Впрочем, тут нечему удивляться: нашего отдельного слова — отчества, сочетающегося и с именем и с фамилией, не знают многие народы земли. Зато весьма часто имя отца вводится там в состав самой фамилии. Множество немецких и английских фамилий, оканчивающихся на «зон» или «сон», скандинавских — на «сен», означают просто: «сын такого-то»; Торвальдсен — сын Торвальда, Робинзон — сын Робина, Амундсен — сын Амунда. Это известно многим.
Меньше людей, знающих, что и грузинское «швили» (Бараташвили), и армянское «янц», «ян» (Хачатурян), и турецкое «оглу» (Ахмет-оглу), и иранское «заде» (Турсун-заде) также означают «сын». Есть народы, у которых эту же роль выполняют не окончания, а, наоборот, приставки. Вы помните славного майора, родственника лорда Гленарвана и его гостя на борту яхты «Дункан»? Как истинный шотландец, он носил фамилию Мак-Набс, что означает: «сын Набса». Другие шотландские фамилии — «Мак-Интош», «Мак-Ферлан», «Мак— Ферсон», «Мак-Дональд» — построены по тому же правилу. Ближайшие родичи шотландцев, жители Зеленого Эрина — Ирландии, знают фамилии, в которых северное «Мак» заменено другой приставкой — «О»: О'Брайен, О'Лири, О'Коннель и т. п. Да и в близкородственных русскому славянских языках очень часто имя отца включается в состав фамилии при помощи различных суффиксов; -ов, -ев, -ин, -ич; ПетрОВ, ГригорьЕВ, ВанИН, ПетрИЧ, МиркИЧ и т. п.
Таким образом, становится ясным: вопрос с именами людей в разных концах мира выглядит по-разному, а ведь мы только-только прикоснулись к нему. С другой стороны, разряд «имен собственных» вовсе не исчерпывается одними личными именами при всем их разнообразии. Наряду с ними мы все с самого раннего детства и до глубокой старости поминутно сталкиваемся с именами собственными совсем другого разряда—с именами географическими. И надо сказать, что эта группа имен задает нам загадки ничуть не менее сложные и хитроумные, чем первая.
И в ней есть рядом с понятными совершенно непонятные и даже таинственные. В одних этимология видна, так сказать, как на ладони даже профану. Перед другими в задумчивости останавливается и самый опытный лингвист.
Подумайте сами, нужно ли долго ломать голову, чтобы понять, откуда взялось название Новгород? Да стоит сопоставить его с такими именами, как Староселье, Новослободка, Белгород, и все становится ясным само собой: Новгород — это Новый город. Меняя место обитания, люди испокон веков называли молодой населенный пункт старым именем, добавляя к нему слово «новый»; это совершенно естественно.
Но что вы скажете про имена вековечных соседей «господина великого Новгорода»: про свободолюбивый Псков, про гордую Тверь, славную Тулу или отдаленный Суздаль? Как расшифруете вы их причудливые по своим звукам, ничего русскому уму не говорящие, а вместе с тем такие знакомые названия? Не только вы сами не сможете объяснить их; зачастую даже ученые-лингвисты предложат вам вместо одного два-три далеко не бесспорных толкования.
Разница и тут бросается в глаза. Одно дело — Красный Кут, гора Магнитная, гора Белуха, река Белая, озеро Верхнее, Становой Хребет… Никаких сомнений эти названия не вызывают, они понятны.
Зато вот Пермь, Вятка, Бугуруслан, Кострома, Эльбрус, Урал, Судома-гора, Выг-озеро, реки Чусовая, Пясина, Обь — таких или похожих слов вы, пожалуй, ни в одном русском словаре не отыщете. Откуда же они взялись?
Конечно, и в этом случае нельзя допустить, будто наши прародители века назад, как бы забавляясь, составляли для окружающих их рек, гор и озер имена из бессмысленных звуков, пересыпая эти звуки, как пестрые стеклышки в калейдоскопе: интересно, мол, что получится? Ничего подобного не могло быть. Безусловно, каждое имя, которое сейчас кажется нам совершенно не имеющим значения, некогда должно было его иметь. Но вот дознаться, докопаться до этого значения бывает порою очень трудно. А стоит ли затрачивать на это занятие время, силы, труд?
Чтобы вам стало ясно, что стоит, мы и побеседуем поочередно о трех наиболее крупных группах собственных имен: о личных именах, о так называемых отчествах и о фамилиях.
Понятно, о каждой такой группе можно написать и сказать очень много. О них созданы внушительные тома ученых исследований. Есть имена, о которых на протяжении многих десятилетий ожесточенно спорят убеленные сединами профессора. Безусловно, в небольшой книжке я не смогу ознакомить вас не только со всем, что известно о них, но хотя бы с самым главным. Разумеется, нет: у меня другая цель.
