Например, древнерусское слово «беда» означало также и «нужда, принуждение» (Павел Черных, Историко-этимологический словарь русского языка, Москва: Русский язык, 1994, том 2, стр. 279), а древнерусское «бедить» этимологически связано с греческим peitho, «уговариваю», греческим pepoitha и латинским fide «доверяю» (Макс Фасмер, Этимологический словарь русского языка, 2-е изд. Москва: Прогресс, 1986, том 1, стр. 142). Прямые связи убеждения-принуждения с fide верой, здесь очевидны. Побеждая, принуждаешь к вере — то есть убеждаешь. Так первый пример словоупотребления, который дает Срезневский (Материалы для словаря древне-русскаго языка, СПб., 1893–1912, том 1, стр. 214) на слово «бедить» смысле «убеждать», идет из Толковой псалтыри XI века: «Бедя веровати». Иными словами, первый и главный результат убеждения-победы — есть вера. Коннотации победной силы видны и в других примерах: фраза «оубеди Иисус» в Остромировом Евангелии (Мф XIV:22) означает «Иисус повелел», а «убедитися» — «быть убежденным, принужденным» (Срезневский, Материалы, том 3, стр. 1120). Убедить — значит пересилить, принудить, победить
Как замечает Латур, наука использует обе риторические стратегии софистов — как аподеиктические суждения (просто по-казывать состояние вещей, где вещи говорят сами за себя), так и эпидеиктические, где приходится добавлять слова к вещам, то есть до-казывать, основываясь на свидетельствах людей (РЫ262).
Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс, «О некоторых первобытных формах классификации», в кн..: Мосс, Общества, обмен, личность. Москва: Восточная литература, 1996.
Точнее, уверенность джентльменов Бойля в достоверности того, что они видят, победила веру Гоббса в незыблемость дедуктивной логики — так началась наука Нового Времени: см. об этом текст Латура в данной книге.
Michel De Certeau, The Practice Of Everyday Life, Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1984, chapter 12.
По-русски слово «махинация» несет отрицательные коннотации, хотя также указывает на перемещения, перестановки, альянсы и комбинации. Поэтому, переводя термин machination, мы будем чаще говорить именно о комбинации сил.
Ludwik Fleck, Genesis and Development of a Scientific Fact Chicago: University of Chicago Press, 1979. Фраза «objects object» — у Бруно Латура («Когда вещи дают сдачи», Вестник МГУ, серия «Философия», 2003, № 3). По-русски передать эту фразу, сохранив игру корней, почти невозможно. Наиболее близко можно сказать так: «Основное свойство пред-мета это от-метать фантазии ученых». Но разница русских приставок показывает, насколько случайно совпадение пары однокоренных терминов в английском языке: во французском эту фразу тоже нелегко выразить с помощью удачных однокоренных слов.
Соответственно ненаучными объектами являются такие, которые сопротивляются людям вне сетей науки и которых внутри этих сетей пока не просили говорить; или такие, что пытавшийся зарегистрировать их сопротивление (например, Бога или аспектов внутренней жизни отдельной личности) внутри научных сетей оказывался на очень слабой позиции с точки зрения научной проверки (РР230). Иными словами, необъекты — это либо невидные (или невизуализуемые) существа, то есть по их поводу не прийти к согласию на основании простого визуального наблюдения; либо они не реагируют в научных испытаниях как объекты, то есть не проявляют себя в ситуациях повторяющегося однотипного противостояния, на которое можно опираться в процессе затвердевания утверждений.
Монашеский опыт — хороший пример этого необъектного типа бытия. Поводом для ухода в монастырь у многих послужил опыт нисхождения на них благодати Господней, однако вызвать подобный опыт второй раз собственными усилиями невозможно (кроме виртуозов, кому это дано самим Богом, типа Серафима Саровского в описании Мотовилова). Отсюда все сомнения монашеского призвания — опыт явления Бога чаще всего единичен в течение жизни монаха, и хотя сила этого опыта (и сладкая надежда на хотя бы еще одно его повторение) переворачивает жизнь, этот опыт проигрывает в испытании на устойчивое предсказуемое сопротивление, которого требует наука.
