10. МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНТЕКСТ
До сих пор я рассматривал недостатки представительной демократии. Но, как мы видели, взаимосвязь между демократией и рыночной экономикой довольно условна. Мировая капиталистическая система охватывает различные политические режимы. Мировой экономике не соответствуют ни мировое сообщество, ни, уж конечно, демократия во всем мире. Международные отношения основаны на принципе национального суверенитета. Суверенные страны руководствуются своими национальными интересами. Интересы государств не обязательно совпадают с интересами граждан, и государства, похоже, еще меньше волнуют граждан других стран. В современные структуры практически не встроены никакие гарантии защиты интересов людей. ООН приняла Всеобщую декларацию прав человека, однако какого-либо механизма проведения ее в жизнь до сих пор нет. Имеются ряд международных договоров и определенные международные институты, но их влияние ограничено узкими рамками, отведенными им суверенными странами. То, что происходит внутри границ отдельных государств, в основном выпадает из сферы международного надзора. Все это не представляло бы угрозы для мировой капиталистической системы, если бы государства были демократическими, а рынки – саморегулирующимися. Но все далеко не так. Серьезность угрозы требует более пристального рассмотрения. Сначала мы проанализируем преобладающие взгляды на международные отношения, а затем – фактическое положение дел.
Геополитический реализм
Международные отношения пока еще не поняты должным образом. Они лишены научной основы, на которую может опереться, например, экономика, хотя существует доктрина, именуемая геополитическим реализмом, и эта доктрина претендует на научный статус. Подобно теории совершенной конкуренции, геополитика уходит своими корнями в XIX век, когда ожидали, что наука предложит детерминистические объяснения и предсказания. Согласно этой доктрине геополитики, поведение государств во многом определяется их географическим, политическим и экономическим положением. Генри Киссинджер, современный апостол геополитики, утверждает даже, что корни геополитического реализма следует искать уже во взглядах кардинала Ришелье, который провозгласил, что у государств нет принципов, а есть только интересы [40]. Эта доктрина отчасти схожа с доктриной laissez–faire в том отношении, что обе трактуют эгоистический интерес как единственную реальность, на основе которой можно объяснить или предсказать поведение субъекта. Для laissez–faire таким субъектом является индивидуальный участник рынка; для геополитики – это государство. Обе доктрины близко роднит вульгарный вариант дарвинизма, согласно которому выживание самого сильного – это закон природы. Общий знаменатель трех доктрин сводится к принципу эгоизма: применительно к геополитике он означает национальные интересы, которые не обязательно совпадают с интересами народа данной страны. Идея о том, что государство должно представлять интересы своих граждан, находится вне рамок этой доктрины. Геополитический реализм можно рассматривать как перенесение доктрины laissez–faire на международные отношения с той разницей, что участниками этих отношений выступают государства, а не индивиды или хозяйственные единицы.
Такой подход способен принести довольно неожиданные результаты. Геополитический реализм не сумел, например, справиться с широким сопротивлением войне во Вьетнаме. В более позднее время он не остановил распада государств – Советского Союза и Югославии. Государство – это государство. Нас приучили думать, что это – пешки на шахматной доске. То, что происходит внутри этих пешек, геополитику не интересует.
Любопытно отметить, что экономической теории присущ аналогичный недостаток. Геополитика основана на государстве, экономическая теория – на отдельном индивиде – homoeconomicus. Ни одно из этих оснований не способно выдержать вес построенной на нем теории. Предполагается, что экономические существа обладают как совершенным знанием своих потребностей, так и открывшихся перед ними возможностей и на основе этой информации способны сделать рациональный вывод. Мы убедились, что такие допущения являются нереалистическими; мы также видели, как экономическая теория уходит от трудностей, считая предпочтения и возможности чем-то данным. Тем не менее нам пытаются внушить, что в качестве изолированных индивидов люди руководствуются эгоистическими интересам. На деле же люди – социальные существа, поэтому выживание сильных неизбежно предполагает сотрудничество наряду с конкуренцией. Рыночному фундаментализму, геополитическому реализму и вульгарному социальному дарвинизму присущ общий недостаток: забвение альтруизма и сотрудничества.
Отсутствие мирового порядка
Переходя от идеологии к реальности, посмотрим, как на деле складываются международные отношения. Отличительная особенность нынешнего положения дел состоит в том, что его нельзя назвать порядком. Мировая политическая система, которая соответствовала бы мировой капиталистической системе, отсутствует; более того, нет также единогласия в вопросе о том, возможна ли мировая политическая система и насколько она желательна. Это сравнительно новое положение дел. До краха советской империи можно было говорить о некоем порядке в международных делах. Этот порядок именовался холодной войной и отличался замечательной стабильностью: две сверхдержавы, представляющие различные формы организации общества, были вовлечены в непримиримый конфликт. Каждая хотела уничтожить другую, и обе готовились к этому средствами гонки вооружений. В результате каждая из них стала настолько сильной, что в случае нападения могла опустошить другую сторону. Это предотвращало возникновение настоящей войны, хотя и не исключало столкновений на стыках систем и блефование в игре.
