Виталий Захаров - Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1

Ознакомительная версия.

Монография В. С. Парсамова «Декабристы и французский либерализм» является сравнительно-историческим исследованием идеологии декабристов и французского либерализма начала XIX в. В первой части работы затрагивается вопрос о реформировании государственного строя России в 1801–20 гг. В оценке проектов М. М. Сперанского и Н. Н. Новосильцева позиция В. С. Парсамова в целом напоминает концепцию С. В. Мироненко и Н. В. Минаевой. Проекты эти оцениваются как умеренно-конституционные и как прямые предшественники конституционных проектов декабристов.[86]

Монография К. С. Чернова «Забытая конституция «Государственная Уставная Грамота Российской империи» посвящена, как видно из названия, анализу конституционного проекта, по сути, подводившего итоги всей реформаторской деятельности Александра I.[87]

В этой работе наиболее интересна ее источниковедческая часть, особенно многочисленные приложения, в которых автор публикует свой собственный перевод с французского языка на русский первой и третьей редакции Уставной Грамоты, развернутую схему будущей структуры органов государственной власти, а также сравнительную таблицу статей второй редакции Грамоты с зарубежными и отечественными источниками.

Саму же Уставную Грамоту К. С. Чернов рассматривает не как проект Конституции, а всего лишь как проект административной реформы, цель которой – завершить процесс «институционализации российского абсолютизма». По мнению автора, никакого ограничения власти монарха не должно было произойти, народное представительство вводилось чисто фиктивно, принцип разделения властей сводился к формальному «отделению друг от друга различных частей административного управления», никаких элементов федерализма не вводилось, а раздел о правах и свободах личности является не свидетельством внедрения норм буржуазного права, а окончательной структуризацией сословных прав и привилегий.[88] Подобная оценка содержания Уставной Грамоты представляется, по меньшей мере, спорной. Вообще, бросается в глаза чрезмерная безаппеляционность многих суждений автора, в тексте монографии слишком часто встречаются фразы типа «безусловно», «вне всякого сомнения», «однозначно» и т. д. В результате личное мнение автора, иногда весьма спорное, выдается чуть ли не за истину в последней инстанции.

Концепция автора явно страдает определенной заданностью, а в некоторых моментах и предвзятостью. К. С. Чернов, изначально являясь приверженцем концепции «заигрывания Александра I с либерализмом», уже в предисловии заявляет об отсутствии у него каких-либо серьезных реформаторских намерений, приверженности абсолютизму в чистом виде. Выдвинув этот тезис, автор пытается обосновать его фактами, а если они не подтверждают выдвинутое предложение, то начинается их интерпретация в нужном свете и подгонка под готовую концепцию. В результате вывод опережает обоснование, из-за чего страдают логика и объективность всей концепции.[89]

В историографии 2000-х гг. не остался без внимания и жанр психологического портрета. Из наиболее интересных работ можно отметить монографию П. Д. Николаенко о князе В. П. Кочубее[90], статью М. А. Крисань о князе Адаме Чарторижском[91] и, особенно, статью Н. В. Минаевой о Н. И. Панине, в которой содержится не только характеристика личности героя очерка, но и дается развернутый анализ его деятельности, включая разработанные им конституционные проекты.[92] Также следует отметить содержательную монографию А. В. Дёмкина, посвящённую анализу внутренней политики Александра I в 1801–1805 гг. Автор достаточно подробно рассматривает деятельность Негласного Комитета и конкретные внутриполитические мероприятия указанного периода.[93]

Из зарубежной историографии в представленном исследовании использовались в основном работы по истории внешней политике России конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Из них особенно следует отметить монографии Дж. Берти, П. Кеннеди-Гримстеда, Дж. Мак Найта, Н. Соула, Х. Рэгсдейла, М. Кукеля и Е. Сковронека, посвященные различным аспектам политики «конституционной дипломатии» России в первой четверти XIX века[94].

Заслуги зарубежных историков по рассмотрению реформирования политического режима в России второй половины XVIII – первой четверти XIX вв. гораздо скромнее отечественных. Из работ иностранных авторов можно отметить монографии Р. Джонса об изменении социальной психологии русского дворянства в годы екатерининского правления[95], Б. Михана-Уотерса о политической борьбе вокруг «кондиций» верховников в 1730 г.[96], С. Бертолисси о развитии конституционализма в России[97], а также биографические работы Д. Л. Рансела о Н. И. Панине, Р. Е. Мак-Грю о Павле I и А. Валлотона об Александре I[98].

Несколько особняком стоит работа американского историка Марка Раева «Планы политической реформы в Императорской России: 1732–1905 гг.», вышедшая в свет в 1966 г. и до настоящего времени не потерявшая научного интереса.

Монография основана на большом массиве источников и особенно интересна тем, что автор делает попытку выявить типологию развития конституционализма в России на основании изучения реализованных и нереализованных конституционных проектов на протяжении XVIII–XIX вв. вплоть до первой русской революции. При этом автор считает, что российский конституционализм (восточного типа) значительно отличался от западного (более последовательно буржуазного) и имел свои специфические особенности[99].

При этом следует иметь в виду, что М. Раев продолжает традиции А. А. Кизеветтера, любимого учителя академика Н. М. Дружинина. Также следует отметить фундаментальный вклад Г. В. Вернадского в разработку проблемы развития конституционных идей в России в XVIII–XIX вв., продолжавшего традицию отечественного либерального конституционализма[100].

Итак, на основе приведенного выше обзора историографии выявляются различные подходы, по-разному объясняющие причины, ход и результаты преобразований начала XIX века. Чрезвычайная сложность и противоречивость политической ситуации на рубеже XVIII и XIX вв., специфика источниковой базы (разработка конституционных проектов проходила в обстановке строжайшей секретности), позволяют предполагать, что многие тайные источники до нас не дошли. Пытаясь выявить глубинные побудительные мотивы деятельности того или иного участника событий, исследователь должен учитывать его социально-психологические характеристики, при этом опираясь на разрозненные и зачастую весьма противоречивые суждения современников, записи в дневниках и т. д. А это позволяет по-разному интерпретировать иногда одно и то же событие. И однозначно ответить, какая интерпретация является более истинной и достоверной, представляется не всегда возможным.

Большинство исследователей оценивают проведенные преобразования как попытку верховной власти приспособить государственный аппарат страны к новому уровню социально-экономических отношений. Однако в трактовке конкретных обстоятельств, обусловивших вступление правительства на путь реформ, мнения исследователей расходятся, что и отвечает задаче научного поиска.

В вышеприведенном историографическом обзоре были рассмотрены работы историков, связанные с изучением проблемы эволюции российского абсолютизма 2-й половины XVIII – 1-й четверти XIX вв. и истории развития российского конституционализма, в которых были предприняты попытки ее общего концептуального осмысления. По более частным вопросам небольшие историографические обзоры будут даваться в каждой главе данной работы.

Методология исторического исследования включает в себя общие концептуальные представления о сущности и направлении исторического развития, а также совокупность конкретных приемов и методов изучения материала. При этом отбор конкретных методов исследования зависит, как правило, от выбранного концептуального подхода.

В настоящее время существует три основных макрообъяснительных модели исторического развития: формационная, цивилизационная и модернизационная. Причем первые две модели (или метатеории) не ограничиваются временными рамками и претендуют (естественно, каждая по-своему) на объяснение всей истории человеческого общества. Модернизационная модель ориентирована на анализ исторических событий с XVII–XVIII вв. по настоящее время. Поэтому к макрообъяснительным моделям ее можно отнести с известной долей условности.

Ознакомительная версия.