Ознакомительная версия.
Наконец, по счету, но не значимости, в-четвертых, фундаментальным фактором и адекватным смыслотермином, выражающим соотношение политической власти и культуры управления «совокупным интеллектом», является их партнерство как творческая синергия концептуально обоснованной и практико-ориентированной деятельности.
Культура управления интеллектуальной деятельностью неотделима от ее институциализации, т. е. формирования и функционирования цивилизационных структур – министерств, агентств, фондов, ассоциаций и т. п., которые призваны организовать и кумулировать ее достижения. Как отмечает А. Проди, «ничто не существует без людей, ничто не сохраняется без институтов» [Prodi, 2008, p. 128]. Однако таков по-веберовски идеал-типический подход к управлению. На практике ситуация в этой сфере гораздо более противоречива и обусловливает потребность в ее системном и социоэтическом анализе.
Ядро проблемы в том, что нарушение меры властвующей политикой в форме раздувания масштабов и функций аппарата управления влечет за собой неизбывную, по мере усложнения производства общественного богатства, но формально вполне легитимную бюрократию. Суть дела – не в ее отмеченной М. Вебером неустранимости, а, как отмечал К. Маркс, в ее роли «государства в государстве», мутации общества в частную собственность бюрократии. Секрет этого «перевертыша» достаточно прост и выявляется в бермудском треугольнике «политическое руководство – управление – электорат». Политики вырабатывают стратегию и принимают решения в зависимости от той информации, которая поставляется им прежде всего бюрократией. Это далеко не всегда объективная, а прежде всего комфортная для нее информация. Бюрократия же во имя воли к своей латентной власти и влияния подменяет политические интересы общественного блага своими эгоцентрическими интересами, и тогда свита делает короля. Об этом писал еще О. Бисмарк: «С плохими законами и хорошими чиновниками вполне можно править страной. Но если чиновники плохи, не помогут и самые лучшие законы».
Историческим прецедентам несть числа, и достаточно значимых из отечественного опыта. В противоположность ныне модной, мягко говоря, дезинформации о ленинском опыте, прежде всего, непреходяще значима сформулированная в нем принципиальная позиция: «…аппарат для политики…, а не политика для аппарата!!!» [Ленин Т. 43, с. 373]. Автор этого императива сознавал, что молодое древо советского управления уже не только сохнет с вершины, но и загнивает на корню. Как наибольшая опасность им рассматривалась «местная бюрократия с местными влияниями = худшее средостение между трудящимся народом и властью» [Т. 45, с. 428].
Большая ложь нынешних антисоветских нигилистов состоит в приписывании «философии кухарки» первым десятилетиям Советской власти. Этот образ возник давно, когда английский король Генрих IV издал указ, в котором требовал «детей кухарок не учить». Уместно дезавуировать вульгарное приписывание Ленину культа «кухарки», якобы способной автоматически, уже в силу социального происхождения, участвовать в управлении. Напротив, он подчеркивал, что «…любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством…. чтобы управлять, нужно быть компетентным, нужно полностью и до точности знать все условия производства, нужно знать технику этого производства на ее современной высоте, нужно иметь известное научное образование (Курсив мой. – И. Л.» [Ленин Т. 40, с. 215].
Еще ранее Ленин писал, что это дело необходимо поставить «на ту высоту, которая требуется современным уровнем техники и состоянием научного знания» [Ленин Т. 2, с. 485].
Уже тогда было очевидно, что победившая революция и советское строительство вызвали к активной деятельности не только преданных делу людей, но и «примкнувших» к нему, и он предупреждал от эрозии политики миллионов в политиканство властвующей элиты («аппарата»). «История знает превращения разных сортов; полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества – вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей…» [Там же. Т. 45, с. 94].
В политике управления Ленин подчеркивал единство преданности делу и компетентности, требовал «карать за волокиту и святеньких, но безруких болванов… ибо нам… нужна не святость, а умение вести дело» [Т. 54, с. 88]. «Для этого нужно, чтобы лучшие элементы, которые есть в нашем социальном строе, а именно: передовые рабочие, во-первых, и, во-вторых, элементы действительно просвещенные, за которых можно ручаться….» [Т. 45, с. 391], были привлечены к управленческой деятельности.
