Все детство Зохры Нажма пыталась научить ее обращать на звуки внимание, но Зохре было легче просто игнорировать те немногие звуки, которые она слышала, и опираться только на зрение. С кохлеарным имплантатом Зохра узнала, что от любого действия возникают звуки; она начала ожидать появления звуков, а ожидания играют важную роль в нашем восприятии. Например, когда она открывала картонную коробку, она знала, что движение крышки вызовет некий звук. «Звук, – писала Зохра, – перестал быть шумом, но стал скорее историей или событием». Зохра узнавала значения звуков, и они становились менее пугающими: теперь она начала чувствовать себя с ними в безопасности.
Однажды Нажма мимоходом спросила Зохру, не играла ли она тем утром в скрэббл – настольную игру по составлению слов. И действительно, Зохра открыла коробку, высыпала фишки с буквами и села играть сама с собой. По звуку, с которым фишки высыпались из коробки, Нажма в соседней комнате сделала вывод о том, что Зохра села играть. Это произвело огромное впечатление на Зохру: получается, что по простому звуку можно столько понять? И теперь она по-настоящему начала слушать.
«Какой твой любимый звук?», – спросила я Зохру, когда мы только начали беседу в 2010 году. Она ответила, не задумываясь: «Смех». Звук смеха стал для нее полнейшей неожиданностью. Она знала, что устная речь состоит из звуков, но не знала, что это относится и к смеху тоже. Она любила посмеяться, но думала, что смех – это только выражение лица. Теперь же она могла слышать смех, и он казался ей более настоящим, глубоким – и невероятно заразительным. Когда она слышала смех, она смеялась тоже.
Поначалу все звуки пугали Зохру, потому что они для нее не имели смысла, но теперь ее пугают только звуки, связанные с гневом – например, раздраженный голос или грохот, с которым кто-то в ярости захлопывает за собой дверь. Звуки, которые нас раздражают, вроде скрежета ногтей по доске, ее раздражают тоже. Зохра раз за разом подчеркивала эмоциональное наполнение звуков. Ритм и модуляции человеческой речи успокаивали ее, как ребенка успокаивает голос его матери. Пока мы говорили в моем кабинете, в коридоре переговаривались другие студенты: в отличие от меня, Зохра не понимала, что они говорят, но она могла разобрать эмоции в их голосах, и эти голоса действовали на нее успокаивающе. Теперь по звукам она не глядя могла понять, что она не одна в комнате. Это «еще один глаз», сказала мне Зохра. Так она чувствует связь с людьми.
Зохра обрела слух и обнаружила, что звуки оказывают на нее сильное эмоциональное воздействие, тогда как Лиам, обретя зрение, переживал совсем другой опыт. Большая часть зрительной информации не вызывает у нас сильных эмоций, и Лиам не понимал, что должно показаться другим людям красивым, а что уродливым. Энтони Сторр в своей потрясающей книге «Музыка и сознание» пишет, что между слухом и эмоциями связь намного теснее, нежели между зрением и эмоциями[189]. Это подтверждают и лабораторные исследования, согласно которым люди лучше определяют эмоции других людей по их голосу, а не по поведению[190]. Создатели фильмов постоянно управляют нашими эмоциями посредством звуков, добавляя музыку, чтобы усилить воздействие визуальной составляющей фильма. Сторр писал о том, как один его друг впервые посетил Большой каньон и почувствовал, что он не такой величественный, как ему представлялось по кино. Фильмы всегда сопровождаются музыкой, которая усиливает драматизм ситуации. Если мы видим раненое животное или страдания человека, наша эмоциональная реакция будет слабее, чем если мы услышим их крик. Звук человеческого голоса может нас успокаивать, но иногда его используют для ужасающего манипулирования людьми. Гитлер использовал свой гипнотический голос для убеждения. Если же обращаться к более позитивным примерам, то смехотерапия работает отчасти потому, что звук смеха, как обнаружила Зохра, вызывает у нас положительные эмоции.
