Чешско-американский историк Питер Деметц поправляет составителей справочников, уверяющих туристов, что Прага формировалась как город трех культур – немецкой, чешской и еврейской. К этой триаде Деметц обоснованно добавляет четвертый элемент, напоминая, что в Праге издавна селились итальянские художники, зодчие, коммерсанты, музыканты, юристы, священники, дипломаты, ученые. Итальянские мотивы скрадывают тяжеловесность, смягчают прямолинейную чопорность немецкой архитектуры. Это еще одна причина того, что Прага милее и “домашнее” Вены и Будапешта. В историческом центре города не найти улицы или площади, к облику которых (особенно в XVI–XVIII веках) не приложил бы руку тот или иной итальянский маэстро.
Пражское архитектурное великолепие, в том числе и итальянское, во многом создавалось на еврейские деньги. Правилом это стало со времен главы (примаса) еврейской общины Мордехая Майзеля (1528–1601), щедрого и хитрого ростовщика, переломившего отношение венского двора к иудеям. Майзель одалживал деньги трем императорам, деду, сыну и внуку – Фердинанду I, Максимилиану II и Рудольфу II. Он не поторапливал венценосных должников, не наседал на них с погашением процентов. Майзеля допустили в Хофбург – после того как он снарядил целую армию на войну за чужую для него веру против турок. У Рудольфа II нашлась и другая причина для милости: Майзель оплатил расходы по закупке передового по меркам эпохи оборудования для дворцовой кухни. Майзель, состояние которого было сопоставимо с богатством габсбургской казны, выпросил у императоров для своих пражских соплеменников, с XI века селившихся на восточном берегу Влтавы, множество послаблений. Он построил и содержал школу для бедных детей, театр, Еврейскую ратушу, больницу, общественные бани.
Шесть сохранившихся до наших дней синагог пражского Еврейского города – словно шесть лучей звезды Давида. В гетто каждая семья говорила на языке той страны, откуда была родом. Роль общего языка играл то идиш, то старочешский, то немецкий. Из конца в конец пражской еврейской земли – полчаса прогулки: мимо Старого кладбища и Еврейской ратуши, на башне которой стрелки на размеченном иудейскими письменами циферблате идут в обратную сторону, но время отсчитывают правильно; через расфранченную Парижскую (и впрямь похожую на парижский бульвар) улицу – к мушиной вязи арабесок на фронтоне здания синагоги, расписанного с оглядкой на Альгамбру.
Несмотря на притеснения, которым то в большей, то в меньшей степени подвергались жители гетто, коронованные властители Праги обычно мирились с тем, что без своих евреев им не обойтись. Но не всегда. Самой последовательной гонительницей евреев среди Габсбургов считается Мария Терезия, в 1745 году, после прусской оккупации Богемии, повелевшая очистить пражское гетто, поскольку его жители якобы сочувствовали захватчикам. Заступничество имевших в Еврейском городе финансовые интересы дворян смирило гнев императрицы; платой за возвращение стали ежегодные взносы в государственную казну. Конец затворничеству Еврейского города положил в конце XVIII века Иосиф II, подписавший Акт о веротерпимости. Стены вокруг квартала синагог, получившего в честь либерально-авторитарного монарха название Josefstadt, Йозефов, снесли; евреев допустили в “обычные” школы, потом и в университет; отменили желтые метки на одежде и запреты на профессии. Жидовску улицу переименовали в Йозефову, а теперь она называется и вовсе дистиллированно – Широка.
Йозефов накануне санации. Фото 1890 года.
В 1850 году Еврейский город преобразовали в пятый “регулярный” район Праги. Но социальная дистанция между евреями, чехами и немцами сокращалась медленно. Один из основателей чешскоязычной журналистики, Карел Гавличек Боровский, ставил вопрос следующим образом: “Как сыны Израилевы могут принадлежать к чешской нации, если они семитского происхождения? Невозможно иметь две родины, две национальности, быть слугой двух господ. Тот, кто хочет быть чехом, должен перестать быть евреем”. Горько высказался о судьбе своего народа в начале ХХ века пражский раввин Рихард Федер: “Мы были везде и нигде, потому что были не слишком многочисленны и ни у кого не стояли на пути. Одного мы хотели, одного добивались безуспешно: чтобы никто не мешал нам писать первую букву в слове “еврей” прописной, а не строчной”. Но кое-кому это все же удавалось: евреи, особенно те, кто побогаче, разъезжались по Праге, покупали дома, магазины, фабрики. Некоторые счастливчики, вроде текстильных фабрикантов братьев Иегуды и Мойзеса Поргесов, которые получили дворянские титулы и благородную фамилию фон Портхайм, сказочно обогащались. Беднота ютилась в деревянных трущобах Йозефова.
