Ознакомительная версия.
В 1807 году Роберт Фултон спустил на воды реки Гудзон свой первый пароход. 25 июля 1814 года Джордж Стефенсон демонстрировал публике поезд из локомотива и восьми вагонов, пущенный по узкоколейке для перевозки угля. Шестнадцать лет спустя начала действовать первая в мире железная дорога общего пользования между Ливерпулем и Манчестером.
В чем секрет ошеломляющего революционного воздействия изобретений Уатта на технический прогресс? Фабрики перестали быть привязанными к рекам. Мощный, компактный и надежный двигатель стал основой международной «сосудистой системы» промышленности— транспорта. Разнообразные применения паровой машины превратили XIX век в глазах современников в век пара. Так, можно сказать, одним ударом была добита мануфактурная промышленность, уступившая место фабрикам и заводам, крупной машинной индустрии.
Интересно, что и здесь, как в истории текстильной промышленности, мы можем проследить целый фейерверк технических новшеств, последовавших за изобретениями Уатта, подлинную цепную реакцию в сфере технического прогресса.
Резкое повышение спроса на паровые машины, изготовление которых требовало особой и трудно достижимой в те времена точности, дало толчок совершенствованию металлообрабатывающих станков. Повысился спрос на металлы, что потребовало увеличения добычи угля и металлических руд. Бум в металлургической и горной промышленности в свою очередь создал дополнительный спрос на паровозы и пароходы, подъемное оборудование и железнодорожные рельсы, на чугунные и стальные конструкции. Добыча минералов из недр земли и их промышленная переработка нарастали с каждым годом. Обеспечение горной промышленности и металлургии сырьем стало предметом особого внимания национальных правительств, задачей государственного масштаба, по крайней мере, столь же важной, как рынки сбыта для продукции, выпускаемой отечественной промышленностью. Стремление правительств капиталистических государств к захватам новых территорий получило новый мощный и очень опасный для человечества стимул. И никого на свете пока не беспокоило, что трубы заводов и металлургических предприятий извергают в атмосферу все больше ядовитого дыма, что шахты и терриконы ложатся как шрамы на лик Земли, а поля и леса пересекаются стальными магистралями железных дорог. Возрастающая техническая мощь человечества не вызывала у людей никаких других чувств, кроме гордости, уверенности в собственных силах. Профессия инженера становилась одной из самых престижных. Именно тогда, в период расцвета еще молодого, полного сил капиталистического производства, возник и был признан обществом призыв покорить природу, перестроить ее до основания.
Очень мало кого беспокоила в те годы и судьба беззастенчиво порабощаемых технически развитыми странами народов. Подобно тому, как некогда все племена, не входившие в состав империи, обозначались римлянами одним словом: варвары, ныне все население слабо развитых в техническом отношении стран объявлялось дикарями. Колониальный разбой прикрывался флером рассуждений о якобы цивилизаторской миссии белых по отношению к цветным. Полное разрушение национальных традиций, ценностей духовной культуры, зачастую более гуманной и древней, чем культура вооруженных техникой европейцев, голод, болезни и вымирание— вот что несла с собой техническая цивилизация XIX века. Колониальные войны, поспешный раздел мира между технически развитыми странами — это тоже одно из косвенных, но важных последствий технического прогресса, его резкого ускорения после старта — промышленной революции.
Глубочайшее и до сих пор не преодоленное противоречие между объективно создаваемыми развитием техники возможностями социально-экономического прогресса и реальным использованием технических достижений порождено действиями узких социальных групп, использующих технический прогресс для удовлетворения собственных эгоистических потребностей и противостоящих интересам остальных людей.
Неизбежен вопрос: кто виноват? Техника сама по себе? Ее изобретатели? Может быть, Разум, выпустивший из бутылки джинна технического прогресса задолго до того, как были созданы средства его обуздания? Ответ на эти и подобные вопросы представляется очевидным: не технические средства, а те, кто их применяет, кто определяет цели и порядок их использования, несет ответственность за направления и последствия технического прогресса.
На памятнике Джеймсу Уатту в Вестминстерском аббатстве значится:
Его гению удалось
путем опыта
усовершенствовать паровую машину.
