— Пока нет, но наступит день, и бразильцы полетят.
— Интересно, говорят, Луна большая, все равно как наша Земля. Там есть такая река, как Амазонка, или хотя бы как эта, Тапажос?
— Что ты! Там вообще не существует никаких рек.
— Вот, наверное, скукота-то у тамошних местных жителей!
— Жителей там тоже нет.
Ассис больше не стал задавать вопросов, видимо усомнившись в глубине моих знаний о жизни на небесных светилах. Однако потом не выдержал, решив поставить все точки над «и».
— В таком случае трудно придется людям, которые попадут на Луну. Рек нет, людей нет. Вы представьте, если бы у нас не было ни Амазонки, ни жителей на Амазонке! Попробуй тогда продраться сквозь чащи и лианы джунглей! Да, трудно им придется: на каждом шагу опасность.
С выводом моториста о трудностях, подстерегающих первых путешественников на Луну, нельзя было не согласиться. Конечно, не вдаваясь в детали относительно лиан и лунных джунглей, Ассис был явно доволен, что собеседник придерживается такого же мнения о существовании риска для первых путешественников на Луну.
— Кто-нибудь есть на гайоле? — вдруг послышался невдалеке голос.
— Есть! — отозвался Ассис. — А в чем дело?
— Подвиньте ее немножко, метров на десять вперед, потому что вы заняли наше место. — В темноте были видны очертания гайолы, похожей на нашу «Эсперансу».
Ассис нехотя встал, покопался под навесом, вытащил оттуда старый железный фонарь и укрепил его на носу лодки, с тем чтобы осветить место новой стоянки, которую предстояло выбрать. Предосторожность оказалась нелишней, так как при свете фонаря можно было увидеть впереди метрах в семи высовывающийся из воды столб с тремя крючьями, о которые в темноте можно было очень легко распороть обшивку бота. Перехватываясь за доски причала, мы осторожно перевели «Эсперансу» на новое место. Ассис не стал тушить фонарь, а понес его на корму, чтобы устроить при свете более удобную постель. Не успел он дойти до места, как вдруг на нас словно обрушился мелкий град. Туча каких-то крылатых насекомых кружилась вокруг светлого пятна, садилась на наши лица, руки, пыталась пробиться сквозь стекло фонаря, к свету. От неожиданности Ассис выронил из рук фонарь.
— Ой, ой! — закричал он. — Это же пото.
Фонарь при падении не опрокинулся, и керосиновая коптилка продолжала гореть. Дальнейшие действия Ассиса мне были непонятны. Он схватил упавший фонарь, сильно встряхнул его, так что керосин разлился и загорелся внутри фонаря. Затем Ассис размахнулся и выбросил на берег огненный предмет. Он упал на землю метрах в десяти от борта лодки, и тысячи неизвестных пото моментально покинули «Эсперансу». Видно было, как веселый хоровод черных точечек закружился около пылающего факелом фонаря.
— Вот мы попали в беду! — сокрушенно произнес Ассис.
— А в чем дело? Почему ты так испугался?
— Ничего я не испугался, просто не хочется неделю, а то и больше ходить искусанным. Много пото успели сесть на вас, на лицо, на руки?
— Вероятно, штук десять, а может быть, больше. Разве это так важно?
— Завтра утром посмотрите на себя, тогда скажете, важно это или нет.
Действительно, на другой день, при дневном свете мы увидели красноватые следы примерно в два-три сантиметра величиной на наших шеях, руках, а у Ассиса даже на обеих щеках. Это были укусы пото — летучих муравьев. Рубцы долгое время неприятно зудели и исчезли только на вторые или третьи сутки.
Утром в поселок заходить не стали, а пошли дальше, к реке Купари, которая вливается в Тапажос, несколько километров не доезжая до поселка Авейрос. Ассис хотел здесь показать заросли виктории-регии, которых, как он уверял, массу можно встретить в небольшом заливчике километрах в пяти вверх по Купари. Когда «Эсперанса» проходила мимо небольшой речушки, впадавшей в Купари, у Ассиса что-то забарахлил мотор. От больного мотора можно было ожидать разных каверз: все-таки мы поднимались вверх по течению. Пристав к берегу, Ассис стал продувать свечи. Место, где остановилась «Эсперанса», было изумительно красивым. Хотя орхидеи здесь и не росли, в цветах недостатка не замечалось. Вынув фотоаппарат с заряженной в нем цветной пленкой, я приладил телеобъектив и стал с помощью зухера выбирать объект поинтересней. Внимание привлекло высокое дерево. Его темно-коричневый гладкий ствол был безукоризненно строен. Длинные листья ярко-зеленой расцветки в середине казались из-за прожилок фиолетовыми. Крона дерева была усыпана крупными белыми цветами.
