16. Историческая постепенность, «незаметность» происходящего являет собой одно из самых драматических, содержательных и по-своему занимательных проявлений коренного заблуждения человека о возможности формально-аналитического (расчленяющего, логизированного) познания мира. Начав почти невинно с небесной и земной механики и обнаруживая с первых шагов замечательную легкость обращения из инструмента познания в инструмент преобразования реальности, на деле именно научный метод является сегодня главной ложью мира, прямо ответственной за ввержение его в экологическую катастрофу. Упорствуя нынче в «научном оптимизме», не замечая, по лукавой аберрации, то Целое, что все перед нашими глазами, мы уподобились энтузиасту-кладоискателю, занесшему ногу над волчьей ямой.
17. Дело выглядит (или обстоит) так, как если бы имела место подсознательная «установка» природы (и цивилизации вместе) на самоуничтожение – аналогично тому, как стимулом развития физиологической опухоли полагают подсознательную установку организма на самоуничтожение. Применительно к земной природе ее «подсознание» (если не принимать взгляд мистический) не может быть заключено нигде более, как только в коллективном сознании людей. В таком случае соответствующая ее «установка» – если она состоялась – заключена в нашем разуме (вернее было бы сказать, в нашем безрассудстве), то есть до известной степени нам подвластна. Этот – более уверенный, чем предположительный – вывод можно считать главным результатом настоящей работы. (Иными словами, диагноз – не приговор).
18. Следует подчеркнуть, что в этих выводах мы никак не опирались на предвзятое (то или иное) верование или чисто умозрительное построение – но исходили исключительно из факта гибельного поражения жизни. В отличие от теоретиков прошлого, мы имеем перед глазами динамику развития цивилизации рассматриваемого типа в течение более чем трех веков. По итогам этой практики, в особенности же по итогам форсированного развития технологий ХХ века, можно с уверенностью заключить, что аналитическое познание оказалось на деле орудием умерщвления живого мира; путь его оказался путем дурной бесконечности, а его наиболее почитаемый результат – логизированное естествознание – выступает сегодня как добросовестная и последовательная клевета на природу. Этой практики, и только ее совершенно достаточно для отрицательного вывода об успехах научного познания и о самих его возможностях. (Значение самого активного из всех ХХ века, между прочим, и в том, что дал-таки ответ на вечный вопрос о научной познаваемости мира – и этот ответ отрицательный! нам осталось только это заметить…)
19. По выражению, принятому у философов, мы входим в новый виток «спирали развития», на котором ценность науки парадоксальным образом меняет знак. Побочным следствием является то, что она сама (включая модный нынче «синтез наук», а равно и науку экологию, жестоко скомпрометированную и мало виновную) может стать своего рода козлом отпущения за грехи прогресса; между тем наука как таковая виновна разве в том, что является зеркалом нас самих. Другим следствием является то, что чем одареннее ученый, тем потенциально более он заключает в себе возможности нанесения вреда. Новый виток спирали грозит обратиться в «новоинквизиторский».
20. Сколько бы ни утешаться (или возмущаться) тем, что мы «увлеклись» внедрением и «позабыли» цели познания, угроза реального самоуничтожения нарастает, и об этом факте – главная речь. Опасность осознается недопустимо медленно. Не развивая ни критических, ни гносеологических подходов, мы сосредоточим дальнейшее внимание на практическом аспекте происходящего. К положению и возможной роли науки в этом аспекте мы еще вернемся.
2. Показания и прогноз
21. Наш предварительный диагноз (точнее было бы именовать его квазидиагнозом) убедит, вероятно, одни впечатлительные души – но миром правят отнюдь не они. (Одно из течений современной антропологии различает хищный и кроткий подвиды человеческого вида). Наивно полагать, что кого-нибудь из тех, кто перевертывает ежемесячно в океан по танкеру или утверждает «нормы безопасности» труда на АЭС, взволнует патетика. Но в той мере, в какой осознан опасный диагноз – пускай в виде не строго обоснованной аналогии, – он обретает собственное существование и может побуждать к настроениям обреченности, цинизму или поиску действия. Как следует из предыдущего, попытаться остановить и обратить вспять развитие технологической «опухоли» возможно только переменой коллективной сознательной установки, являющейся своего рода аналогом «подсознания» природы.