Ленин категорически выступал против бюрократического стиля управления: «Боюсь, что работа не совсем правильно стоит. Тип работы – отдельные собеседования и доклады. Старина. А переделки аппарата и улучшения его нет» [Ленин Т. 54, с. 274]. В этой связи основатель Советского государства писал: «Есть ли на деле успехи?… Каковы именно эти успехи? Доказаны ли они?… Чем достигнуты успехи? Как сделать их более широкими?… Нет ли тут побасенок, хвастовства, интеллигентских обещаний («налаживается», «составлен план», «пускаем в ход силы», «теперь ручаемся», «улучшение несомненно» и тому подобные шарлатанские фразы, на которые «мы» такие мастера?» [Там же. Т. 37, с. 90].
Первичность критерия дела требовала рационализации управления, неразрывно связанной с подбором и расстановкой кадров. Ленин считал необходимым постоянно повышать их профессиональный уровень, учить их «не полунауке, а всей науке» управления. Такой подход к управленческим кадрам предполагал внимательную и всестороннюю оценку их деловых и морально-политических качеств, недопустимость «швыряния» людьми, умелое использование их способностей и практического опыта.
Драматическая судьба этого наследия известна. Напомним сенсационную мысль Ю. Андропова том, что «мы не знаем страны, в которой живем». К этому времени «простой» советский человек еще не ведал, что в стране не было выполнено ни одного пятилетного плана. А сервильный Госплан докладывал ЦК правящей партии, что все до единого планы перевыполнены. Так волей криптовласти (от греч. κριπτος – тайный) бюрократии были «спроектированы» застой великой страны и ее очередное «смутное время».
Многое ли изменилось с тех пор? Ныне – другие ориентиры, иная терминология. Среди этих ориентиров выделим устойчиво напряженное отношение вовлеченных в модернизацию стран к международным рейтингам.
Их уже не десятки, а сотни, но, похоже, именно по ним властные структуры, конкретнее – управленческая бюрократия, не только сверяют свои часы, но и настраивают их. Но насколько объективен этот ажиотаж? Несмотря на заинтересованность властных и управленческих структур в подобных рейтингах, их объективность сомнительна. Так, в 2012 г. по поручению главы Всемирного банка Дж. Е. Кима была создана комиссия независимых экспертов, призванная проанализировать такой конкурентный институт, как рейтинг, и его значение. Вот заключение авторитетных экспертов: «Комиссия считает, что Банку следует прекратить составление рейтинга», – говорится в итоговом документе [Цит. по.: БелГазета. 26.06.2013].
В последние годы в России также усилилась оппозиция к политически ориентированным рейтингам места и роли стран или регионов на международной карте. В частности, академик С. Глазьев на МЭФ (Московском экономическом форуме) отметил, что ряд западных рейтинговых агентств сознательно искажают реальную картину позиционирования России в мире, и предложил разрабатывать адекватные национальные рейтинги.
Однако проблема – не только в политической ангажированности многих западных рейтингов, но и в ущербности методологии их разработки. На эту принципиально исходную сторону дела обращает внимание белорусский аналитик Я. Романчук. Он пишет, что индекс хорошей страны (ИХС), с одной стороны, опирается на статистическую базу ООН, и его авторы – специалист по брендам и позиционированию стран британец С. Ахолд и Р. Говерз – «оценивают только вклад страны в развитие всей планеты». Однако это «попытка взглянуть на страны как бы из космоса», без учета критериев и индикаторов внутреннего состояния этих стран, и «тщеславие, амбиции и невежество политиков и чиновников могут стать источником многих Остапов Бендеров международного полета» [Романчук 2014].
Такие заблуждения дезориентируют субъектов управления. «Главное, – мудро писали П. Чаадаев и вслед за ним Ф. Ницше, – не казаться, а быть.
«Есть ли на деле успехи?» – этот непреходящий ленинский вопрос должен стать краеугольным камнем и категорическим политико-нравственным императивом деятельности субъектов управления независимо от того, на каком уровне они действуют. Лишь при этом условии «совокупный интеллект» нации способен не только придерживаться солженицынской «средней линии», но и достигать оптимума в партнерстве государства, науки и бизнеса.
Ознакомительная версия.
