Оставшись без средств и с долгами, Уфоцентр был вынужден съехать из арендуемого помещения и не без помощи депутата Госдумы Ирины Хакамада (спасибо ей!) поселиться в скромном кабинете одной из гостеприимных московских школ.
Все вернулось на круги своя, то есть все стало таким, как и должно быть, как это определено уставом деятельности ассоциации и отделения. Сохранялись юридические и финансовые реквизиты, печать, структура, имущество, связи, абонентский ящик. Но все это теперь можно приводить в действие только на общественных началах. А это означало, что каждый сотрудник Уфоцентра вынужден отныне сам зарабатывать на хлеб насущный, трудясь не на ниве уфологии, а там, где за этот труд платят.
Естественно, что фронт работ Уфоцентра сузился. Правда, как по заказу, резко оживилась научная деятельность многих групп на местах — в Ростове-на-Дону, в Новошахтинске, в Волжском, в Тольятти, в Кемерове, но несмотря на это утешение, приходится признать, что современная экономическая птицатройка, мощно прокатившаяся по стране, не забыла вдавить в колею и застрявшую на перепутье уфологию. Так и хочется добавить: а на обочине стояла тень Николая Васильевича Гоголя и с ужасом наблюдала эту безумную скачку.
Это патетика. Она всегда почему-то переполняла меня, когда я приезжал в неприметный городок Плес, который «на карте генеральной значком означен не всегда». Советская власть пришла в него лишь на пятый год после революции. Расположенный вдали от железной дороги и шума городского, этот кусок российской старины постоянно притягивал любого, хоть раз в нем побывавшего. Мы с женой уже трижды проводили в Плесе отпускное время. Этот город очищает душу и располагает к размышлениям.
В этом городе я по-новому открыл для себя Левитана и Достоевского. Что для московского школьника Исаак Левитан? (Я имею в виду свое первое знакомство с великим художником). Ну, пейзажист. Ну, нормально смотрятся его картины в Третьяковке. Но сейчас, после экскурсии в дом-музей художника у Волги, открылась новая ипостась. Оказывается, из-за пятого пункта, а точнее из-за нарушения ценза оседлости, установленного когда-то для евреев, ему, шедшему в императорской Академии художеств на золотую медаль, не выдали ни медали, ни диплома, а лишь скромный аттестат учителя рисования. В него, зарабатывавшего на жизнь уроками, влюбилась его ученица, жена полицейского врача мадам Кувшинникова, старше его по возрасту. Она везет его на пароходе в путешествие по Волге, влюбленные с борта очаровываются Плесом и остаются в нем на долгое время.
Как переплет остросюжетной повести,
Как пластырь, скрывший колотую рану,
Над Волгой, обращаясь к нашей совести,
Белеет тихий домик Левитана.
Изгой-художник, гений Божьей милостью,
С душой незабинтованной и нежной,
Пройдя сквозь частокол несправедливостей,
Здесь пил бальзам любви своей безбрежной.
Страну Россию, нашу мать и мачеху,
Способную возвысить и угробить,
Он отмывал в своих пейзажах начисто,
До ясной глубины, до высшей пробы.
То скрипкой Страдивария ласкающей,
То чуть дыша, то зазвенев до жути,
Живет в его картинах исцеляющих
Природа, обнаженная до сути.
Струится полдень над рекой, над плесами,
Над прозой жизни, над величьем мира…
Экскурсовод, ответив на вопросы,
Заторопилась в очередь за сыром.
Как пластырь, скрывший колотую рану,
Как переплет остросюжетной повести
Над Волгой, обращаясь к нашей совести,
Белеет тихий домик Левитана.
Вторым открытием стал Федор Достоевский, нога которого не ступала на плесскую землю, но который, мы знаем, незримо присутствует во всем российском. И воистину, случай говорит лишь подготовленному уму. Перелистывая в читальне пансионата том Достоевского, я не поверил своим глазам. Настолько современно, настолько мощно рассуждал писатель о наших с вами проблемах. Вот несколько его высказываний.
«Ну, что если человек был пущен на Землю в виде какой-то наглой пробы, чтобы только посмотреть: уживется ли подобное существо на Земле или нет?»