22. Примеры подобного самоизлечения индивидов от несомненно установленного физиологического заболевания без радикального внешнего вмешательства известны. Можно думать, это персоналии больных, в каком-то отношении незаурядных: исполнить такое нелегко. Трудности перемены коллективной (хотя и сознательной) установки едва ли меньшие. Чтобы не умирать раньше смерти, будем уповать на то, что сообщество Homo sapiens (не используя пока переименование Н.Лосского) незаурядно по-своему.
23. Не следует также преувеличивать трудностей. Множество потребностей современного человека являются внушенными, навязанными, вынужденными и искусственными: в сильнейшей степени он зомбирован производителем в интересах развитых технологий. (Вообще обезьянничество – определяющий мотив потребительства нового времени). Сам производитель – в такой же мере жертва укоренившихся обычаев и представлений и ровно настолько же подвержен опасности, если она нешуточна. Как бы ни происходило столкновение интересов, потенциально у человеческого сообщества единый враг, а общего врага одолевают.
24. В ряду очистительных стимулов, направляемых разумом на самоспасение, возможны скрытые до времени, но уже теперь можно указать на почти абсурдные формы человеческой деятельности (почти замкнутые технологические круги, о которых шла речь выше, технологические цепочки – разрабатывается некая технология для ликвидации последствий предыдущей технологии и так до бесконечности), оправдываемые по существу лишь созданием «рабочих мест» и приводящие ко вреду, затмевающему пользу. Коррекция этих форм относительно очевидна.
25. С другой стороны, существуют длительно устойчивые культуры и мировоззрения (ряд восточных, русское «почвенническое» и др.), традиционно близкие природосбережению, которые являются скрытой опорой охранительной стратегии. В части из них сохраняется многотысячелетний задел представлений иного, чем научный, уровня обоснованности, эффективности – если угодно, истинности (беря ее критерием природную целостность.) Надругательству противостоит и сама внутренняя природа человека, а угроза гибели – тот толчок, что обязан пробудить его от собственноручного сноса в небытие. Залогом пробуждения служит нарастающее Зеленое движение: как бы далеки от системы и стихийны сегодня ни были его проявления – формируемое в реальном противоборстве, оно уже активно.
26. Наконец, дело не в нас одних. Безвинная и бессловесная природа, насильственно сносимая нами в пропасть, остается и единственной материальной опорой своего и нашего существования. Должна ли она пасть жертвой сомнительной обреченности? Ответ на этот вопрос тот же, что и на известную инвективу Достоевского: через страдание безвинного, через слезу ребенка только и дано Нашему (меднолобому) Величеству постичь глубину надругательства, которое чиним, – и в этом смысл страдания безвинного… Гибель безвинных, подобно «пеплу Клааса», стучит в наше общее сердце – но и в наше прагматическое чувство самосохранения. Бессловесный мир вверен нам, ему не на кого больше рассчитывать; но он же и наш могущественный союзник.
27. И надо полагать, не «отцы-основатели», не Бэкон и Декарт, а мы, узревшие Горгону, ответственны перед племенем растущих – ныне вкушающим в чужом пиру похмелье. Незавидна судьба разочарователей – то ли дело открыватели горизонтов! – но, поставленные перед фактом, мы едва ли вправе онеметь, не предложив хоть первого шага им, еще не укрепившимся в безумном мире, еще, быть может, только и способным отвергнуть его безумие.
3. Режим и рецептура
28. Мы стоим всего лишь перед необходимостью решающего шага – признания приоритета интересов природы. Сформулируем его по возможности ясно: природа, именно и прежде всего земная и околоземная, первична в смысле приоритетности ее интересов, любезное человечество – вторично и представляет собой ее неотделимую ветвь. Первое не в шутку означает, что отнюдь не «благом человека», в привычном понимании, определяется его стратегия, но что, напротив, если интересы человеческого сообщества (группы, народности, государства, блока государств) антагонистически противостоят видовым интересам букашек, то букашки важнее. (Склонным усомниться в буквальном значении слов напомним о последствиях опыления полей ядохимикатами с самолетов, о роли дуста и т. д.) «Права природы» оказываются рангом выше «прав человека», поскольку включают их в себя. Сами эти последние превращаются в ничто при подрыве жизненных основ.
