Ознакомительная версия.
Определенный интерес вызывает точка зрения Н.Г. Иванова, который под мотивом понимает удовольствие[53].
Мотив есть двигатель любого человеческого поведения, в т. ч. и преступления. В основе мотива лежит потребность, которая ориентирована на получение человеком удовлетворения (синонимы – удовольствие, счастье). Удовлетворение следует понимать как полезный результат. В основе удовлетворения лежат витальные функции человека[54].
Анализируя эту позицию, следует признать, что удовольствие – категория вторичная по отношению к потребности, т. к. при ее удовлетворении человек не стремится к какому-то опредмеченному результату, а совершает действия ради самих действий, получая от этого удовольствие. В данном случае удовольствие – это эмоциональное состояние, возникающее вследствие ее удовлетворения. Удовольствие не может выступать в качестве мотива деяния, т. к. следствие не может быть причиной самого себя.
Удовлетворение потребностей, нужд и желаний ведет лишь к временному счастью, которое, в свою очередь, сменяется новой (как должно было быть) более глубокой неудовлетворенностью. Счастье за счастьем, удовлетворяется одна потребность, появляется другая. Как мы себе представляем, если «цепочка счастливых потребностей» последовательно и непрерывно удовлетворяется, то человек счастлив всю жизнь. Но у каждого свое понятие счастья. Один счастлив своими миллиардами и миллионами, независимо от путей и средств их приобретения, в деньгах – вся его жизнь. Другой счастлив своими знаниями, которые нужны людям, обществу, и он их передает другим для пользы дела. Но беспрерывно проявляемое временное счастье приобретает постоянство.
В наиболее общем виде корыстная мотивация присуща поведению любого человека, поскольку совершение поступков исключительно во вред себе или без какой бы то ни было пользы для себя противоречит человеческой сущности. Вместе с тем некоторые проявления корысти традиционно рассматриваются как противоречащие интересам общества.
Корыстный мотив преступника, направленный на удовлетворение корыстной страсти, есть побуждающая сила к действию (бездействию), и это всегда осознанный мотив. В основе этого мотива лежит корыстная потребность, которая ориентирована на получение личностью всякого рода благ, выгод (материальной, имущественной), удобств. Удовлетворяя такую потребность путем совершения действий (бездействия), личность стремится к получению полезного для себя результата.
Рассматривая различные признаки субъективной стороны состава преступления, законодатель использует термин «мотив преступления». Мотив преступления представляет собой сложный эмоциональный и волевой процесс, происходящий в психике человека.
Л.А. Саврасов справедливо полагает, что «мотив преступления есть та живая, окрашенная эмоциональными тонами, глубоко внедренная в психику идея, которая при известном толчке – импульсе извне порождает в результате более или менее сложного душевного процесса умысел – волю к преступлению».
Таким образом, в соответствии с изложенным, можно сформулировать признаки корыстного мотива. Такой мотив:
а) потребности, которые дополняются и обогащаются другими психологическими чертами и свойствами личности (интересами, стремлениями к незаконному обогащению (корыстная потребность, ориентированная на получение личностью любого блага, удобств, выгоды (материальной и имущественной)); б) насилие, направленное на завладение чужим имуществом или правом на имущество.
Исходя из признаков, можно дать следующее определение: корыстный мотив – осознанное стремление, возникающее на основе удовлетворения материальных потребностей и направленное на преступное получение полезного (выгодного, удобного) для себя или третьих лиц результата (завладение чужим имуществом или правом на имущество, либо совершение действий имущественного характера) посредством лишения (ограничения) личной свободы потерпевшего.
Все мотивы и стимулы являются основой конкретных совершаемых преступлений. При этом в науке уголовного права главную роль играют мотивы конкретных преступных действий и бездействий, имеющих волевой характер и контролируемые сознанием индивида, поскольку за неосознанные акты уголовная ответственность не наступает. Все вышеуказанное относится к эмоционально-волевой сфере личности. Эмоции и переживания, лежащие в основе конкретного преступления, всегда должны быть осознанными, а также иметь определенный волевой характер, что обусловлено целью совершаемых преступных действий, удовлетворяющей эмоциональное составляющее субъекта, избранием необходимых средств достижения цели.
