Алексей Доронин - Сорок дней спустя

Какие к хренам власти? Может, кто-то из этих клопов и успел укрыться и сидит сейчас глубоко, там, где не услышать хрипов замерзающих и воплей тех, кого забивают на мясо. Девять десятых людей в военной форме, которых он видел, были мародерами, нагруженными чужим добром.

Под покровом темноты творилось то, чего раньше люди не делали только из страха перед возмездием. Кровь лилась так же, как и два года, и две тысячи лет назад, люди как всегда спокойно перешагивали через трупы своих сородичей, но теперь без ложных сантиментов. Вместе с налетом цивилизованности ушло лицемерие. Волки больше не притворялись ягнятами, и в глубине души Саша был этому рад.

Несколько раз он замечал, как при его приближении одинокие тени уносились прочь, будто и он мог представлять опасность. Это не льстило его самолюбию, хоть и было отчасти правдой. У него тоже была кровь на руках, и незачем говорить, что ему не оставили выбора. Он выбрал свою жизнь, а не чужую.

Жизнь... зараза. За что тебя любить, если ты такая?

У самого Саши любви к жизни не было и раньше. Только привычка, которую он не мог изжить. Вот и теперь, когда черная бездна Провала манила его как магнит и приглашала разделить судьбу города, который существовал только в его воспоминаниях, он не сделал единственного шага.

*****

Он шел на северо-восток. Держаться гор было больше нельзя - в этом месте они уходили далеко от города. Пришлось искать другие ориентиры. Провал, наконец, остался позади, и вокруг, насколько хватало света фонаря, потянулась твердая земля. Вернее, снег. То тут то там из его толщи торчали отдельные обломки металла, бетона и обугленного дерева, в которых невозможно было узнать то, чем они были раньше. И бог знает, что могло быть там внизу - не только артефакты цивилизации. Спасибо снегу, что он ничего не видел. Именно поэтому он не торопил весну.

Данилов шел, а из-под снега постепенно вырастал город. Сначала только фундаменты, почти неразличимые среди сугробов. Потом отдельные стены, углы домов и вставшие вертикально балки. Затем первые этажи.

Внезапно слева от него из темноты выплыл искореженный силуэт. Парень узнал его и обрадовался как родному. Обгоревший до неузнаваемости, трамвай был смят в гармошку, словно кто-то огромный отвесил ему сзади хорошего пинка, и придавлен тем, что Александр сначала принял за дерево. Приглядевшись, парень понял, что это железный столб, поваленный ударной волной. Снег, скрывавший легковые машины почти целиком, доходил вагону до окон. Данилов обошел его, стараясь не заглядывать внутрь, хоть и догадывался, что за полтора месяца звери должны были избавить его от самого страшного. Он уже видел следы - собачьи или волчьи. Чего не было, так это следов лыж. Пока ему встретилась только одна облезлая собачонка, но и та догадалась не попадаться ему на пути и юркнуть за сугроб. Правильно сделала. Ему давно хотелось свежего мяса. И если там за сугробом сидел еще десяток тварей покрупнее, Александр чувствовал себя готовым встретиться и с ними.

Провалиться ему на этом месте, если он не знает, что это за улица. Вернее, проспект, носящий гордое имя главной профессии жителей города - Шахтеров. Чуть поодаль поперек бывшей кольцевой развязки лежала юбилейная стелла "100 лет городу", напоминая стрелку часов. Ее вершина указывала в сторону, противоположную той, где был эпицентр - в сторону вокзала. Ему надо было не туда, зато теперь он мог определить нужное направление.

Мысль шевельнулась у него в голове, и Александр снова заставил себя перевести взгляд на трамвай. Когда-то тот был красным, теперь стал бурым. Но на облезлом боку можно было разглядеть аршинные буквы рекламы. "Оптима". Это был торговый центр, причем очень большой для такой дыры на карте. Каждый третий житель города бывал там ежедневно, а за неделю, наверно, проходили все до единого. И если уж искать уцелевших, то не глухой чащобе, а там, где могла найтись пища. А ее в "Оптиме" - вернее в супермаркете "Палаты", занимавшем весь первый этаж - хватило бы двухсоттысячному городу на неделю. Ведь там же был и склад, продукты хранились в огромных коробках на стеллажах-паллетах прямо над торговым залом - Александр помнил, как, распугивая покупателей, по нему проезжали кары-погрузчики.

Уцелевшие - полдела. Прежний Данилов кинулся бы на шею к любому, кто не стал бы в него стрелять, даже к сумасшедшему старику, так похожему на доброго дедушку.

