Питер Уайброу - Мозг: Тонкая настройка. Наша жизнь с точки зрения нейронауки

Ознакомительная версия.

Помимо данных о поведенческих и физических параметрах, включая индекс массы тела, во фрамингемском исследовании на протяжении более чем 30 лет собиралась детальная информация о социальных взаимоотношениях между соседями, друзьями и родственниками. В 2007 г. Николас Кристакис из Гарварда и Джеймс Фаулер из Калифорнийского университета в Сан-Диего, использовав этот уникальный объем данных, провели анализ распространения ожирения во Фрамингеме с 1971 по 2003 г. Эти временные рамки очень важны, потому что практически точно соответствуют периоду нарастания эпидемии ожирения в Америке. Анализ в очередной раз подтвердил, что наше окружение сильно влияет на риск развития ожирения: мы перенимаем наши привычки от тех, кому доверяем.

В начале исследования в этой тесно переплетенной социальной сети, состоящей из 12 067 человек, легко выявлялись кластеры людей, страдающих ожирением. За последующие три десятка лет распространенность ожирения в выборке увеличилась, так же как и по стране в целом. Удивительно то, что этот рост не был распределен случайно, а зависел от социальных связей между людьми. Среди факторов прогнозирования ожирения социальные связи, особенно между близкими друзьями, оказались гораздо более значимыми, чем географическая удаленность и даже кровное родство. Если кто-то из близких друзей человека страдает от ожирения, шансы на то, что у него самого разовьется эта болезнь, увеличиваются на 57 %. У взрослых братьев и сестер этот показатель составляет 40 %, а у супругов – 37 %. Это воздействие сохраняется вне зависимости от того, живут ли друзья или дети из одной семьи рядом или в разных городах. И напротив, среди живущих по соседству семей, между которыми отсутствует тесное общение, такого эффекта не наблюдается.

Итак, мы можем заключить, что ожирение передается в дружеской среде подобно инфекционному заболеванию. И действительно, как показал последующий анализ, проведенный Николасом Кристакисом и его коллегами с использованием модели распространения инфекционных заболеваний, распространение ожирения через сеть социальных связей стало важным фактором в развитии эпидемии. В 1971 г. лишь 14 % участников фрамингемского исследования страдали ожирением, но затем этот показатель стал увеличиваться примерно теми же темпами, что и в американском обществе в целом. «Исходя из нашего анализа, можно сказать, что люди с 1971 г. достигли больших "успехов" в наборе веса, но не добились никаких результатов в борьбе с ним», – заключает ведущая исследовательница Элисон Хилл. Вероятность развития ожирения для взрослого американца в течение года составляет 2 %, и этот показатель за последние годы вырос. Если среди его близких друзей есть страдающий ожирением, вероятность возрастает на 0,5 %. Таким образом, наличие четырех друзей с ожирением увеличивает шансы человека на развитие у него ожирения вдвое. Основными факторами набора веса в сегодняшней Америке остаются высокий уровень стресса, короткий сон, доступность вредного фастфуда и низкий уровень физической активности, но жизнь в среде, где приверженность вредным привычкам широко распространена, также увеличивает риск ожирения. Учитывая, что две трети населения Америки уже имеет избыточный вес, подобная «субкультура» встречается повсеместно. В наших привычках мы подсознательно повторяем поведение людей, которые нам небезразличны.

В США, где изобилие пищи нас окружает повсеместно, переедание и набор веса также управляются малозаметными стимулами среды. Брайан Уонсинк{48}, профессор Корнеллского университета, специализирующийся на изучении потребительского поведения, продемонстрировал, как множество факторов мощно влияют на формирование и поддержание наших пищевых привычек и на то, сколько пищи мы потребляем каждый день. В своей книге «Бездумная еда» (Mindless Eating) профессор Уонсинк на основании ряда экспериментов, проведенных как в его лаборатории, так и в домах, ресторанах, кинотеатрах – в общем, везде, где люди едят, – показал, что аппетит и потребление могут сильно зависеть не только «от семьи и друзей, но и от упаковок и тарелок, названий и цифр, наклеек и освещения, расцветок и свечей, форм и запахов, отвлекающих факторов и расстояний, кухонных шкафов и коробок». На первый взгляд совершенно посторонние факторы – например, где мы храним еду, насколько она доступна или как она подается, – могут служить рефлекторным пусковым механизмом наших привычек и оказывать значительное влияние на то, что и когда мы едим. И действительно, я замечал подобные особенности и в моих собственных предпочтениях: чашечка утреннего кофе запускает у меня сильное желание поесть пончиков, а делая тосты с яйцами, я с детства не могу обойтись без дрожжевой пасты.

