Теория мультивселенной полагает, что у самой идеи эволюции существуют фундаментальные границы. Рассматривая древнюю эволюцию, ведущую к установлению действующих физических законов на фиксированном фоне неизменных метазаконов, космология мультивселенной в конечном счете придерживается существующей в физике относительно ортодоксальной объяснительной схемы, которая предполагает, что на всех уровнях физики и космологии, до самых основ, мы найдем устойчивые, вечные метазаконы. Предполагается, что эти метазаконы принимают форму центрального основного уравнения, управляющего всей космической мозаикой в целом, уравнения, которое позволяет получить численные вероятностные предсказания низкоэнергетических наблюдений, вроде тех, что мы выполняем. В этой самой грандиозной из всех схем мультивселенная немногим отличается от эпицикла в ньютоновой эпистемологии – чем-то она и правда напоминает, как древние астрономы громоздили эпициклы на эпициклы, пытаясь спасти птолемееву модель мира. Эволюция и случайные события в конечном счете остаются в космологии мультивселенной несколько менее фундаментальными вторичными явлениями. В этом и заключается самая суть противостояния «Хокинг против Линде» – кто победит, изменчивость или вечность?
Итак, свершилось? В тот вечер в Беверли Хиллз, в сполохах провозглашенной революционной идеи антропной мультивселенной, на фоне звуков кубинского оркестра, Стивен решил навсегда похоронить антропный принцип. Давай сделаем это по правилам, сказал он. Мы больше не удовлетворялись тем, чтобы отдать фальсифицируемость космологической теории на откуп какому-нибудь ненаучному принципу; мы замахнулись на то, чтобы пересмотреть сами ее основы. Загадка мирового замысла влекла нас в глубину, к самым корням физической науки. И мы были одни. Струнные теоретики остались в другой вселенной.
Рис. 39. Стивен Хокинг и автор в 2006 году в CERN, в подземной камере детектора ATLAS, c официальным представителем ATLAS Питером Женни и его заместительницей, впоследствии Генеральным директором CERN Фабиолой Джанотти.
Глава 6
Нет вопроса? Нет и истории!
Раньше мы были во власти старой идеи: Вселенная где-то там, а здесь человек, наблюдатель, надежно защищенный от Вселенной стеклянной плитой шестидюймовой толщины. Теперь, в квантовом мире, мы узнали: чтобы наблюдать даже такой микроскопический объект, как электрон, нам придется разбить стекло; нам придется войти внутрь…
Джон Арчибальд Уилер, «Вопрос физики»
Как-то раз я спросил Стивена, что он считает славой. «Это когда тебя знает больше людей, чем знаешь ты сам», – ответил он. Скромность этого ответа я осознал только в августе 2002 года, когда его слава помогла решить небольшую космическую проблему.
Это было вскоре после того, как я закончил курс в Кембридже. Прошло уже несколько лет с начала нашего сотрудничества с Хокингом. Мы с женой путешествовали по Центральной Азии, по Великому шелковому пути. Я решил, что, если уж я собрался посвятить всю мою жизнь изучению мультивселенной, то хорошо бы сначала увидеть еще что-нибудь в этой Вселенной. Но так вышло, что в Афганистане, откуда мы направлялись в Узбекистан, в великую древнюю обсерваторию, построенную в Самарканде в 1420-х султаном и астрономом Улугбеком, я получил электронное письмо от Стивена – он просил меня срочно вернуться в Кембридж для встречи с ним. Немного обеспокоенные, мы тут же отправились в обратный путь, но при выезде из Афганистана застряли на старом советском мосту через Амударью, реку, которая разделяет Узбекистан и Афганистан. Одинокий часовой, поставленный на мосту, объяснил, что для въезда в Афганистан граница закрыта. Я попытался объяснить, что мы хотим выехать, а не въехать, но он не увидел между этими двумя вариантами никакой разницы. Повернув от границы назад, я отправился в узбекское консульство в Мазар-и-Шарифе и там, пытаясь договориться о выезде, показал любезному консулу краткое послание Стивена. Консул оказался поклонником Хокинга! Не прошло и нескольких минут, как он лично перевез нас через мост в Узбекистан, откуда мы и вылетели в Кембридж [148].
К тому времени DAMTP переехал за пределы центра Кембриджа и стал частью нового современного кампуса математических наук, построенного на задах спортивных площадок Сент-Джон-Колледжа, на западной окраине города. Просторный, полный света, с прекрасным видом на кампус угловой кабинет Стивена, начиненный разнообразной бытовой электроникой – частенько не очень понятного назначения, – был совершенно не похож на пыльный темный офис на Силвер-стрит, где мы когда-то познакомились. Когда я влетел в комнату, глаза Стивена сияли от возбуждения. Я подозревал, что причина этого мне известна.
Стуча по клавиатуре заметно быстрее обычного, Стивен на сей раз не стал тратить время на свои привычные «разговоры обо всем» и прямо приступил к делу [149].
«Я передумал. “Краткая история [времени]” написана под неверным углом зрения».
– Согласен! – улыбнулся я. – А вы уже сказали об этом издателю?
Стивен с любопытством взглянул на меня.
– В «Краткой истории» вы смотрите на Вселенную глазами Господа Бога, – заявил я, – как будто мы каким-то образом смогли взглянуть на Вселенную или ее волновую функцию со стороны.
Стивен поднял брови – этим он сообщал мне, что мы поняли друг друга.
«Как Ньютон и как Эйнштейн, – написал он, как будто защищаясь. – Потом продолжил: – Взгляд “глазами Бога” подходит для лабораторных экспериментов, вроде опытов по рассеянию частиц, где мы подготавливаем исходное состояние и измеряем конечное. Однако мы не знаем, каким было исходное состояние Вселенной, и уж, конечно, не можем пробовать разные исходные состояния, чтобы посмотреть, какие вселенные будут при этом получаться».
Как мы все знаем, лаборатории специально проектируются, чтобы изучать поведение систем с внешней точки зрения. В лаборатории ученый тщательно поддерживает четкое разделение между своими экспериментами и миром вне их пределов. (И физики, экспериментирующие с частицами в CERN, должны, разумеется, соблюдать правила техники безопасности, когда наблюдают за высокоэнергетическими столкновениями!) Ортодоксальные физические теории отражают это разделение, проводя ясное смысловое разделение между динамикой, управляемой законами Природы, и граничными условиями, представляющими условия проведения эксперимента и начальное состояние системы. Первое мы пытаемся исследовать и тестировать, вторым мы стремимся управлять. Этот дуализм я описал в главе 3.
Резкое разделение между законами и граничными условиями сообщает лабораторной науке ее предсказательную силу, но одновременно ограничивает ее область действия. Всю Вселенную не втиснуть в границы лабораторной установки.
Предвосхищая реплику Стивена, я с нажимом возразил:
– В космологии взгляд «глазами Бога» вводит в очевидное заблуждение. Мы находимся внутри Вселенной и никак не можем каким-то образом оказаться снаружи.
Стивен дал понять, что согласен с этим, и напряженно сосредоточился на составлении новой реплики.
«Мы упустили это из виду, – стучал он по клавиатуре, – и это завело нас в тупик. Космологии нужна новая философия физики».
– Ага, – засмеялся я, – наконец пришло время и для философии!
Стивен на минуту расстался со своим подозрительным отношением к философии и кивнул – точнее, поднял брови в знак согласия. Как мы с ним давно уже поняли, спор «Линде против Хокинга» был не просто выяснением преимуществ одной космологической теории перед другой. В центре
