Ознакомительная версия.
По-своему занятен и психологический комплекс тех, кто вынужден помогать своим детям в учебе. "Папа, у меня задачка не выходит!" – Папа отрывается от футбольного матча по телевизору, приосанивается и надевает очки: "Та-а-ак, посмотрим" (оставим в стороне ответ "Спроси у мамы", рассмотрим случай "хорошего" папы). Папа, конечно, основательно подзабыл правила обращения с цепными дробями. Если он не справится с задачей для третьего класса, на его голову в глазах сына падет черный позор, авторитет будет подорван. Если пример все же удастся осилить, то это будто бы само собой разумеется: "Папа заканчивал институт, он владеет даже высшею математикой". Подобная семейная игра – с заведомо не нулевой суммой, в которой можно многое проиграть, но, увы, мало что выиграть. На приглашение к играм подобного сорта в другой ситуации мы наверняка бы ответили: "Это нахальное шулерство!" Но кто по-настоящему знает и помнит рассматриваемое старо-рациональное (за исключением горстки узких специалистов)? – Наверное, школьные преподаватели. Однако мы относимся к ним едва ли не со снисхождением, а в ультрасовременной Америке предпочитают не жениться на учительницах, и учитель после 15-летнего стажа не дает показаний в суде.
Таким образом, можно констатировать вытеснение старо-рационального из области "нормального" взрослого мира, с поля актуальной культуры, общественной жизни. Проиллюстрированное на уровне персональных реакций – так сказать, в аспекте онтогенеза – воспроизводится и в коллективно-историческом, филогенетическом плане: стремительно изменяющиеся, уходящие вперед наука, культура, социум тщательно забывают, а то и рубят собственные "хвосты". В связи с чем, вероятно, допустима следующая гипотеза: наряду с тем бессознательным, которое изучают психоаналитики, культур-антропологи (и которое мы рассматривать отказались), существует и так называемое новое бессознательное, слагающееся из задвинутого в темный чулан или "отработанного" рационального. Подобно богатой соками почве, оно питает ныне живущие культурные и социальные организмы и при этом является продуктом тысячелетий социокультурного мира предшествующих поколений. Она, эта почва, заодно служит и основанием современных цветущих форм деятельности, сознания, социальной организации. Наша способность забывать и даже намеренно изгонять из памяти, психически блокировать все "ненужное" и/или неприятное ответственна за упомянутую изоляцию, формирование нового бессознательного. Чему способствует и всеобщее устоявшеееся мнение: "Школьное знание, школа – это одно, а взрослая, т.е. серьезная, настоящая, жизнь – совершенно другое", – и это становится еще одной предпосылкой каждодневного, самовоспроизводящегося отделения старого рационального от современного. Старо-рациональное – нечто пассивное, неизменяемое, искусственное; ему учат в огороженных резервациях, т.е. в школах, тогда как новое – истинная сфера приложения наших сил, область подлинных, свободных, невыдуманных интересов.
Бессознательное, в данном случае новое бессознательное, – здесь мы полностью солидарны с аналитической психологией – решающим образом влияет на человеческое воображение, интуицию, кредо (априорные, необсуждаемые предпосылки), на интеллектуальные, эстетические, социальные плоды развивающейся современной реальности. Однако на сей раз, в отличие от психоаналитического бессознательного, оно оказывается вполне рациональным по природе и, значит, подлежащим рассудочному анализу. Термины "новое бессознательное" и "рациональное бессознательное" поэтому отныне будут использоваться как синонимы.
Рациональное бессознательное слагается не только из некогда пройденного в школе, а затем полностью или наполовину забытого. В него входят и те разделы старо-рационального, с которыми нам, возможно, никогда не доводилось знакомиться, но которые, однако, принадлежат тому же единому корпусу, с необходимостью связаны с тем, что изучалось. О таких разделах у нас нет никаких, даже смутных, воспоминаний, и все же они дают знать о себе на уровне спонтанных догадок,(7) на уровне, так сказать, "априорного предзнания". В состав рационального бессознательного может быть включено и то, что забыто современной культурой в целом, и, тем не менее, остающееся ее негласной, но обязательной предпосылкой.