Равновесие сил, которое существовало во время холодной войны, считается одним из способов сохранить мир и стабильность во всем мире; другой способ – это гегемония имперской державы; третьим могла бы стать международная организация, способная к эффективному миротворчеству. В настоящее время какой-либо из названных вариантов отсутствует.
США остались единственной сверхдержавой, но они пока не имеют четкого представления о своей роли в мире. В период холодной войны США были также лидером свободного мира, и обе роли подкрепляли одна другую. В результате распада советской империи это удобное сочетание – сверхдержавы и лидера свободного мира – также распалось. США могли бы остаться лидером свободного мира, но для этого им следовало бы сотрудничать с другими демократически ориентированными странами, во-первых, чтобы заложить основы демократии в бывших коммунистических странах, и, во-вторых, с целью укрепить международные институты, необходимые для поддержания того, что я именую глобальным открытым обществом. В двух предыдущих случаях, когда США выступили в качестве лидера свободного мира – в конце первой и второй мировых войн, – они так и поступили, содействуя сначала Лиге Наций, а затем – ООН. В первом случае Конгресс США отказался ратифицировать договор о Лиге Наций; во втором случае в результате холодной войны ООН во многом стала эффективной.
Я надеялся, что США возглавят международное сотрудничество, когда начался распад советской империи. Я основал сеть фондов «Открытого общества» в бывших коммунистических странах, чтобы проложить путь, по которому, как я надеялся, последуют открытые общества Запада. Весной 1989 г. я выступил на конференции «Восток – Запад» в Потсдаме, тогда еще ГДР, в пользу нового варианта «Плана Маршалла», но мое предложение было встречено неприкрытым смехом. Во имя исторической правды следует отметить, что смех исходил от Уильяма Уолдгрейва (WilliamWaldegrave) — заместителя министра иностранных дел в кабинете Маргарет Тэтчер. Впоследствии я пытался предложить Маргарет Тэтчер «План Тэтчер», а также аналогичную идею Президенту Бушу до его встречи с Горбачевым на Мальте в сентябре 1989 г., но безрезультатно. Раздосадованный, я немедленно написал книгу, где содержались многие из тех идей, которые я сейчас излагаю.
Возможность активизировать деятельность ООН определенно имелась. Когда Горбачев приступил к проведению политики гласности и перестройки, одним из его первых шагов была уплата задолженности ООН. Затем он выступил перед Генеральной Ассамблеей со страстным призывом к международному сотрудничеству. Запад заподозрил хитрость и захотел проверить его искренность. Когда он выдержал проверку, последовали новые проверки. К тому времени, когда он сделал все уступки, которых от него ждали, положение в Советском Союзе ухудшилось настолько, что западные лидеры пришли к выводу, что помощь, на которую рассчитывал Горбачев, уже не имеет смысла. Тем не менее ни Горбачев, ни Ельцин сколько-нибудь серьезно не затрудняли нормальное функционирование Совета Безопасности на протяжении пяти-шести лет. Возможность сделать работу Совета Безопасности такой, как это было первоначально задумано, исчезла сначала из-за неудачного инцидента в Сомали, а затем в результате конфликта в Боснии. История в Сомали определила принцип, согласно которому солдаты США не будут служить под командованием ООН, – хотя они не находились под командованием ООН, когда произошел инцидент. Кроме того, он убедил правительство США в том, что общественность крайне плохо переносит вид гробов. Тем не менее боснийский кризис можно было бы легко предупредить, если бы постоянные члены Совета Безопасности из числа западных стран договорились между собой. Задачу можно было поручить НАТО, как это и было сделано в конечном счете, и трагедию удалось бы предотвратить. В 1992 г. Россия не выдвигала бы никаких возражений. Однако, напуганные сомалийским опытом, США, как и Европа, не проявили лидерских качеств, и война продолжалась, пока США не заняли более твердую линию. Дейтонское соглашение дало США основание упрекать Европу за неспособность занять единую позицию в вопросах безопасности. Отношение США к ООН ухудшилось до такой степени, что они отказывались платить членские взносы. После конфуза в Руанде не будет преувеличением утверждать, что ООН сейчас менее эффективна, чем в годы холодной войны.