«Увеличилась ли сумма счастья в человеческой жизни равномерно с развитием господства человека над природой, возможного для него при теперешнем развитии естественных наук?» «Прогресс естественных знаний имеет отношение к жизни главным образом своей технической стороной».
«Полузнание — это деспот… имеющий своих жрецов и рабов, перед которым все преклонились с любовью и суеверием… перед которым трепещет сама наука».
А вот какие слова он вкладывает в уста необычного персонажа — черта: «Что станется в пространстве с топором?. Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят восхождение и захождение, Гатцук внесет его в календарь, вот и все». (Гатцук — известный в конце XIX века автор календарей. — Авт.)
— «Путанность и неопределенность теперешних понятий происходит по самой простой причине: отчасти оттого, что правильное изучение природы происходит совсем недавно (Декарт и Бэкон) и что мы еще собрали до крайности мало фактов, чтобы вывести из них хоть какие-нибудь заключения. А между тем торопимся делать эти заключения, повинуясь закону нашего развития.
Выводить же окончательные результаты из теперешних фактов и успокаиваться на этом могут только самые ограниченные натуры».
Недаром Альберт Эйнштейн заявил: «Достоевский дает мне больше, чем любой другой мыслитель, больше, чем Гаусс».
А вот некоторые параллели в мышлении великих. Достоевский (устами Ивана Карамазова): «Все эти вопросы совершенно не свойственны уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях».
Эйнштейн: «Человеческий разум не способен воспринимать четыре измерения. Как же он может постичь Бога, для которого тысяча лет и тысяча измерений предстают как одно?»
В Волго-Вятском районе сегодня дожди. Отпуск кончен. Какие вопросы? Только сердце стучит: подожди, подожди, Еще раз прогуляйся по Плесу. Ты вскарабкайся кручей брусчатых дорог, Оглянись с высоты на красоты И напейся живительной ауры впрок, Напитай ей души своей соты. Посмотри, как цепляются облака За кресты облупившихся звонниц; Выдь на Волгу, несущую через века Ширь да удаль исчезнувших вольниц Вдоль зеленой воды притулилися там Лодки, лавки, усадьбы, лабазы, Белый домик, в котором творил Левитан, Белый лайнер в соцветии джаза. Город русской печали. Как медленный сон, Как щемящая долгая осень… Прокатилось истории колесо И на здешнем застряло откосе. Вот и вспыхнул декоративный закат Зашумели, прощаясь, березы. Я вернусь, приплыву, я приеду назад, А пока — улыбаюсь сквозь слезы.
В Плесе я не раз задумывался о задевшем меня религиозном терроризме. У древнешумерских племен существовал изуверский обычай: писцу-стенографу, не уместившему высказывание жреца или свежий указ фараона на стандартную золотую табличку, тут же отрубали оба больших пальца.
Залман Сурендра Рушди, писатель из Бангалора (Индия), был приговорен к смерти аятоллой Хомейни после выхода книги «Сатанинские стихи». Рушди уже десятый год скрывается от всех. В знак компромисса он принял мусульманство, но это не помогло — 29 августа 1995 года на его кухне разорвалась бомба, погибло четыре человека, из них трое — из охраны Рушди. Сам писатель не пострадал.
На сегодня в пяти государствах, проповедующих ислам как государственную религию, под страхом смертной казни запрещено частное подключение к международным универсальным компьютерным сетям, проповедующим попкультуру и распространение любой зарубежной литературы с элементами секса и насилия (Достоевский, Набоков, Бунин и Толстой — разумеется, в «черном списке»). А учитывая то, что любое высказывание лидеров этих замечательных стран имеет статус «фатва» (религиозного закона), уже совсем не удивляешься стремительно растущему творческому «братству приговоренных к смерти именем ислама» таковых в мире сейчас, по данным агентства Рейтер, 537 человек. При этом большинство обреченных живут и горя не знают, а некоторые, быть может, вообще не ведают о нависшей угрозе. Здесь — кинозвезды, художники-сюрреалисты, скульптор Эрнст Неизвестный и — невесть как сюда угодившие Егор Радов (более известный как сын поэтессы Ахмадуллиной и театрального декоратора Мессерера) плюс наши прижизненные классики Андрей Вознесенский и Виктор Астафьев.
