Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи

В северной части Пратера немецкие инженеры по заказу организаторов построили самое большое в мире купольное здание – Ротонду, которая и стала центральным выставочным павильоном. Речь на церемонии открытия произнес младший брат императора Карл Людвиг, за которым с тех пор закрепилось прозвище “выставочного эрцгерцога”, поскольку его общественная деятельность по преимуществу сводилась к участию в такого рода мероприятиях. Свою продукцию в Вену привезли фирмы из 37 стран, в том числе пятнадцать тысяч австро-венгерских, семь тысяч немецких и семьсот американских. За восемь месяцев выставку посетили больше семи миллионов человек. В Хофбурге, понятно, остались недовольны: биржевой кризис и эпидемия холеры отпугнули многих, прежде всего иностранных, промышленников. Ни по одному показателю Вене не удалось обойти Париж 1867 года. Сама жизнь указала Габсбургам на место их империи на экономической карте; с Британией, Германией, Францией Австро-Венгрия тягаться не могла. В 1878 году в Париже прошла еще одна Всемирная выставка, громкий успех которой, кажется, отбил у Вены желание продолжать эти международные соревнования.

Однако в жизни самой Австро-Венгрии выставки продолжали играть заметную праздничную роль. В 1891 году в Праге (на просторах бывших королевских охотничьих угодий Бубенеч и Стромовка) организовали так называемую Юбилейную земскую выставку. Того же типа земская выставка прошла в Лемберге-Львове в 1895 году. Помпезное празднование тысячелетия венгерской государственности в 1896 году сопровождалось в Будапеште выставкой достижений местного народного хозяйства. Ее репетицией стало проведение в венгерской столице еще в 1885 году более скромной, но вызвавшей чрезвычайный интерес во всех окрестных землях Всеобщей венгерской выставки, при подготовке которой был переустроен Городской парк.

К полувековому юбилею царствования Франца Иосифа в венской Ротонде (здание сгорело в 1937 году, и теперь на его месте построен современный выставочный центр) открылась первая в Австро-Венгрии автомобильная экспозиция, на которой, в частности, демонстрировался и автомобиль местного производства, конструкции инженера Зигфрида Маркуса. У входа в Пратер тогда на радость горожанам оборудовали тематический городок “Венеция в Вене”. Венскую Венецию пересекали каналы и украшали макеты палаццо. Английский инженер Уолтер Бассет построил в парке огромное, диаметром более шестидесяти метров, колесо обозрения. В 1914 году популярная цирковая наездница Соланж д’Аталид совершила поездку, сидя верхом на лошади, стоящей на крыше ярко-красного вагончика этого колеса, которое до сих пор, после нескольких реконструкций, остается одним из видных сооружений города. А охотиться в потаенных уголках Пратера прекратили только в 1920 году, когда Габсбургская империя уже перестала существовать.

“Эпоха, отмеченная стремлением к развлечениям, – это всегда более или менее беспокойное время, и необузданная погоня за удовольствиями лишь отражает осознанное либо подспудное желание заставить умолкнуть неотвязную тревогу”, – заметил, характеризуя императорскую Вену, Марсель Брион. Но скажите, случались ли в истории, в которой войны всегда чередовались с перемириями, а будни – с праздниками, какие-то другие эпохи?

Улица Ярослава Сейферта[45], центральная улица третьего района Праги Жижкова, ориентирована на запад. Если погожим летним вечером идти по Сейфертовой к центру, то видно, как багровое солнце ныряет прямо за башни словно парящего над землей Пражского Града. Это одна из самых лучших, самых продуманных, самых правильных городских перспектив. Градчаны и Жижков, лежащие на разделенных долиной Влтавы холмах, еще сто лет назад считались разными городами, да и сейчас между этими районами по пражским меркам немалая дистанция. Чтобы безошибочно “нацелить” улицу на дальний объект на другом речном берегу, чтобы сделать прямым продолжением жижковского тракта воздушную дорогу к главному храму Града, собору Святого Вита, мало быть хорошим планировщиком. Нужно особое, тонкое ощущение архитектурной среды, умение соотнести влтавский рельеф с городским рисунком, с частыми цветовыми изменениями пражского неба (близкого, не заслоненного высоченными этажами). В Праге, чтобы увидеть небо, не нужно задирать голову. Некоторые улицы здесь выводят прямо на закат.

