Теория приносится в жертву личным предпочтениям и субъективизму. С вашей точки зрения мы должны оказаться в одном виде островной вселенной, тогда как со своей я выбираю совсем другую – и нет никакой возможности рационального разрешения этого противоречия на основе эксперимента и наблюдения.
Антропное «предсказание» Вайнберга, что мы должны получать из измерений малое, но ненулевое значение космологической постоянной, – яркое свидетельство вышеизложенного. Более пристальное рассмотрение показало, что предсказанное значение сильно зависит от выбранной референтной группы обитателей мультивселенной. Вайнберг предположил, что мы типичны среди тех обитателей островных вселенных, которые отличаются по количеству темной энергии, но во всех других отношениях обладают одними и теми же физическими параметрами. Космологи Макс Тегмарк и Мартин Рис показали, что, если бы вместо этого предположить, что мы случайно выбраны из значительно более обширного ансамбля наблюдателей, населяющих островные вселенные, которые отличаются как значением космологической постоянной, так и размерами первичных зародышей галактик, то предсказанное значение оказалось бы в тысячу раз больше того, которое мы измеряем [143]. Более изобретательные способы выбора референтных групп ведут к поистине абсурдным выводам – например, что мы являемся вакуумными флюктуациями мозгов в пустой во всех других отношениях островной вселенной, а все наши воспоминания тоже посредством флюктуаций обрели существование долю секунды назад. В общем, итог такой: рассуждая в антропном духе, путем соответствующего регулирования популяции случайных наблюдателей по чьему-то вкусу, мы всегда можем обратить любую неудачу в очевидный успех, или наоборот.
Возможно, требовать от космологии мультивселенной фальсифицируемости в старом попперовском смысле – значит хотеть слишком многого. Природа может оказаться не настолько доброй, чтобы дать нам явные наблюдательные или измерительные доказательства отсутствия мультивселенной. Однако мы все же имеем право требовать от физической теории недвусмысленных предсказаний, чтобы дальнейшие наблюдения и эксперименты могли бы, по крайней мере потенциально, последовательно усиливать наше убеждение в ее справедливости. Без этого научный процесс невозможен. Космологии антропной мультивселенной не удается соответствовать этому основному критерию, как не удается это и любой физической теории, предсказания которой основываются на случайном распределении, а наблюдать в этом распределении мы можем только один пример – наш собственный.
Космологи называют это проблемой меры в космологии мультивселенной. Когда дело доходит до наших наблюдений, нам недостает однозначного способа измерения относительного веса различных популяций островных вселенных в мультивселеннной, что подрывает предсказательную силу теории. Эта проблема меры, возможно, наиболее резко проявляется, когда мы пытаемся предсказать свойства вселенной, не имеющие никакого прямого отношения к жизни, – ведь именно тогда антропный принцип не дает никакой возможности, спрятавшись за ним, уклониться от ответа [144]. Мы пришли к классическому кризису в духе Куна. Мы надеялись, что, связав абстрактную теорию мультивселенной с нашим наблюдательным опытом и измерениями, выполненными в этой Вселенной, антропный принцип поможет определить, «кто мы» в космической мозаике вечной инфляции. Однако на основании этого принципа «нас» не удается ввести в уравнения способом, согласующимся с основными научными методами, и это лишает теорию каких-либо объяснительных инструментов.
По сути, обращение к процессу случайного отбора поверх всех метазаконов и независимо от них скрывает решительно неантропный, апеллирующий к Богу подход к космосу. Случайный отбор выглядит, как будто мы каким-то образом обозреваем космос извне и «выбираем», кем нам быть среди всех похожих на нас наблюдателей. Этот подход можно было бы считать правомерным, если бы мы или некий метафизический фактор действительно произвел бы такую операцию и знал бы результат такого отбора. Но так считать нет ни малейшего основания. Приравнивать простую констатацию нами того, что мы – человеческие существа, живущие во Вселенной, к выполнению космического акта случайного выбора логически ошибочно [145]. Следовательно, мы не должны заниматься выводом теоретических предсказаний на том основании, что мы будто бы случайным образом были отобраны из выбранного нами ансамбля. Конечно, вполне возможно (и даже не обязательно маловероятно), что мы живем во Вселенной с во многом нетипичными действующими законами. В сущности, случайный характер нарушающих симметрию переходов заставляет нас ожидать именно этого.
Перед нами – наблюдаемая Вселенная с действующими в ней физическими законами, со звездами и галактиками, в которых иногда находит приют жизнь. Исчерпывается ли этим все, что существует в мире, или это только часть гигантской мультивселенной, логическая ситуация неизменна: наша Вселенная, та, которую мы наблюдаем, обладает набором физических свойств, в высшей степени благоприятных для зарождения и развития жизни. И то, что может или не может происходить в отдаленных вселенных, не имеющих друг с другом никаких причинных связей, не имеет ни малейшего отношения к нашим попыткам понять строение этой Вселенной.
Опасность рассуждений, построенных на основе типичности, до боли знакома нам по другим историческим наукам, от законов биологической эволюции до человеческой истории. Если бы Дарвин предполагал, что мы типичны, ему пришлось бы рассмотреть ансамбль землеподобных планет с целым спектром древ жизни, в каждом из которых была бы ветвь Homo sapiens. Затем он попытался бы предположить, что мы – конкретный пример Homo sapiens на планете Земля – должны быть частью обобщенного древа жизни, составленного из всех возможных древ с ветвью Homo sapiens. То есть он категорически проигнорировал бы то, что стало его главным прозрением: что каждое ответвление древа есть результат игры случайностей и что само древо жизни, которое мы знаем, воплощает в себе свертку истории триллионов случайных изгибов и поворотов, происходивших на протяжении миллиардов лет биологического экспериментирования – а не является результатом внешнего акта случайного отбора.
Огромное количество возможностей биологической эволюции означает: любое причинно-детерминистское объяснение того, почему наше конкретное древо жизни именно таково, обречено на провал. Именно поэтому биологи действуют ретроактивно, ex post facto, – исходя из данного конкретного результата, описывают, как к нему привела определенная последовательность ветвлений. Подход на основе типичности может быть полезным руководящим принципом – если таковой вообще возможен – только при объяснении небольшого числа наиболее общих структурных особенностей биосферы.
Столь же огромное пространство возможных путей возникает, когда теория струн пытается описать возникновение физических законов на заре Большого взрыва – квантовый процесс, в ходе которого происходят случайные скачки и целый ряд нарушающих симметрию переходов. Вследствие этого исход такого процесса не обязан быть ни типичным, ни даже сколько-нибудь вероятным a priori [146]. Но, в отличие от современной биологии, космология антропной мультивселенной игнорирует эту рандомность и принимает фундаментально детерминистскую объяснительную схему, в которой «почему» главенствует над «как». Случай биологии, однако, показывает, что это весьма шаткая основа для понимания «загадки замысла» в космологии. Нобелевский лауреат Дэвид Гросс, к примеру, давно придерживается такого мнения: «Чем больше мы наблюдаем Вселенную и чем больше узнаем о ней, тем хуже