Неудивительно, что звуки вызывают сильные эмоции: это жизненно важная система раннего предупреждения. Мы слышим звуки в темноте, слышим звуки из-за угла и слышим то, что происходит в километре от нас. Мы издаем заряженные эмоциями звуки – рычим, всхлипываем и смеемся – и мы быстрее реагируем на эти звуки, чем на слова[191]. Мы морщимся, когда кто-то царапает ногтями по школьной доске, потому что паттерн звуковых волн в этом случае похож на звуковые волны от человеческого крика[192]. Возможно, отчасти смех вызывает у нас радостные чувства, поскольку он провоцирует выброс эндогенных опиоидов в мозге[193]. Слуховая кора и подкорковые слуховые зоны связаны со структурами, отвечающими за обработку эмоционального содержания событий, – в частности, с миндалиной и с прилежащим ядром[194]. Как обнаружила Зохра, мы от природы быстро и эмоционально реагируем на звуки.
Отсутствие звуков также оказывает на нас сильное эмоциональное воздействие. Поскольку Зохра была глуха в детстве, она спокойно чувствует себя в тишине и иногда даже снимает внешнюю часть имплантата, когда звуки начинают на нее давить. Она намного больше боится полной темноты. Но чаще всего тишина нас пугает: мы едва ли осознаем фоновые шумы, но от них зависит наше эмоциональное спокойствие. Мир тишины – это мир без действия, мертвый мир, и многим из нас такой мир кажется страшным.
Глава 14. Разговоры с собой
Умение различать звуки окружающей среды стало для Зохры величайшим достижением, но больше всего она хотела свободно говорить с другими людьми – понимать их речь и быть понятой самой. Для Зохры узнавать слова до сих пор намного сложнее, чем узнавать любые другие звуки. Она описывает звуки окружающей среды как «более плотные» и может представить себе урчание мотора, но не может представить, как звучит то или иное предложение.
Поскольку в основном мы общаемся посредством речи, мы должны извлекать из нее намного больше информации, чем из других звуков. Мы можем услышать, что мимо нас проезжает машина, но нам обычно неважно, какая именно; в случае с речью же нам нужно распознавать малейшие различия в том, как звучат те или иные слова. Едва заметные, но очень важные изменения в звучании слов подсказывают нам, слышим ли мы утверждение или вопрос и что чувствует говорящий – радость, злость или скуку.
После операции хирург сказал Нажме, что не согласился бы ставить Зохре кохлеарный имплантат, если бы знал, как долго она была абсолютно глуха. Зохра страдала от прелингвальной глухоты, то есть она была глуха еще до того, как овладела речью. При помощи слухового аппарата она иногда выхватывала те или иные согласные, которые трудно читать по губам, – например, «х», «г» и «к» – что помогало ей понимать речь, но за все детство она не услышала отчетливо ни одного слова. Именно поэтому Зохре приходилось намного сложнее, чем тем людям, которые страдали от постлингвальной глухоты: они еще могут помнить, как звучат слова. Поначалу речь через кохлеарный имплантат звучит несколько искусственно, как у робота, но многие взрослые с постлингвальной глухотой все же начинают понимать устную речь в тихой обстановке вскоре после получения имплантата.
После операций Зохра еще полгода прожила в Канаде: по утрам она занималась с логопедом, а все оставшееся время ее тренировала Нажма. Первой задачей Зохры было научиться разделять все звуки на речь и все остальное. К счастью, устную речь выделяют определенные характерные черты – например, в английском языке звуки произносятся со скоростью от двух до десяти звуков в секунду, а громкость речи и тембр у каждого человека обычно варьируется незначительно[195].
Обычно мы учим детей устной речи естественным образом, разговаривая с ними на «материнском языке», – медленно, упрощенно, преувеличивая эмоциональное содержание фраз, – но Зохре с самого начала пришлось учиться более быстрой и сложной речи взрослых. Это было очень трудно и утомительно, и иногда занятия доводили и Нажму, и Зохру до слез. Через месяц или два Зохра начала отличать мужские голоса от женских. Первое слово, которое она узнала, было слово «банан». Как оказалось, гласные было услышать проще, чем согласные, а кроме того, в речи очень легко выхватить телефонные номера и другие цепочки чисел, которые иногда сообщают по радио: Зохра предположила, что это должно быть связано с их ритмом. Арлин Ромофф, описывавшая свой опыт жизни с кохлеарным имплантатом в книге «Вновь начать слышать» (Hear Again), также упоминала, что цепочки чисел особенно выделяются в речи[196].