Соразмерность города ежедневному существованию человека, а не величию его замыслов – вот один из ответов на вопрос, почему Прага, не самая блестящая столица и уж конечно не главный урбанистический центр Старого Света, не первый век остается одним из самых излюбленных туристических уголков Европы. В 1800 году юный Артур Шопенгауэр, приехавший в Богемию с родителями, записывал в дневнике: “Над рекой Молдау[46] возвышается чудесный мост… на котором стоят многочисленные религиозные скульптуры, прекрасные произведения искусства”. Похоже, уже тогда Прага была разобрана туристами на праздничные картинки для приезжих господ: Карлов мост (в пору Шопенгауэра именовавшийся Каменным), ратуша с курантами, башни со шпилями, храмы с крестами, добродушные кабатчики, разливающие пиво…

Габсбурги владели Прагой без малого четыре столетия. В 1526 году чешский трон занял Фердинанд I Габсбург. Сеймы чешских земель избрали его королем. Фердинанд поклялся сохранить сословные вольности и сделать Прагу, а не Вену своей резиденцией. Однако и он, и его наследники последовательно ограничивали права дворянства и свободных горожан, проводили рекатолизацию и стремились превратить личную унию австрийских, чешских и венгерских земель в относительно централизованную монархию. На противоречия между государем и сословиями накладывалась религиозная напряженность: католикам, которым покровительствовал императорский двор, противостояли протестанты – гуситы, лютеране, кальвинисты. В 1609 году Рудольф II, император-пражанин, тридцать с лишним лет почти безвыездно проживший в Пражском Граде, в борьбе с непокорным братом Матиасом вынужден был опереться на чешские сословия и издал указ о религиозном равенстве в Богемии. Но при преемниках Рудольфа, том самом Матиасе и особенно при Фердинанде II[47], строгом католике, положения этого указа стали нарушаться. Дело кончилось открытым конфликтом между Веной и Прагой и низложением Фердинанда II. Взбунтовавшийся чешский сейм позвал на трон протестанта Фридриха Пфальцского.

Карта королевства Богемия Йозефа Эрбена. Прага, 1883 год.

Началась Тридцатилетняя война, оказавшаяся губительной для чешской государственности. Решающим стал день 8 ноября 1620 года, когда в битве на Белой Горе (сейчас северная окраина Праги) императорская армия разбила почти равное по численности войско восставших чехов и их союзников из Венгрии и Верхней Австрии. Фердинанд II жестоко наказал бунтовщиков и лишил Богемию всяких надежд даже на автономию. Символом окончательной победы абсолютизма стала казнь в июне 1621 года на Староместской площади “27 чешских панов”, объявленных предводителями бунта против императора. Мемориальная доска с именами казненных патриотов и сейчас красуется на ратушной стене. Среди “панов” оказалось 17 горожан и 10 дворян, в числе последних по крайней мере двое рыцарей-немцев и один чешский католик. На площади как знак победы контрреформации воздвигли барочную колонну во славу Девы Марии. Эту колонну, рядом с которой в 1915 году разместился многофигурный памятник религиозному реформатору и мученику Яну Гусу, после провозглашения независимости Чехословакии снесла патриотическая толпа. Не исключено, что скоро монумент вернут на площадь, – во всяком случае, такие разговоры в магистрате ведут.

Прага принесла Габсбургам в приданое многое из того, что и сейчас изображают на туристических открытках, – славный мост, крупнейший в западнохристианском мире кремль (пусть в первые столетия своего существования и не слишком ухоженный), Вышеградскую крепость, десятки церквей и монастырей, отменный по меркам времени университетский комплекс, роскошные дворцы местной аристократии и даже дом, в котором некогда якобы жил доктор Иоганн Фауст. С каждым десятилетием, по прихотям архитектурной и исторической моды, менялась и Прага – постепенно и медленно, без резких скачков, добавляя к уже существовавшему новое и часто сохраняя старое. Эволюция городского облика, как правило, оказывалась органичной; ее диктовали не столько честолюбие правителей, сколько дух и потребности времени.