Ознакомительная версия.
Если consuetudo был фактически matrimonium – а против этого взгляда доводов нет, – то его следует рассматривать в новом прочтении дипломов как добавочное вознаграждение, которое лишь случайно влекло за собой ограничение гражданства в том смысле, что только дети matrimonia получали гражданство. Если это верно, то первые признаки более либеральной имперской политики по вопросу браков военнослужащих проявили себя на флоте, и грант matrimonium морякам со стороны Марка Аврелия предвосхитил окончательное предоставление прав на полный брак солдатам в правление Септимия Севера.[325] В реальности на флоте идти на поблажки было легче. Находясь на действительной службе, моряк не мог надеяться на то, чтобы иметь рядом жену, и во время остановок в портах он мало думал о военной службе. Имеется много примеров того, что сын брал nomen отца, пока тот еще служил. Так, Юлий Понтик, сын, и Антония Каллитике, coniunx, воздвигли памятник С. Юлию Понтику, который прожил 44 года и отслужил 22 года. Он умер явно до увольнения, тем не менее его сын был очевидным плодом законного matrimonium.[326] Эти примеры, к сожалению, не являются окончательными доказательствами, поскольку не могут быть в точности отнесены к периоду после 166 года. В любом случае солдаты и моряки стремились считать своих детей легитимными, даже тогда, когда они таковыми не являлись.
Правовая проблема брака моряков осложняется тем, что, в то время как выдача дипломов служащим вспомогательных войск прекратилась, очевидно, в правление Коммода (180–192), солдаты преторианских и городских когорт, equites singulares, а также моряки итальянских флотов продолжали получать дипломы большую часть III столетия. В общем, предполагается, что эти люди все еще нуждались в грантах на получение гражданства или conubium, но, как именно они нуждались в той или иной льготе, обнаружить трудно. Принятое раньше толкование Constitutio Antoniniana (эдикт Каракаллы, или «Антонинов указ»), что Каракалла предоставил гражданство в 212 году только городским жителям империи, ставит вопрос о флоте, поскольку уроженцы Египта не получили бы гражданства, и раз они служили во флоте, то все еще добивались бы грантов, преду смотренных дипломами. Хотя этот вопрос определенно не решен, по крайней мере очевидно, что уроженцы Египта были включены в Constitutio. В целом же утверждения Диона и Ульпиана, будто грант Каракаллы распространялся в империи на всех, то есть на каждого свободного человека, проживавшего внутри ее в границах 212 года, видимо, справедливы.[327] Поскольку варвары, которые могли прийти в империю после этой даты, а также категории вольноотпущенников, которым предоставили только Junian Latinity по получении вольной (Junian латиняне, бывшие рабы, которые были освобождены неофициально и поэтому не получили римское гражданство вместе с их вольной. – Ред.), не замечены во флоте, то представляется маловероятным, что моряки нуждались в дипломах для получения гражданства. Во всяком случае, наличные морские дипломы были выданы лицам, служившим в Мизенуме и Атесте, однако оба они, должно быть, уже являлись гражданами.[328]
Поскольку жены моряков также были римскими гражданами после 212 года, то их браки, если они были узаконены Марком Аврелием или даже позднее Септимием Севером, разумеется, были conubium даже во время службы.[329] Это положение побудило самых последних исследователей данной проблемы выдвигать довод, что солдаты в преторианских когортах еще не могли по закону заключать браки после того, как Септимий Север предоставил брачные права всем солдатам в целом.[330] Пусть преторианские отряды Италии погружались в боевые условия не так основательно, как пограничные войска III столетия, тем не менее вызывает удивление, что те самые войска, которые стояли ближе всего к императорам, оказывались ограниченными в своих привилегиях.
Подлинное решение проблемы, видимо, состоит в том, что дипломы все еще выдавались служащим итальянских подразделений, и только им. И не потому, что в этих формированиях могли еще находиться перегрины или что их служащие не могли вступать в законный брак. Дипломы выдавались только как почетная награда, honoris causa, и как традиционное свидетельство нахождения на военной службе.[331] С увеличением налогов в III столетии и растущей тенденции посягательств различных ведомств на права римских граждан росло значение этого свидетельства. Хотя его обычные привилегии заменялись. И преторианцы, equites singulares, и моряки со всех уголков империи, селившиеся вдали от мест службы, явно нуждались в таких документах.