К концу XIX века только 20 % населения этих кварталов, превратившихся в прибежище люмпен-пролетариата, были евреями. Такими “руины” гетто застал юный Франц Кафка, родившийся в 1883 году в доме на углу нынешних Капровой и Майзловой улиц. Еще через десять лет несколько сотен обветшавших зданий, на первых этажах которых размещались лавки старьевщиков, бордели и дешевые пивные, приговорили к сносу по утвержденному Веной плану. Это мероприятие, равного которому по масштабу не знала Австро-Венгрия, получило название “санация”. С территории бывшего гетто, подсчитал педантичный краевед, вывезли 21 700 повозок строительного мусора. Конечно, тогдашние представления о городском комфорте кажутся убогими: на рубеже веков большинство населения Праги обитало в однокомнатных квартирах, 80 % которых не имели ванных комнат. В старом Йозефове один туалет приходился в среднем на десять семей.
Историки архитектуры относятся к пражской санации примерно так же, как к инициативам барона Жоржа Эжена Османа, уничтожившего ради удобства состоятельных горожан половину средневекового Парижа. Древнюю планировку улиц при пражской санации сохранили, но не более того. Йозефов – район, созданный в соответствии с представлением о прекрасном выходцев нового среднего класса. Еврейская старина упакована в подарочный футляр, подается в меню как завтрак туриста, вместе с излишествами праздной жизни: лучшие в городе сладкие десерты – в стильном кафе Barock, самые крупные бриллианты – в витринах Bvlgari и Cartier, самые свежие мидии – в ресторане Les Mules. Туристическая река протекает из Йозефова к реке настоящей – к Влтаве, к Карлову мосту, вдоль которого шеренгой выстроились каменные праведники.
История чешской столицы – это не летопись постепенного поглощения укрепленным городом окрестных деревень, а хроника слияния нескольких вполне равноправных поселений. Старый город, Новый город, Вышеград и Градчаны формально были сведены под одно административное управление императорским эдиктом в 1784 году, хотя каждый район сохранил и свой совет, и свою ратушу. К тому времени уже существовала введенная Марией Терезией порайонная четырехзначная нумерация зданий (она используется до сих пор). Прага последней трети XIX века – габсбургский город, в котором пышность фасадов и грязь задних дворов (сочетание, характерное для любой европейской столицы до эпохи электричества, общественного транспорта и канализации) постепенно сменяются чистеньким уютом. Этот уют дал новую опору готике, ренессансу и барокко – подобно тому как корж из плотного теста подпирает кремовые башенки и цветы, выстроенные кондитером на верхушке торта.
Прага превращалась в город со всеми параметрами метрополии – с широкими проспектами, элегантными бульварами, гранитными набережными, общественными зданиями. На нынешней Вацлавской площади перестали торговать лошадьми, на нынешней Карловой площади прекратили продажу рогатого скота, на Сеноважной – закрыли сенной базар, на нынешней Ечной (Ячменной) улице упразднили свиной рынок. В 1874 году снесли последние крепостные стены. Прага перестала быть только городом аристократических дворцов, их дополнили особняки буржуазии. Архитектурная эклектика сменилась торжеством неоренессанса: Общественный дом; построенный вместо Конских ворот Национальный музей; поднятый на голом поле вокзал, получивший имя императора Франца Иосифа. Вокруг вокзала разбили парк, теперь ставший главным прибежищем городских бомжей. А сам вокзал после 1918 года сменил имя императора на имя одного из могильщиков Австро-Венгрии, президента США Вудро Вильсона.
В 1891 году по случаю проведения в Праге Юбилейной земской выставки Чешский клуб туристов профинансировал строительство на холме Петршин приблизительной копии Эйфелевой башни высотой около шестидесяти метров. Не отличающаяся особенной элегантностью, эта смотровая вышка подпирает небо до сих пор. В Праге появилось и собственное техническое чудо: рядом с выставочными павильонами на окраине Бубенечского леса инженер Франтишек Кржижик, сын сапожника и служанки, оборудовал функционирующий до сих пор первый (и ныне один из самых больших) в Европе светомузыкальный фонтан. Газеты восторженно писали в мае 1891 года: “Сущность этой завораживающей игры света заключается в потоках воды, подсвеченных электрическими прожекторами с цветными стеклами сквозь прозрачное дно водоема. Воду в фонтаны гонит паровая машина при помощи скоростного насоса”. Кржижик – главный чешский народный умелец. Он разработал и первый железнодорожный электросемафор, и первый электрический локомотив, и первый электрический молот, и первый электромобиль, и первый пражский трамвай (маршрут от Летенских садов до выставки), наладил иллюминацию пражских проспектов. По его проекту в 1903 году проложена первая в Австро-Венгрии электрифицированная железная дорога, 25 километров стальных путей – от города Табор до местечка Бехине. И сейчас раз в год по этой магистрали катает публику исторический поезд.