Благодаря этому он умножил
богатства своего отечества,
увеличил мощь людей
и поднялся до высоких ступеней
среди великих деятелей науки,
этих истинных благодетелей человечества.
Мы можем с глубоким уважением к великому изобретателю Джеймсу Уатту присоединиться к оценке его труда, данной друзьями и современниками.
В отличие от промышленной революции XVIII–XIX веков, от новейшей революции в естествознании, последовавшей на рубеже XIX и XX веков, переворот, о котором пойдет речь дальше, остался если не вовсе незамеченным, то и не очень осмысленным, а главное — недостаточно оцененным.
С одной стороны, все историческое развитие техники и природопреобразующей деятельности вело к тому, что рано или поздно господство людей над природой должно было стать свершившимся фактом. Долгие века об этом мечтали лучшие умы человечества. Мечта была заманчивой, тенденция — очевидной, а польза грядущего переворота в исторических отношениях человека и природы казалась бесспорной. Не об осуществившейся ли мечте рассказывают мифы о золотом веке, легенда об Атлантиде, утопии Платона, Кампанеллы, Томаса Мора?
С другой стороны, если разобраться, даже гении прошлого не представляли себе цены, которую предстоит заплатить за лучшее будущее. И они вовсе не задумывались над проблемой, которую мы теперь называем экологическим кризисом. Словом, когда человечество наконец пришло к техническому могуществу и действительно оказалось в состоянии одолеть природу, оно продолжало действовать по-прежнему как ее завоеватель, чем вполне доказало свою неподготовленность к новой исторической роли.
Когда же наступило время перемены ролей, изменения сил в противоборстве человека и природы?
Обычно считают, что в XX веке, когда во всем мире стала развертываться научно-техническая революция. Но если обратиться к фактам, все условия для внутреннего переворота в системе отношений, связывающих человека и природу через посредство техники, существовали уже во второй половине XIX века. Мы относим к этим условиям в сфере техники создание машин и технологии серийного производства, в сфере экономики — становление капиталистического способа хозяйствования, в сфере науки — формирование технических наук.
О капитализме сказано уже много — вполне достаточно для того, чтобы понять и его положительное влияние на развитие производительных сил, науки и техники, и его органические пороки, приведшие к обострению отрицательных последствий неправильно ориентируемого им научно-технического прогресса. История быстрого, даже ускоренного развития в условиях капитализма парка машин, отвечающего требованиям серийного производства, хорошо описана во множестве книг. То, что именно колоссально возросшие объемы мировой добычи и переработки природных ресурсов стали главной причиной деградации биосферы Земли, тоже не требует дополнительных доказательств. Но вот роль развития научных знаний в XIX веке в отношениях между человеком и природой требует пояснения.
Если внимательнее посмотреть на то, как создавались машины первой волны промышленной революции, можно обнаружить любопытное обстоятельство. Оказывается, почти все технические новшества, приведшие к перевороту в технике и технологии, созданы практически без помощи науки!
Челнок-самолет Джона Кея, прядильная машина «Дженни» Джеймса Харгривса, ватермашина Ричарда Аркрайта, механический ткацкий станок Эдмунда Картрайта, хлопкоочистительная машина «Джин» Эли Уитни, ткацкий станок для узорчатого тканья Жозефа Жаккара — все это было создано без помощи теории. Даже в технических решениях, заложенных в конструкцию универсального парового двигателя, наверное, самой сложной из машин, совершивших промышленную революцию, доля теоретических знаний не так уж велика. Зато когда потребовалось существенно улучшить первые образцы, достичь предела их принципиальных возможностей — вот тогда пришлось обратиться к науке, потому что без нее нельзя было понять суть происходящих в машинах процессов.
Джеймс Уатт, совершенствуя свой двигатель, должен был обратиться к физике. Чтобы узнать, как часто можно заполнять паром цилиндр при испарении определенного количества воды, он даже провел исследование и установил, что при превращении воды в пар ее объем увеличивается примерно в 1700 раз при низком давлении. Но все это было скорее использованием естествознания в технике, чем разработкой специальных технических теорий.
Ознакомительная версия.
