23 ноября 1920 года — корреспондент пишет в «English Mechanic» (112–214), что видел луч света, бивший из Луны, или пятно настолько яркое, что оно выглядело, как луч прожектора, светивший с короны Луны в районе Фунери.
Около 1 января 1921 года — несколько неправильных черных объектов пересекали диск Солнца. Преподобному Уильяму Эллисону — «English Mechanic» (112–276) — они напомнили клочки горелой бумаги.
25 июля 1921 года — в Комри громкий раскат, за которым последовала резкая вибрация и рокот, — отмечает лондонская «Times» (27 июля 1921 г.).
31 июля 1921 года — обычные признаки других земель, из которых на эту землю попадают объекты и субстанции — но нам не хочется возиться со столь будничными чудесами…
Потому что мы знаем более яростные времена, и бушевание разности потенциалов между этой Землей и другими мирами: потоки динозавров, разбавленные более мелкими животными, проливались с неба, пенясь клыками и бивнями, затягиваясь кровавым туманом, который солнце лживо драматизировало насмешкой радуги. Или, в терминах планетарных чувств, такие потопы были серенадой, спетой каким-то миром этой Земле.
Если поэзия — это образы, и если поток образов представляет собой материальную поэзию, такая декламация была начертанной в трех измерениях гиперболой, возможно, подсмотренной или подслушанной, и раскритикованной Марсом и осужденной за излишнюю причудливосгь Юпитером. Какой-то другой мир, встречаясь с этой Землей, напрягает свое немалое воображение и засыпает ее живыми метафорами: выпевает поток мастодонтов, щекочет ее бабочками, страстно взревывает бизонами. И уплывает — прошмыгнув мимо Венеры, пробормотав ей пару антилоп или обогнув ее сбоку и небрежно сплюнув лошадью…
Скудные, выродившиеся времена — и теперь порой кто-то приближается к этой Земле и шепчет ей пошлые пустячки.
31 июля 1921 года — дождь лягушат, падавших на ферму Энтона Вагнера близ Стерлинга, Коннектикут, — «New York Evening World» (1 августа 1921 г.).
На закате 7 августа 1921 года неизвестный светящийся объект видели у горы Гамильтон астроном профессор Кэмпбелл и один из тех, кто еще может однажды высадиться в областях, в которые мы не верим, — авиатор капитан Рикенбэкер. В «English Mechanic» (114–211) еще один персонаж этой импровизированной драмы экстрагеографии, полковник Марквик, ортодоксальный астроном, но также свидетель странных явлений, перечисляег других людей, наблюдавших этот объект. Первый из них — доктор Эммер из Детройта. В «English Mechanic» (114–241) Г. П. Холлис, некогда восхитительно «точный» и положительный, говорит в связи с этими наблюдениями нечто похожее на легкую слабость отвергательства, поскольку старая уверенность начинает чуточку сдавать — «что в небе больше удивительного, чем мы догадываемся, или что легко можно обмануться».
Забавно читать о «землетрясении», описанном на техническом жаргоне, располагая данными, что это было вовсе не землетрясение в обычном сейсмологическом смысле, а отзвук воздушного взрыва. 7 августа 1921 года — сильный толчок в Нью-Кэнтоне, Вирджиния. Профессор Стивен Табер объясняет, что толчок, возможно, зародился в сланцевом поясе округа Бэкингем и имел мощность 5 баллов по шкале Р.-Ф. Но затем говорится, что, по уверениям «авторитетных лиц» из обсерватории Маккормик, сотрясение произошло в результате воздушного взрыва. В свое время в этом вопросе не будет ничего забавного, если когда-нибудь будут приняты хотя бы отчасти те массивы данных, которые я пока не привожу, так как не могу еще дать им полного истолкования, — что некоторые из катастроф, опустошивших лик Земли, были отдачами от взрывов в небе, повторявшимися неделями подряд, а иногда месяцами и даже веками, указывая на неподвижный источник над пострадавшим районом.
«New York Tribune» от 2 сентября 1921 года:
Дж. Ч. Г. Макбет, лондонский управляющий телеграфной компанией Маркони, рассказывал вчера нескольким сотням человек в нью-йоркском Ротари клубе, что синьор Маркони полагает, будто перехватил послания с Марса во время недавнего атмосферного эксперимента с беспроводной связью на борту своей яхты «Электра» в Средиземном море. Мистер Макбет сказал, что синьор Маркони не сумел найти иного объяснения тому факту, что во время своего эксперимента он перехватил магнитную волну длиной 150 000 метров, в то время как самая большая длина волны, производимая сегодня в мире, составляет 14 000 метров. Регулярность сигнала, по словам мистера Макбета, исключает мысль, что волну могло породить электрическое возмущение. Сигнал был непонятным, представляя, по-видимому, код, сказал оратор, и понять удалось только сигнал, напоминающий букву V в коде Маркони.
