С 1873 года в Москве действовали «Правила о раздробительной продаже крепких напитков». В них было расписано устройство питейного дома, время торговли и, в частности, говорилось: «Питейный дом должен помещаться в одной комнате, имеющей не менее 16 квадратных саженей, а в высоту не менее 3,5 аршина, на первом этаже, совершенно отдельно, без всякой связи с другими помещениями, и иметь все окна на улицу. Окна не должны быть завешиваемы или закрываемы, и на окнах не допускается никаких выставок Питейный дом должен иметь не менее двух выходов на улицу (не считая хозяйского). Часть комнаты должна быть отделена стойкою. Кроме стойки и полок для хранения напитков никакой мебели не дозволяется кроме для сидельцев за стойкою. Не допускается никаких украшений: картин, портретов, бюстов. Запрещается пускать нижние чины, то есть солдат, воспитанников учебных заведений и вообще малолетних. Торговля с 7 утра до 11 вечера, а в праздники и воскресенья до 12 часов. Запрещается торговля во время крестных ходов и других процессий и по приказу градоначальника и губернатора… В портерных лавках дозволяется продажа пива, портера и мёда. Игры в домино, шахматы, шашки дозволяются в портерных и пивных с разрешения полицейского начальства. В трактирах и ресторанах, где допускается продажа спиртных напитков, не дозволяется иметь перегородок и отделений». Соблюдались все эти предписания далеко не всегда.
Хозяин трактира «Бубновая яма» в лабиринтах Гостиного Двора, в которых было легко заблудиться, решил, наверное, что последнее указание к нему не относится. Расположена была эта «Яма» гораздо ниже уровня земли, и для того чтобы попасть в неё, надо было спуститься на 12 ступеней. Прислуга в этом трактире была одета не в белое, как обычно, а в сюртуки, поверх которых имелись чёрные коленкоровые фартуки. Комнаты в нём называли «покойничками». Они были маленькие, сводчатые и разделены перегородками из досок В общем, довольно мрачное заведение, напоминающее морг. В Москве тогда тоже начинали появляться питейные заведения оригинальной наружности на манер французских.
Буфеты на железнодорожных станциях также относились к питейным заведениям. На станции Мытищи, например, существовало два буфета. Один для публики первого-второго класса с водкой, закусками, сельтерской водой и фруктами, а другой — для публики третьего класса — с водкой. Содержимое буфетов и царившая в них обстановка в начале XX века выглядели так, как описывал её один из репортёров: «Стоят редька в сметане, огурцы в уксусе, винегрет, картофельный салат, соленья, маринад, селёдка. Кто-то берёт водку и закуску. Ложкой лезет в винегрет, потом той же ложкой в другую закуску. В Петербурге на закуску бутерброды от 5 до 10 копеек, приготовленные на кухне, а в Москве — десять сортов закусок, и лезут в них ложками и трезвые, и пьяные, и больные, и здоровые, и чистые, и грязные. Вероятно, в ресторанах ниже средних в винегрет собираются остатки с тарелок, но что поделаешь, наш москвич не брезглив и за гривенник охотно кладёт в рот ложку, раз двадцать перед этим разными ртами облизанную».
Те, кто имел достаточно денег, подобные заведения не посещали. Ведущие артисты больших цирков, например, ходили в одну из кофеен на Тверской. Цирковые и балаганные артисты второго сорта, все эти воздушные и партерные акробаты, «человеки-змеи», фокусники, шпагоглотатели, «девицы-геркулесы», канатоходцы, которые забавляли народ на ярмарках и гуляньях, проводили свободное время в трактире, который они назвали «Тошниловка», вероятнее всего потому, что там кормили всякой дрянью, а также потому, что вошедшего в это заведение охватывал какой-то тошнотворный запах, исходивший как от кушаний, так и от заполнявших его первую комнату извозчиков. Находился трактир в Брюсовском переулке. Помимо первой в нём было ещё две комнаты. В них за столиками сидели артисты. Были они по большей части бледные, худощавые, подвижные и, как говорят в балете, выворотные от постоянных физических упражнений на гибкость. Многие из них были одеты в пёстрые одежды. У кого-то из-под полы виднелись какие-нибудь красные с бисером штаны, у кого-то на «акробацкие» туфли были надеты галоши. Здесь же находилась их «биржа», где артисты поджидали антрепренёров, а в случае успеха получали от них авансы: пятёрки и трёшки. Бывало, разворачивались в этом трактире маленькие представления перед антрепренёрами, а то и жуткие драмы из-за какой-нибудь танцовщицы или акробатки.
И всё-таки, по сравнению с обстановкой, царившей во многих других московских кабаках и трактирах, здесь было вполне прилично.
