Предположим, гегеншайн может быть отражением Солнца на чем-то, расположенном ближе звезд. Тогда он должен иметь параллакс относительно звездного фона.
«Observatory» (17–47):
«Гегеншайн не имеет параллакса».
На заседании Королевского астрономического общества 11 января 1878 года прочел свой доклад У. Ф. Деннинг. По своим следствиям это — наиболее волнующий документ в истории. Тема его — «предположение о повторяемости метеоритных дождей». Мистер Деннинг перечислил двадцать два дождя, каждый из которых длится от трех до четырех месяцев.
В 1799 году Гумбольдт отметил, что видимые следы метеоров можно проследить назад до общей исходной точки, из которой как бы разлетаются все метеоры. Это — точка радианта, или просто радиант. Когда радиант располагается под созвездием, ему присваивают соответствующее имя. Небывалому метеоритному фейерверку 13–14 ноября 1833 года сопутствовало столь же небывалое обстоятельство: что, хотя Земля якобы вращается вокруг оси, придавая звездам видимое вращение в течение ночи, и якобы вращается вокруг Солнца, что влияет на видимое движение звезд, но метеоры в ноябре 1833 года как посыпались из созвездия Льва, так и сыпались из него шестью часами позже, хотя Лев за это время переместился и радиант, видимо, переместился вместе с ним.
И никакого параллакса на достаточно большом расстоянии, от Канады до Флориды.
Тогда эти метеоры действительно падали со Льва, или параллакс, или отсутствие такового, ничего не значит.
Постоянное расположение точно под движущимся созвездием в течение ночи 13-И ноября 1833 становится незначительной подробностью в сравнении с данными Деннинга о подобной же синхронизации, длящейся месяцами. Если точка радианта остается подо Львом или Лирой ночь за ночью, месяц за месяцем, это означает, что либо ее что-то смещает, без параллакса, согласно двойному смещению созвездия, — обстоятельство настолько невообразимое, что Деннинг замечает: «Я не могу объяснить», — либо созвездие и есть точка радианта, но в этом случае сохранение положения точно под ним невообразимо, если оно расположено так далеко…
Что звезды близки.
Представьте корабль, медленно проплывающий мимо прибрежного города и стреляющий, скажем, бездымным порохом. Снаряды разрываются, не долетев до города, и точки разрывов на линии между кораблем и городом можно проследить как радиант. Корабль движется медленно. Линия разрывов все еще ведет к одной точке между кораблем и городом. Обстрел продолжается, продолжается и продолжается, и корабль уже далеко от первоначальной позиции. Но точки разрывов остаются между кораблем и городом. Городские мудрецы заявляют, что ядра летят не с корабля. Так они говорят потому, что раньше твердили, что с корабля не могут лететь ядра. Следовательно, рассуждают они, ядра летят не с этого корабля. Тогда их спрашивают, почему же разрывы смещаются так, чтобы оставаться между движущимся кораблем и городом. Если бы среди них оказался У. Ф. Деннинг, он бы ответил: «Не могу объяснить». Но другие мудрецы окажутся больше похожи, например, на профессора Мултона. В своей книге профессор Мултон много пишет на тему метеоров, однако не упоминает метеоров, которые месяцами оказываются между наблюдателем и сдвигающимся по небосводу созвездием.
Есть и другие признаки. Разрывы ядер слышны. Стало быть, они взрываются недалеко от города. И с бездымным порохом не все в порядке: очень уж мала сила выстрела, так что снаряды разрываются неподалеку от корабля — иначе из разных частей города они бы виделись на разном фоне. Тогда горожане, если только они не мудрецы, догадаются, что раз ядра взрываются близко к городу и близко к кораблю, значит, и корабль недалеко от города.
Лев, Лира и Андромеда — ладьи, плывущие в небесах и обстреливающие эту Землю, — и они недалеко.
И среди нас могут найтись такие, кто, вместо того чтобы углубляться в невообразимые дали, проявит восприимчивость к тому, что рядом; и поднимет новый мятеж против черной оболочки, сверкающей огоньками запредельного света, и задумается, что это сияет так близко, — и с новой силой испытает муки удушья под игом звезд.
Ковш Льва, из которого явились Леониды, блестит в небе огромным вопросительным знаком.
Ответ…
Но бог знает, каким может быть ответ.
Быть может, звезды рядом.