Прежний и теперь питал слабую надежду, что кто-то из тех, кто был ему дорог, уцелел. Но прежний умирал, а новый мыслил другими категориями. Он хотел пережить зиму и знал, что для этого нужно. Создать запас, а потом лечь на дно. План этот родился еще во время похода. В теории он был прост: найти еды на три-четыре месяца и дом с печкой как можно дальше от обитаемых мест. В идеале там, где и раньше людей не было.

На практике... вокруг не было бы так много трупов, если бы еда была доступна. Холодами в Сибири никого не удивишь, а радиация угрожала людям далеко не везде.

Он пошел по дороге - она тут была одна. Именно дорога, хоть та и называлась улицей Проспектной. Но шла та большей частью через места, которые городом назвать нельзя даже с бодуна.

Зато сбиться с пути было трудно - рекламные щиты по обе стороны от нее торчали через каждые двадцать-тридцать метров, большинство из них поднимались над снегом, хоть и клонились как пьяные. Они и стали новыми ориентирами.

Идти по этой дороге значит придти на Тырган, где находилась и "Оптима", и все остальные крупные ТЦ. Идти придется километров пять, но после четырехсот от Новосибирска это смешно. Да и заблудиться в этих местах он не боялся.

Данилов перехватил лыжные палки поудобнее и двинулся в путь, стараясь обходить сугробы, в которых еще можно было узнать автомобили.

Сугробы...

Гробы.

И все же он чуть не сбился с дороги. В этом месте его застиг первый сильный пеплопад - инфернальный аналог дождя и снега. За пару минут лыжные очки покрылись плотной черной коростой. Но какие-то вредные микрочастицы нашли дорогу там, где те неплотно прилегали к лицу, и глаза начало есть. Закрывавший нос и рот шарф забился пеплом и начинал душить как кляп. Но, что хуже всего, видимость упала почти до нуля даже со включенным фонарем. Он словно двигался в густом киселе.

Данилов остановился, и почти на ощупь вышел к низенькому железному ограждению остановки "Площадь шахтеров". Тут он и выждал пять минут - это погодное явление длилось недолгим - после чего продолжил путь.

Совсем скоро он оказался в чистом поле. Только что вокруг были руины кирпичных строений, и вдруг как оборвало. Александр вспомнил - тут была деревянная застройка, а она не могла не сгореть дотла. Теперь только снежные холмики, похожие на небольшие курганы, отмечали места, где были дома. Порой над ними буграми возвышались печные трубы.

Вскоре с другой стороны дороги потянулись развалины обогатительных фабрик и угольных предприятий - хаос обломков кирпича и железобетонных плит, среди которых попадались смятые и перевернутые железнодорожные вагоны.

Наконец, по левую руку земля опять нырнула вниз, начался откос - но это был уже не Провал, а естественный рельеф этих мест. Почти каждый клочок внизу был застроен, кое-где домишки лепились на склоне с уклоном в пятьдесят градусов. Теперь все скрывал снег.

Еще минут через двадцать склон выровнялся и пропал, начался полуобвалившийся бетонный забор, разрисованный веселыми картинками - утятами, солнышками, львятами. Данилов вспомнил это место. Остановка "улица Марии Старцевой". Вот и кирпичные остатки навеса трамвайной остановки - и еще один сгоревший вагон. Половина пути была пройдена.

В этих местах трамвайные столбы устояли - и теперь их силуэты, похожие на католические кресты без нижней перекладины, выступали из темноты бесконечной чередой. На некоторых висели обрывки проводов, концы которых стелились по земле и изо всех сил старались ухватить Сашу за ноги. Вокруг дороги стояли дважды убитые огнем и льдом деревья.

В какой-то момент начала улучшаться видимость. Луч фонаря пробивал темноту все дальше, но и без него можно было различить предметы метров за десять. Казалось, откуда-то шел слабый свет - рдяный, как от выгоревших угольев.

Когда-то ему трудно было привыкнуть к обволакивающей темноте, но отвыкать оказалось не менее сложно. Все равно, что почувствовать себя голым и открытым любым взглядам. Должно быть, здесь концентрация пепла в атмосфере меньше. Правда, Саша знал, что тот пепел, который повинен в эффекте ядерной зимы, витает гораздо выше, на границе тропосферы и стратосферы. И с ним пока ничего не случилось.

Стало чуть легче дышать, пепел уже не щипал в глаза. Но одновременно появилось странное ощущение - головокружение и звон в ушах. Данилов один единственный раз был в горах, но запомнил это ощущение. Правда, тогда оно возникло на высоте полутора тысяч километров.