Но летом 1921 года планета Марс была далека от противостояния. Магнитные колебания могли долететь из какого-то другого мира. Они могли иметь тот же источник, что и звуки, слышащиеся с правильными интервалами…
Небесный Сан-Сальвадор…
И мы возвращаемся к принципу, неизменно поддерживающему нас: что существование представляет собой бесконечные ряды и что оно повторяется, за исключением отдельных подробностей…
Что точка, показавшаяся на западном горизонте Лиссабона 4 марта 1493 года, не могла быть единственным кораблем, вернувшимся из неведомого с грузом вестей…
И что, может быть, в сентябре этого, тысяча девятьсот двадцать или тридцать какого-то года что-то еще… искорка в небе этой земли… возвращение чего-то из Сан-Сальвадора небес — и протест самого неба, отвечающего взрывами на голоса низших или на обманчивые расчеты его удаленности. Если небу не хватит снега, небоскребы заменят его клочьями исписанной бумаги, а когда бумага кончится, то и обрывками рубашек и юбок.
Какое будет шествие! Некто будет швырять в толпу маленькие черные камешки. Над ним взлетят голубые купидоны. Потом его осыплют оскорблениями и затравят до смерти. Но в этом шествии он проведет за нос нелепицу, которой не может быть, — около десяти футов в длину, с короткими крылышками, ковыляющую на перепончатых ногах. Оскорбления, травля и смерть — он щелкнет пальцами перед носом этой нелепицы. Это дорогого стоит — провести такое за нос и доказать, что таких видят в небе, где, по общему мнению, обитают ангелы. Для него это будет великая минута. Он вернется в Нью-Йорк и прошествует по Бродвею со своим ангелом!
Некий еще неведомый Де Сото этой Земли увидит в себе Отца Грозовых Туч.
Бальбоа величия, известный ныне лишь самому себе, возвысится на небесном хребте меж двух сияющих морей.
Гейзеры вечного вызова.
Аргонавты параллельных прямых и бродяги-авантюристы. Пусть говорят, что это летучие семена. Из таких семян вырастают новые колонии.
Что геосистема — вызревающий зародыш организма, ядро которого — эта Земля, — но организма, настолько ярко характеризующегося собственными условиями и чертами, что уподобить его любому предмету, содержащемуся в нем, значит интерпретировать объект в терминах его части, — так что мы говорим об организме, который неполно или до нелепости неадекватно, можно уподобить яйцу, или личинке, или иной незрелой форме — система с ядром-Землей, зависящая от внешней для нее среды, как в том или ином смысле зависят от среды все подобные, но меньшие и содержащиеся в ней существа, — и стимулируемая потоком силы, которая пока называется метеоритной, хотя многие из так называемых «метеоритных потоков» представляются мне больше похожими на электрические потоки, излучаемые пуповинными каналами созвездий, — оживляемая своим Солнцем, которое в свою очередь питается кометами, каковые, исходя из внешних резервуаров силы, разгружаются на Солнце и, не подверженные гравитации, возвращаются к внешнему источнику существования, причем иные даже соприкасаются с Солнцем, но ничем не выказывают воздействия так называемого притяжения.
В техническом смысле мы отказываемся от доктрины эволюции.
Наша идея — сверхзародышевое развитие в одной замкнутой системе. Мы видим предназначение, скрывающееся или проявляющееся во всем в пределах данной системы, при отсутствии Главного Предписателя, поскольку мы не видим никакой предписывающей силы, которая сама не была бы продуктом более отдаленного предназначения. В терминах нашего опыта мы не можем представить себе высшего предписания, как не можем представить крайности ни в каком другом отношении. Но мы говорим о системе, которая, в нашем понимании, не представляет собой законченной целостности, а потому не требуется никаких метафизических идей.
Я подчеркиваю, что эта наша мысль не предназначена для помощи и утешения реакционеров типа, например, полковника У. Дж. Брайана; она не вполне антидарвинистская; идея развития сменяет идею эволюции, но мы принимаем процесс отбора, не чего-то, вольно названного средой, но относительно скрытого порядка и предназначения, предопределенных и соблюдаемых чем-то, чего мы не мыслим в антропоморфных терминах.