Однако некоторые технические инновации, дававшие надежду на полную реконфигурацию сети, так и не становятся обязательными точками перехода при отсутствии продления их сети другими необходимыми элементами. Так, параллельно с разработками японцев, бразильцы проектировали свой микрочип MOS, основанный, однако, на других принципах. Бразильские военные не поддержали эти разработки (как бесперспективные), один из ученых уехал в Бельгию, а второй остался в одиночестве — а один, как известно, в поле не воин. Без ресурсов и научной группы, которая поддержала бы его, он не смог бороться, и в результате мы имеем только один вариант базового принципа микрочипа (SA152).
Возможно, проблемы научной репрезентации надо решать не путем переустройства ее по модели парламентской репрезентации, а путем отказа от механизма репрезентации как такового? Тогда не сможет ли общий мир людей и вещей жить как в классических республиках, где нет представительных механизмов, а есть respublica — то, что в Ефремовой Кормчей переводится как «градские вещи»? В этом, возможно, заключается более перспективный подход: не Парламент вещей, как это предлагается Латуром, а вече, где вещают и люди, и вещи.
См.: Люк Болтански и Эв Кьяпелло, «О каком освобождении идет речь?», Неприкосновенный запас, 2003, № 29.
Метафора переноса, трансляции, лежащая в основе этой концептуализации, конечно, лучше помогает увидеть специфику сети — в ней сигнал циркулирует, а не последовательно перепасовывается между двумя точками, как в стабилизированном бинарном отношении. Иначе говоря, модная метафора сети основывается на образе трансляции, передачи. Если, однако, заменить этот базовый образ линии электропередач с ее проводами, последовательно передающими заряд, на образ сети ретрансляционных вышек сотовой связи — предпосылку самого бурно растущего способа координации жизни вместе сегодня, — насколько поменяется социология трансляции? Надо ли нам задуматься о социологии ретрансляции, то есть не о социологии отношений и социологии отличающихся от них переносов-переводов — проводов, а о социологии зон покрытия? Если не покрыт — значит недоступен: какие возможности концептуализации социального несет в себе эта метафора? Вернее, не метафора (в соответствии с его греческой этимологией, этот термин сам означает «пере-движение», «транспорт»), а, логичнее сказать, зона покрытия — крыши — колпака для реальности, то есть зона строго определенного типа доступа к бытию? Правда, и «доступ» есть метафора: к бытию никак не подступиться в фундаментально чистом, еще не оформленном виде.
См.: Вадим Волков, «О концепции практик в социальных науках», Социологические исследования, 1997, № 6; Олег Хархордин, «Фуко и теория фоновых практик», в кн.: Хархордин, ред., Мишель Фуко и Россия. С.-Петербург; Москва: Европейский ун-т в С.-Петербурге: Летний Сад, 2001.
Имеется в виду знаменитая песня Сержа Генсбура «Je t'aime moi non plus». — Примеч. науч. ред.
3десь Латур отсылает к дебатам, которые в XVIII веке велись об античном наследии (см.: Спор о Древних и Новых, М.: Искусство, 1985, ред. В.Я. Бахмутский. — Примеч. науч. ред.).
См. также русскоязычное издание: Томас Гоббс, Левиафан, Собрание сочинений: В 2 т. М., Мысль, 1965, т. 2, с. 196, пер. А. Гутермана.
См. также: Гоббс, Левиафан, т. 2, с. 189.
Термин из книги Латура «Наука в действии» («Science en action»). «Центры подсчета» — это места, где сводятся воедино следы, оставленные вещами в аппаратах науки. — Примеч. науч. ред.
См. также русскоязычное издание: Клод Леви-Строс, Первобытное мышление, М.: Республика, 1994, с. 288, пер. А.Б. Островского.
См. также русскоязычное издание: Мартин Хайдеггер, Время и бытие, М.: Республика, 1993, с. 219, пер. В. Бибихина.
Там же, с. 220.
Там же, с. 230–231.
В английской версии книги здесь добавлено: «Для каждого состояния общества есть соответствующее состояние природы». — Примеч. науч. ред.