Многое из того, что мы делаем каждый день, обусловлено тем, что мы делали раньше. То, что мы называем привычками, – это устойчивые повторяющиеся поведенческие схемы, находящиеся преимущественно вне контроля нашего сознания. Исследования профессора Уонсинка, фрамингемский анализ дружеских связей и даже мои самонаблюдения, связанные с пончиками и дрожжевой пастой, дают нам наглядные примеры работы мозгового механизма привычек. Как я уже говорил во введении, привычки жизненно необходимы нам для того, чтобы конструктивно и эффективно справляться с повседневной деятельностью. Но они также могут нести большую эмоциональную нагрузку и быть неадекватными, особенно если подкрепляют краткосрочные инстинктивные стремления. Бич ожирения и наша реакция на новые возможности и материальное изобилие рыночного общества служат иллюстрациями к этому. Эмоциональной реакцией в данном случае оказывается не удовольствие или удовлетворение, а парадоксальное сверхпотребление, иллюзия, что чем больше мы имеем, тем лучше.

Все это напоминает мне классический роман Сервантеса «Дон Кихот Ламанчский», написанный во времена, когда Испанское государство оказалось на грани экономического хаоса. Покинув свою деревню, Дон Кихот пытался найти лучший мир, существовавший в его воображении (точно так же, как сегодня многие гонятся за американской мечтой), путая постоялые дворы с замками, стада овец – с армиями, а мельницы – с грозными великанами. У Сервантеса задачу возвращения героя с небес на землю выполняет его верный оруженосец Санчо Панса, который символизирует голос рассудка; это твердый реалист, понимающий мир во всей его повседневной сложности.

Мне кажется, книга Сервантеса еще многому способна нас научить. Если нам нужно переосмыслить американскую мечту для поддержания подлинного прогресса человечества, так чтобы благополучие живых существ – как нашего вида, так и других, с которыми мы делим планету, – улучшалось, а не подрывалось, каждый из нас должен понять и признать здравый смысл своего внутреннего Санчо. История, рассказанная Сервантесом, напоминает нам о том, что многие сигналы, формирующие наше поведение и придающие ему смысл, коренятся в культурных нормах и системах верований, окружающих нас, а также в интуитивных привычках разума, которые, в свою очередь, формируют и поддерживают наши верования и традиции. И вероятно, еще более важный урок, который можно извлечь из романа Сервантеса (так же как и из истории фазана Генри), такой: если мы хотим лучше подстраивать свое поведение под возможности и опасности, порожденные эпохой изобилия, мы должны разобраться в механизмах интуиции и привычек. Как наш мозг реагирует на мир, который нас окружает? Откуда берется наша ненасытность? Действительно ли то, что мы считаем сознательным выбором, нередко оказывается на самом деле бессознательной реакцией мозга, управляемой инстинктами, воображением и особенностями человека как общественного животного? Так ли часто мы совершаем сознательные поступки, как нам хотелось бы думать? Вот к этим вопросам мы и перейдем.

Сегодня в нейрофизиологии наступила эпоха чудес. За время моей профессиональной карьеры, в течение тридцати с небольшим лет, мы узнали о мозге больше, чем за всю предшествующую историю человечества. Этот удивительно сложный орган – приемо-передаточное устройство, обеспечивающее взаимодействие между организмом и средой, – обладает внутренним балансом, гибкостью и исключительными возможностями для адаптации. Например, нам известно, что в головном мозге более сотни миллиардов нервных клеток – число, соперничающее с числом звезд в нашей Галактике, и каждая из этих клеток связана с соседними тысячами синаптических соединений – порталов химической коммуникации. Мы узнаем все больше об устройстве различных функциональных центров мозга, о сфере их ответственности, о том, как они выполняют свои обязанности, и об их эволюции.

Ознакомительная версия.