибаясь, к нам добрался дю Понт.
– Теперь я начинаю понимать, что такое окопная война, – француз опустился на патронный ящик.
– Да не совсем. Вы еще артиллерии не видели, – я усмехнулся.
– Надеюсь, пушек у них нету. Увы, но мой военный опыт исчерпывается тремя годами службы вольноопределяющимся в Габоне. У туземцев там обычно даже винтовок не было… Так что сейчас вы явно более компетентны, Танкред. Отчего я и хотел узнать ваше мнение – повторят ли они атаку?
– Вряд ли. Они явно не рассчитывали на подобный прием.
– Не верится, что все вот так просто, – подозрительно заметил Хеммет, – так не бывает…
– А я и не имел в виду, что мы уже победили…
– Тогда я вас не понимаю, мсье Бронн, – нахмурился дю Понт.
– Еще раз на пулемет они в лоб не полезут, – разъяснил я, – но это еще не означает, что они готовы оставить нас в покое.
– И?
– На их месте я бы или выждал подхода новых сил, или рискнул напасть ночью, подкравшись в темноте.
– И что вы предлагаете делать?
– Ждать. Экономить силы, воду и патроны. Все это нам еще понадобится…
– Ждать помощи? Но как долго?
– Рискну поставить серебряный талер, что раньше, чем дня через три сюда никто не доберется, – заметил я, беззаботно глядя в раскаленное голубое небо.
Дю Понт тяжело вздохнул, и отправился на свою позицию на другом конце лагеря. Хеммет, проводив его взглядом, спросил меня.
– Ты на фронте кем был? По званию?
– Унтером, иногда взводом командовал. А что?
– В офицеры не взяли?
– Жесткости характера не хватило. Дослужился до кандидата, потом передумал. А тут и война кончилась… В принципе по производству военного времени могли дать лейтенанта. Но зачем? Я индивидуалист и разгильдяй. Не выйдет из меня военного…
– Смотри! – перебил меня Синклер.
Я выглянул за бруствер. На гребне дюн выстроилась длинная цепь всадников. Даже на глаз их было не менее полутора-двух сотен.
– А вот и подкрепление, – пробормотал я упавшим голосом, – надеялся, что они задержатся…
Из пустыни донеслись отголоски воинственных криков. Фигурки поднимали над головами винтовки и беспорядочно палили в воздух.
– Что они делают? – спросил Хеммет.
– Пугают нас. И заодно поднимают свой воинский дух.
От цепочки отделился всадник и поскакал к лагерю, размахивая белым флагом.
– Неужели парламентер? – удивился я
– Наверное… Что делать будем?
– Подпустим ближе, – я слегка высунулся над бруствером и гаркнул, – не стрелять!
Подъехав метров на двадцать к окопам, парламентер остановился. К моему удивлению это оказался не араб, а европеец, хотя и в восточной одежде. Похоже Ахмад набрал весьма разношерстную компанию.
– Что тебе? – переговоры взял на себя дю Понт.
Мы с Хемметом вылезли из-за защищавшей нас груды мешков с песком, и подошли ближе. Из лазарета к нам подбежал Алан Лайвсли.
– Командир Ахмад прислал сказать, что если вы хотите сохранить свои жизни, то оставьте оружие и уходите. Он вас не тронет.
– А с чего мы должны ему верить?
– Если не уйдете – он перебьет всех.
– Не соглашайся, – прошептал Хеммет, – ничто не помешает ему спокойно вырезать нас в пустыне.
– Может попробовать как-нибудь вывести хотя бы женщин и раненых, – пробормотал Алан, – но боюсь, это не тот случай, когда законы джентльменской войны будут соблюдаться.
– Пусть твой Ахмад сам уходит откуда пришел, – с металлом в голосе ответил парламентеру дю Понт, – мы вправе делать, что считаем нужным и не какому-то проходимцу нам указывать.
– Командир велел передать, что он не пощадит отставшихся. И вы будете умирать очень страшно. Лучше уходите по хорошему…
– Передай этому бандиту, что его повесят. И всех вас тоже.
– Глупцы, – вышел из себя парламентер, – вы не увидите рассвета! Ахмад придет за вами и вы жестоко пожалеете о своем упрямстве!
– Я буду ждать с нетерпением, – усмехнулся дю Понт, – даже веревку намылю…
Парламентер нахлестнул лошадь и ускакал к горизонту.
– Вы его явно разозлили, – заметил Алан, – думаете, это было разумно?
– А вы думаете, что степень его злобы хоть как-то повлияет на наши шансы? – пробурчал Хеммет, – они намерены перебить нас в любом случае.
– Еще как повлияет, – заметил дю Понт, – чем злее противник, тем сильнее он ошибается.
Ближе к вечеру со стороны каменистой гряды появился отряд в сотню всадников и с криками и стрельбой поскакал в нашу сторону. Повторился утренний бой. С тем же результатом. Попав под огонь, всадники рассыпались и довольно быстро умчались назад, забрав раненых.
Я отпустил рукоятку пулемета.
– Не нравится мне это…
– Почему? – удивился Хеммет, – все прошло как нельзя лучше, похоже на этот раз у нас никто даже ранен не был.
– Это-то меня и пугает. Они атаковали малыми силами и почти не стреляли.
– И?
– У меня есть сильное ощущение, что они просто оценивали наши возможности.
– Ахмад подставил своих людей под огонь только чтобы разведать наши силы?
– На войне как на войне… И мне это не нравится. Этот Ахмад, похоже, опасный противник, грамотный и жестокий. Ночью надо быть настороже.
– Ты думаешь, они попытаются напасть в темноте?
– На их месте я бы так и поступил. Единственное, что могло бы меня остановить – недисциплинированность бойцов, способных в неразберихе перестрелять друг друга. Либо разграбить лагерь, и втихаря разбежаться… Будем надеяться, что люди Ахмада не слишком хорошо вымуштрованы. Либо он слишком самонадеян, и захочет лично разобраться с оскорбившим его Гастоном.
Всю ночь я бродил по лагерю, всматриваясь в бездонную тьму пустыни. Ахмад не напал. К утру я ненадолго забылся сном. Едва я смежил веки, как меня растолкал Хеммет.
– Что? Где?
– Ты просил разбудить, когда будет светать…
– Я только что заснул! Хотя… – я огляделся. Уже действительно начинало светать.
Я выглянул за бруствер. Нежный свет встающего солнца скользил по песку, бросая глубокие темно-синие тени.