Помимо предоставления гражданства, являвшегося привилегией римского права, и выдачи conubium (права на законный брак) по диплому, ветераны флота, видимо, пользовались всеми правами, распространенными на ветеранов всех родов войск имперским эдиктом. Будучи еще триумвиром, Октавиан освободил ветеранов, как граждан «optimo iure optimaque lege» («в полном владении всеми правами и привилегиями по закону»), их родителей, детей и жен от tributa (налогов) и munera (общественных работ) или высокооплачиваемых должностей. В то же время они могли, не теряя своих льгот, занимать жреческие и другие посты по своему желанию. Запрещался постой в их домах войск на зиму.[332] В 88–89 годах Домициан подкрепил этот грант другим эдиктом в общих понятиях.[333] Ко времени Ульпиана (170–228), в начале III столетия, ветеранов обязали платить vectigalia (налоги) и выполнять onera solemnia (общественные обязанности), но они все еще освобождены от муниципальных постов. Конечно, ветераны могли вступать в похоронные объединения, но императоры тщательно следили за другими, потенциально опасными, организациями ветеранов.[334]
Служащие вспомогательных войск и моряки, очевидно, не получали одноразовых премий или каких-либо иных денежных вознаграждений по увольнении со службы. Август расселил часть своих ветеранов в Форуме Юлия, а других, возможно, в Немаусе (Ниме). Впоследствии только Веспасиан поощрял ветеранов итальянских флотов таким образом, поскольку они оказали ему существенную помощь в продвижении к трону. Большое количество моряков Мизенского флота, ушедших в отставку в период с 9 февраля по 5 апреля 71 года, он расселил в Пестуме (Paestum) на юге Италии (Салернский залив). Те же моряки Равеннского флота, которые отслужили срок службы 5 апреля, были отправлены в Паннонию. Колония в Пестуме в лучшем случае была не совсем удовлетворительной, о ней содержатся сведения лишь в одной надписи. Судя по дипломам моряков, покинувших службу, они предпочитали, в общем, распродать свои земли и вернуться в родные места.[335]
В течение всего I века и вплоть до конца правления Траяна (р. в 53, правил в 98–117) солдаты и моряки оставались при исполнении обязанностей по истечении срока службы. Даже когда освобождение от службы наступало вовремя, некоторым из моряков, особенно тем, которые занимали технические посты, разрешалось продолжать службу.[336] В III столетии офицеры ниже звания триерарха, evocati (вновь призванные ветераны), временами допускались в особые рода войск для выполнения специальных военных обязанностей.[337]
То, что моряки временами предпочитали продолжать службу, неудивительно. Тех, кого император поселил в колониях, было немного. Остальные, уволившись со службы в солидном возрасте, оставались брошенными на произвол судьбы. Некоторые возвращались в родные места и оседали в почтенном возрасте в качестве римских граждан. Возможно, немногие имели возможность уйти в отставку. Свидетельство из Египта предполагает, что большинство меняло тяжелый труд в море на тяжкий труд на земле в качестве арендаторов или собственников мелких хозяйств.[338]
Весьма большое количество моряков не желало покидать места службы, знакомые с давних пор. Их связывали с Италией многие нити. Большая группа ветеранов поселилась близ устья реки Пад (По) или на побережье Неаполитанского залива от города Кумы (Cumae) до города Стабия (Stabiae). Район вокруг Неаполя особенно приглянулся морякам-ветеранам, которые прибыли с Востока. Неаполь с давних пор оставался греческим городом и мог обеспечить каждого уроженца Востока землей и культами эллинских божеств. Некоторые ветераны начинали гражданскую жизнь в качестве торговцев и т. п.[339] Другие, возможно, выбрали занятия, связанные с морем: стали рыбаками или моряками на частных судах.
Было бы слишком смелым утверждать, будто эти итальянские моряки стали в течение 26 лет службы полностью романизированными во всех смыслах. Чисто латинская культура ушла из Италии или, как минимум, из центрального западного побережья в провинции. Но они, разумеется, впитали большую часть городской космополитической культуры, частично латинской, частично эллинской, и, если жили в Италии после увольнения со службы, эта культура оставалась вместе с ними. Предоставление римского гражданства являлось не только законным вознаграждением, но также выражением действительной перемены в их статусе и культуре. Сыновья моряков, рожденные и повзрослевшие до увольнения своих отцов, иногда поступали на флотскую службу, чаще же всего второе поколение, имея улучшенный статус, служило, если это вообще имело место, в легионах или преторианской гвардии.[340] Юные рекруты из Египта, эллинского Востока и Балканского полуострова стекались в центр Римской империи, чтобы занять место романизированных ветеранов, прибывших извне. Римский флот внес свой вклад в космополитическую культуру имперского Рима и провинции Кампания, а также в те провинции, откуда прибыли моряки, которые по возвращении становились там закваской романизации.
Ознакомительная версия.