— Посмотри, Ассис, какое интересное дерево! Прошу, когда подлатаешь мотор, подойдем немножко поближе, можно сделать хороший снимок и сорвать несколько цветков. Может быть, удастся один из них довезти до Рио.
Ассис посмотрел, куда я показывал рукой, и удивленно присвистнул.
— Хорошо, что вы предупредили меня, — ответил он испуганным тоном. — Вы знаете, какое это дерево? Это ташезейро! Если случайно наткнетесь на подобное дерево, обходите его далеко стороной, иначе не миновать большой беды.
А мне вспомнились пушкинские строки:
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
И дальше:
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет — лишь вихрь черный
На древо смерти набежит
И мчится прочь уже тлетворный.
Замечательное стихотворение об анчаре! Правда, Пушкин немного преувеличивал. Действительно, сок анчара ядовит, но все-таки ветер, набежав на дерево смерти, прочь мчался не тлетворным. А вот бразильское дерево на вид такое безопасное, даже красивое, было гораздо опаснее анчара. Бразильцы называют его ташезейро. Дерево обладает чрезвычайно коварными свойствами — вернее, не само дерево, а его обитатели. Оказывается, ташезейро живет в симбиозе с особыми муравьями, называемыми огненными муравьями, или ташиз. Стоит только приблизиться к дереву и задеть за его ствол, как на вас сверху посыплются мириады необычайно злых насекомых. Когда семена этого дерева созревают, то и ветер, если набежит на ташезеиро, «мчится прочь уже тлетворный», потому что семена разносятся ветром во все стороны, словно на парашютиках. Так летят они далеко от родительского ствола, и если поднять такой парашютик с семенем, то внутри вы уже увидите массу муравьев. Можно сказать, что симбиоз огненных муравьев с ташезейро начинается с момента рождения дерева.
Есть документальные свидетельства, рассказывающие о том, как владельцы серингалов применяли очень простой метод, если хотели избавиться от какого-нибудь работника. Они привязывали серингейро к стволу ташезейро, и муравьи убивали человека.
Не знаю, как относятся звери и птицы к анчару, но на ветви ташезейро птицы никогда не садятся и под сенью кроны его никогда не отдыхают звери.
Починив кое-как мотор, Ассис снова выбрался на Тапажос. И вот уже осталась справа деревня Авейрос, через несколько часов пути показалась Белтерра — одна из немногих бразильских плантаций культурного каучука. История этой плантации довольно любопытна. Идея организовать посадки каучуконосов на Амазонке принадлежит крупным потребителям каучука — Форду и Файрестону. Желая освободить себя от зависимости английской каучуковой промышленности, эти две американские монополии решили попытаться сами организовать производство натурального каучука. Файрестон обратил свои взоры на Либерию, Гудиер — на Коста-Рику, а Форд, следуя совету консула Бразилии в Нью-Йорке, вошел в контакт с тогдашним губернатором штата Пара — Дионисио Бентесом.
Как раз в это время штат Пара переживал наиболее трудный период своей экономической истории. Бентес решил поправить финансы штата и согласился предоставить Форду концессию. Чтобы иметь о ней ясное представление, а также о тех выгодах, которые должен был получить Форд с этой концессии, можно привести отрывок из книги Алсидеса Жентила, которая называется «Концессия Форда и губернатор Дионисио Бентес».
Правительством штата Пара была предоставлена в концессию территория в миллион гектаров. Концессия предоставлялась бесплатно. Форд был обязан производить посадки каучуконосных деревьев на территории концессии, причем количество деревьев, которое должен был посадить Форд, не оговаривалось в контракте. Там было сказано: «По контракту Форд обязан в первые два года посадить на четырехстах гектарах каучуконосные деревья. В третий год — на следующих четырехстах гектарах». Итак, всего на тысяче двухстах гектарах. Но не забывайте, что концессия была размером в один миллион гектаров.
Согласно контракту Форд мог использовать водопады для постройки электростанций, прокладывать на территории концессии железные дороги, устанавливать радиопередатчики, радиостанции, возводить телеграфную связь, иметь на территории концессии собственную полицию, строить фабрики и банки. Фактически это было бы государство в государстве, похожее на «Юнайтед фрут компани» в Гватемале и других центральноамериканских странах. Но это было еще не все. Правительство штата Пара согласно договору освобождало концессию Форда от налогов на ближайшие пятьдесят лет.