Если бы мы в конце XIX века совершили экскурсию по московским питейным заведениям, то она отняла бы у нас уйму времени и не на шутку расстроила бы. Теперь же, защищённые от всех мерзостей «проклятого прошлого» толстым слоем времени, мы сможем отправиться туда, не рискуя вернуться с разбитой физиономией и желанием срочно помыться. Начнём с «Петербургской слободки». Тянулась она тогда от Тверской Заставы до ипподрома и состояла из двухсот деревянных домишек, стоявших вплотную друг к другу. Жили в них служащие Смоленской (ныне Белорусской) железной дороги, кучера при конюшнях охотничьих лошадей и кое-какой народец, который тогда называли «тёмным». Вместо трактиров здесь были чайные. Появление чайных объяснялось тем, что трактиры облагались большим налогом, а чайные — несколькими десятками рублей. Под видом чая там подавали водку. В слободке днём и ночью торговали четыре чайные. Посетителями их были оборванцы, мастеровые, женщины самого низкого пошиба и конюшенные мальчики с ипподрома. Зимой в чайных к приличным посетителям подсаживались «отогревающие дамы». В одной из чайных имелся бильярд, хотя ни в портерных, ни в чайных бильярды, вообще-то, не допускались. Бильярд привлекал сюда золоторотцев и конюшенных мальчиков. Крик, шум, драки, песни, брань, мелкие кражи составляли повседневную жизнь этих злачных мест. Ближе к Тверской Заставе находился трактир Осипова — вертеп, переполненный жульём и продажными женщинами. Рядом — меблированные комнаты «Москва» с 50-копеечными номерами. Туда вёл специальный ход из Осиповского трактира. Вокруг было много всяких «портерных». На углу Тверской и Камер-Коллежского вала стоял большой дом Шерупенкова с его притонами, о которых мы вспоминали в предыдущей главе. Отсюда, в сторону Бутырок, располагались трактиры Шапошникова, портерная и трактир Родимцева, в котором воры сбывали краденое. Вдоль Лесной улицы тянулись дровяные склады, а за ними — Бутырки, тогда московский пригород.
Все Бутырки отапливались крадеными дровами, которые золоторотцы таскали вязанками с соединительной ветки между нынешними Белорусским и Савёловским вокзалами. Стоила такая вязанка 20 копеек В Марьиной Роще трактиры, портерные и чайные были на каждом шагу. Большинство домов там представляло собой лачуги, населённые беднотой. У Крестовской Заставы находился известный всем своими безобразиями и оргиями трактир «Адрианополь», носивший долгие годы прозвище «Чепуха». Ещё в 1888 году полиция, в связи с неоднократными публикациями в газетах, потребовала у крестьянина Ивана Ильина, хозяина этой «Чепухи», чтобы он прекратил позднюю торговлю спиртным, постоянные безобразия и орание песен до двух часов ночи. Однако заметных перемен после этого не наступило.
Недалеко от Каланчёвки, в Пантелеевском переулке, в нижнем этаже каменного здания, находился трактир Королёва. Он состоял из множества комнат. В них было мрачно, шумно словно в аду. За стойкой буфета стоял хозяин, а за столами сидели грязные оборванцы. Пьяные женщины пели похабные песни, хрипели, ругались. Вместе с ними трудовой народ пропивал свои заработанные деньги. Мастеровые в фартуках и наголовниках играли на бильярде с «хитровцами» на водку и пиво. Играющих окружала толпа с такими физиономиями, что на них смотреть было страшно. Это были ещё те «рыцари ночи». Играли они тут русскую партию с засаживанием шаров в лузу, а не немецкую — с одними карамболями[69].
На углу Каланчёвской улицы, при выходе на площадь, стояло два трактира, набитых всяким ворьём. Это были их притоны. Сюда разные проходимцы собирались с Дьяковки, Балкан и других здешних мест и торчали здесь до закрытия, а затем расходились на поиски добычи. Рядом находились винные лавки, где в уплату за водку брали краденое. Водка стоила дёшево: литровая бутылка — 30 копеек, пол-литровая — 15.
С правой стороны, за Рязанским (Казанским) вокзалом, начиналась местность под названием «Ольховцы». На 40 жилых деревянных домов здесь приходились одна мясная лавка, две овощные, две железные, девять колониальных, три мелочные, четыре винные, а также две пивные и два трактира. В лавки этого московского закоулка возчики сбывали украденный ими товар, который подряжались доставить куда следует. На углу Ольховки и Гаврикова переулка находился трактир, в который с чёрного хода вела узкая грязная лестница и где вечером у бильярда собирались довольно подозрительные личности, а на другом углу, с Лесной площадью, — трактир Селиверстова. Рабочие назвали его «Новым светом». Около него вечно толкались проститутки самого низшего разряда, распространяя сифилис. Купец Селиверстов рядом с трактиром устроил «нумера» и сделал для удобства публики коридорчик, соединяющий «нумера» с трактиром.