Это и понятно: обыкновение забывать присуще не только индивидам, но и целым народам, цивилизациям. Ведь процесс сохранения любого из положений рациональной культуры требует непрестанной работы; воспроизводство – результат не только постоянных усилий, но и новых жертв (не говоря об ординарных финансовых затратах, каждый может вспомнить, скажем, о собственных слезах, когда заставляли заучивать таблицу умножения). Прежние математические достижения теряют и сами математики. В качестве примера можно привести одну из бытующих версий, почему на протяжении трех веков не удавалось доказать большую теорему Ферма, формулировка которой элементарна.(8) Стоит ослабить пристальное внимание – и целые области рационального попадают на периферию поля интеллектуального зрения, а не то и в "слепую зону".
Исключительно высокая формообразующая роль рационального, в нашем случае старо-рационального, обязана не только пресловутому технократизму индустриального общества, глубокому проникновению рациональных парадигм и в гуманитарное, в социально-политическое мышление, в реальное поведение. Наши эвристическая деятельность, историческое творчество в значительной степени подпадают под юрисдикцию платоновской схемы: достижение нового знания есть "припоминание". При встрече – в научных теориях, в произведениях искусства, в политических и государственных конструкциях – с элементами старо-рационального происходит акт "узнавания", осуществляется своеобразное освобождение из плена забвения, "орфическое воскрешение", вызывается соответствующий "катарсис". Причем, возрождается, прорывается на поверхность тот инфрауровень нашей ментальности, который освящен непререкаемым авторитетом, когда последний еще существовал для нас: для нас лично (учителя, родители), для нас вместе (патриархальное общество, мудрецы, Учителя с большой буквы). Как при всяком выныривании существ из глубин "внутреннего моря" подсознательного, мы испытываем как восторг, так и страх, цепенея перед химеричностью, нуминозностью.
Не только этим обусловлен регулятивный статус старо-рационального. Если миф обладал экзистенциальною силой, располагал не только познавательной, но и самопознавательной, идентифицирующей функцией, то он был, во-первых, разным для разных эпох и народов и, во-вторых, недостаточно по современным меркам организованным, систематичным, самосогласованным: одни его части могли противоречить другим или вообще с ними не соотноситься. Совсем иначе в сфере старо-рационального: оно куда более систематично, универсально, логически согласовано, что придает ему конститутивную прочность, устойчивость. Поэтому оно гораздо лучше отвечает привычкам современных человека и общества. Последнее резко повысило свою коммуникативную связность по сравнению с предшествующими эпохами, они оба стали более чуткими и менее терпимыми к противоречиям, нестыковкам, произвольности. Внутреннее равновесие – и модернистского человека, и социума – в большей мере достигается на дорогах не мифа, а обязательного, "естественного" старо-рационального. Именно к последнему во многом переходит та экзистенциальная, "спасительная" (и/или "избавительная", компенсаторная) роль, которую психоанализ отводил иррациональному бессознательному.
Но инвентаризация рационального бессознательного еще не закончена. Наряду с тем, что мы знали, да забыли, с тем, что большинство конкретно никогда не изучало, и с тем, что оказалось заброшенным культурою в целом, существуют и другие сектора. Вдоль одного из них мы скользнули в сноске о теореме Ферма – это то, что по каким-то причинам так и осталось ненайденным, неэксплицированным соответствующей культурой. На каком основании мы можем судить о реальности неоткрытого, наделяя его вдобавок статусом рационального? – На помощь приходит компаративистика, т.е. сравнительная культурология: например, европейцам вплоть до Нового времени были неизвестны ни алгебра, ни отрицательные числа, ни нуль, тогда как арабы, индийцы, китайцы уже веками работали с соответствующими понятиями. Европейское средневековье не забывало ни натурального ряда, ни дробей, но чем оказывались для него отрицательные числа и нуль? – Последние принадлежали, во-первых, к кругу рациональных понятий, во-вторых, понятий тесно логически сопряженных с привычными положительными числами и, в-третьих, европейцами еще не освоенных.
О существовании соседних с действующими, но, тем не менее, никогда не открытых рациональных областей говорит и лауреат Нобелевской премии по физике американец Е.Вигнер.(9) Заметим, что и в мифах существовала не только популярная, экзотерическая часть, но и скрытая, эзотерическая: либо сознательно оберегаемая жрецами, либо неизвестная даже им самим (поэтому исследования никогда не прекращались, к ним привлекались достижения служителей и других, иноземных культов).
Ознакомительная версия.