Мы стараемся думать независимо. Допустим, что не расстояние разделяет звезды, коль скоро случаются резкие изменения расстояния между звездами, и это наводит на мысль, что звезды не разделены огромными расстояниями и не так уж далеки от этой Земли, иначе они были бы гораздо более обособлены; и что эта Земля не движется по орбите, иначе звезды каждого времени года выглядели бы независимо, а не вращались бы как единое целое; к тому же, если эта Земля относительно близка к звездам, если многочисленные перемены в величине и появления и исчезновения наблюдаются на звездном расстоянии и если звезды, вращаясь, не кружатся беспорядочно, как светящиеся снежные хлопья, и если не получается выдумать какого-нибудь взаимного отталкивания, тем более что звезды частенько сливаются друг с другом, то все это — постоянная сферическая оболочка, или скорлупа, и звезды — точки на ней.
Так многие идеи из предыдущей главы подводят к другим или ко всем остальным. Однако мы стараемся мыслить независимо. Конечно, мы сознаем, что так называемое различие между индуктивным и дедуктивным мышлением — ложная граница; тем не менее нам представляется, что дедукция, громоздящаяся на дедукции, — всего лишь произведение архитектуры, а мы в этой книге слишком много сил потратили, чтобы поставить архитектуру на место. Мы вовсе не хотим сказать, что в астрономии, или в новой астрономии, не должно быть архитектуры или математики, как в биологии не место поэзии, а в физиологии — химии, но что «чистая» архитектура или «чистая» математика, биология, химия имеют каждая собственную область применения, хотя все они неразрывно связаны со всеми прочими аспектами бытия. Так что, разумеется, то самое, против чего мы возражаем в крайнем его проявлении, в какой-то степени существенно и для нас, и в каждой индукции есть долядедукции, и мы не настолько бесчувственны, чтобы не восхититься изяществом сводов нашего сооружения. Мы возражаем не против аспектов, а против излишеств и вторжения в чужие области.
Эта первая часть нашей работы рассматривает то, что мы считаем новой астрономией, и здесь мы хотим показать, что не питаем ненависти к математике, если только ей не придают слишком большого значения и применяют к месту, так что скажем, что все вышерассмотренные идеи имеют для нас примерно пятипроцентную вероятность. Далее следует гораздо более смелая попытка независимого мышления, во второй части нашей работы, рассматривающей феномены настолько отличающиеся, что если первую часть своих изысканий мы назвали «новоастрономической», то для обозначения темы второй части придется изобрести новый термин, и слово «супергеография» кажется нам наиболее подходящим. Если в этих двух предметах наши, хотя бы временные, выводы окажутся одинаковыми, мы сочтем это впечатляющим признаком, вопреки своему циничному отношению к «согласованности».
Новая астрономия:
Эта якобы Солнечная система — как заключенный в яйцо организм, отгороженный скорлупой от внешнего света и жизни; эта неподвижная Земля в центре — его ядро; вокруг вращается скорлупа, и звезды в ней — поры или функциональные каналы, через которые впрыскивается вещество — говорят, «метеоритное», но возможно электрическое; а туманности в нем — полупрозрачные заплаты, и многочисленные темные области — непрозрачная структурированная материя — и до звезд не триллионы и даже не миллионы миль — и пропорционально уменьшаются все внутренние расстояния, так что до планет уже не миллионы и даже не сотни тысяч миль.
Мы понимаем изменчивость звезд и туманностей в терминах переливов наружного света по вращающейся скорлупе и мимолетных попаданий его в пропускающие свет места и отверстия. Мы принимаем, что все сущее подвержено ритмическим изменениям, так что если звезды — поры в веществе, то все целое должно быть подвержено некоторым изменениям с разной периодичностью для разных частей. В самой твердой субстанции могут образовываться локальные завихрения, и потому звезды, или поры, могут вращаться относительно другдруга, однако мы склонны думать, что если у некой звезды обнаруживаем светящийся спутник, то это — отражение света, проходящего сквозь каналы в веществе оболочки, перебегающего на небольшое расстояние из-за мелких неустойчивостей среды. Так что могут обнаружиться и иные смещения различной величины, новые отверстия открываются, а другие закрываются в субстанции, каковая не может быть абсолютно твердой. Так что «собственное движение» можно объяснить, хотя сам я предпочитаю думать о таких звездах, как «звезды Грумбриджа и Барнарда 1830 года», что это — планеты-беглянки; а также что некоторые кометы, в частности, бесхвостые кометы, которые иногда затмевают звезды, так что очевидно, что это не просто облачка сильно разреженной материи, — тоже планеты, и правоверные не признают их планетами из-за их эксцентричности и удаленности от эклиптики, хотя многие малые планеты в большой степени разделяют эти два недостатка. Если некоторые из этих тел оказываются планетами, отклонения в их поведении сочетаются с отклонениями в поведении спутников Юпитера.