Стремление к противоправному действию (преступлению) заключается в совершении волевого акта, направленного на постановку цели, а затем выборе преступных средств для ее достижения.
Исходя из изложенного выше, законодателю следует рекомендовать при обозначении квалифицирующих признаков составов преступления использовать в УК РФ понятие «корыстный мотив», а не «корыстные побуждения», т. к. уголовный закон наказывает за реальные действия, а не за побуждения.
1.3 Структура преступлений против личности и место в ней корыстного мотива
Преступления против свободы личности, содержащие в своем составе корыстный мотив, в России имеют длительную историю. Отношение к ним на различных исторических этапах существенно изменялось, что нашло отражение в российском уголовном законодательстве.
В Древней Руси имели место многочисленные факты похищения людей в целях обращения их в рабство и использования в качестве дешевой рабочей силы, а не для истребования выкупа. Поэтому законодательство устанавливало ответственность за похищение с целью обращения в рабство.
В ст.29 Русской Правды[55] была установлена ответственность за посягательство на имущество его собственника (холоп приравнивался к говорящей вещи). Данная норма предусматривала ответственность за имущественные преступления, и предусматривала довольно суровые наказания (сумма штрафа: за похищение – 12 гривен, а за убийство холопа – 5 гривен).
В Русской правде отсутствовала ответственность за посягательство на свободу свободного человека.
Ст.38 Русской Правды (пространная редакция) устанавливала: «Если опознает кто (свою) челядь. Если кто опознает и возьмет своего украденного челядина, то он (должен) вести его согласно деньгам (полученным при его перепродаже) до третьего ответчика, (у которого он) берет челядина вместо (своего) челядина, а поэтому (ответчику) дать опознанного, пусть ведет свод до конца, ибо это (т. е. челядин) не скот, и нельзя сказать «не знаю, у кого купил», но (следует) согласно показаниям (челядина) идти до конца (свода); а когда окончательно будет найден вор, то возвратить (опознанного) челядина (его хозяину), третьему ответчику взять своего (челядина) (его хозяину), третьему ответчику взять своего (челядина), а вор платит убытки (хозяину) за украденного челядина и князю 12 гривен штрафа»[56].
Статья была посвящена особенностям увода, если украденным является челядин, который, конечно, узнает, кто его украл у господина. Если украденный челядин был перепродан более трех раз, розыск похитителя передавался от его господина этому третьему его владельцу, который получал в качестве лица для дальнейших розысков самого украденного челядина, но взамен отдавал господину его другого – своего челядина. При обнаружении вора оба челядина возвращались их господам, а вор возмещал убытки, понесенные потерпевшим в результате отсутствия у него челядина, и дополнительно платил штраф. Размер этого штрафа в четыре раза превосходил штраф за кражу вещи (см. ст.35 Русской Правды (пространная редакция))[57].
Первые кодексы Русского централизованного государства – Судебники 1497 г. и 1550 г. сохранили аналогичный подход[58].
Так, ст.9 Судебника 1497 г. гласила: «Совершивший убийство господина, крамолу, церковную кражу или святотатство, кражу, сопровождавшуюся убийством, передачу секретных сведений или оговор невиновного, поджог города с целью предать его врагу, а также ведомый лихой человек карается смертной казнью».
В историко-правовой литературе сложилась позиция, согласно которой головная татьба приравнивалась к похищению людей (холопов). Холоп считался ценным имуществом для господствующего класса.
Воинский Артикул 1715 г. предусматривал наказание за посягательства на свободу человека. Так, Артикул 187[59] гл. ХХ1 «О зажигании, грабительстве и воровстве» устанавливал наказание в виде высшей меры наказания за торговлю и похищение людей.
Таким образом, в древнерусском государстве люди похищались как чужая собственность с целью последующей перепродажи и наживы от такой сделки.
Ознакомительная версия.