Я хочу только заинтересовать вас одним из самых своеобразных уголков языковедческой науки, плеснуть вам в лицо брызгами из такого водоема, который, по сути дела, колышется прямо у вас под ногами: наклоняйся и черпай… Зачем? А может, это побудит вас поглубже, подоскональнее заняться языком, прибегая, как к помощникам, уже не к тоненьким популярным брошюрам, а к солидным и порою не легким для чтения научным трудам.
Нет меж живущих людей, да не может и быть, безымянных:
В первый же миг по рождении каждый, убогий и знатный,
Имя, как сладостный дар, от родимых своих получает…
Вот какими звучными стихами повествовал когда-то о человеческих именах великий старец Гомер. Ну что же? Прошли тысячелетия, а сказанное им и сейчас остается правдой.
И сегодня человек проносит имя через всю жизнь, берет его с собою даже в могилу. Бывает и так: кости усопшего рассыплются в прах, разрушится воздвигнутый над могилой монумент, прекратится род и племя, а самое хрупкое, самое летучее из всего, что имел когда-то усопший, его звонкое имя, все еще живет и порхает по свету.
Как же выбирают старшие младшим, новорожденным, их имена? Из каких запасов черпает человечество эти сладостные сокровища?
Оставим Гомера, вспомним Гоголя:
«…родился Акакий Акакиевич против ночи, если только не изменяет память, на 23 марта… Родильнице предоставили на выбор любое из трех [имен], какое она хочет выбрать: Мокия, Соссия или назвать ребенка во имя мученика Хоздазата.
«Нет, — подумала покойница, — имена-то всё такие».
Чтобы угодить ей, развернули календарь в другом месте; вышли опять три имени: Трифиллий, Дула и Варахасий.
— Вот это наказание, — проговорила старуха… — Пусть бы еще Варадат или Варух, а то Трифиллий и Варахасий.
Еще переворотили страницу — вышли: Павсикакий и Вахтисий. «Ну, уж я вижу, — сказала старуха, — что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий». Таким образом и произошел Акакий Акакиевич».
(Н. В. Гоголь несколько погрешил тут против строгой истины. В старых «крестовых» календарях эти имена не стояли такими тройками. Мокий числится там 29 января, 11 марта и 3 июня; Соссия праздновали 21 апреля и 19 сентября. Трифиллий были именинниками в июле (13), а Варахисий (в святцах это имя писалось так) — в марте. Ближе всего друг от друга значились Павсикакий и Вахтисий (13 и 18 марта), но и между ними падало пять суток. Понятно, впрочем, что для повести это не имело никакого значения.).
Не повезло маленькому человечку! Подумать только: перебрали одиннадцать имен и остановились на Акакии: другие были еще хуже. И все одиннадцать, как одно, ровно ничего не говорили русскому слуху, ничего не значили по-русски. Спрашивается, — откуда же они тогда взялись?
Сколько бы вы ни рылись в словарях русского языка, никогда вы не наткнетесь там на слова, хоть немного напоминающие «Павсикакий» или «Варахисий». Другое дело — языки иностранные.
Не похоже ли имя Акакий на слово «акация», название растения? Конечно, да: особенно, если принять в расчет, что это греческое слово в Греции произносилось бы иначе, чем у нас: «акакиа». Оно означает: «беззлобная, незлобивая»; «какос» по-гречески — плохой, дурной, отрицание же «а-» вы встречаете во множестве заимствованных от греков слов: «септический» (заразный), «асептический» (обеззараженный); «теология» (богословие), «атеизм» (безбожие) и так далее. Если древний грек называл сына Акакиос, это с его точки зрения было и осмысленно и красиво. У нас же смысл имени забылся, а звучит оно совсем неприятно.
А-какий — «беззлобный, невинный». Что же тогда может значить Павси-какий? Наверное, между ними есть какая-то связь?
Да, есть; в греческом языке был глагол «пауо» — прекращать. Пауси-какий — «прекращающий зло» — совсем хорошее имя для того, кто знает греческий язык.
Имя Трифиллий напомнит многим ботаническое название клевера — «трифолиум», «трилистник». Это не случайное сходство; слово «трифолиум»—латинское; по-латыни «трес» значит три, а «фолиум» — лист. Греческий язык близок к латинскому; в Греции трилистник — «трифиллон», потому что «лист» тут звучит как «филлон». Все понятно, кроме одного: как могло людям прийти в голову называть своих сыновей «трилистниками».