На исходе XIX века одновременно в Бостоне и Нью-Йорке, Лондоне и Барселоне вышла книга Кропоткина «Записки революционера». Сам автор дал своим мемуарам название «Вокруг одной жизни», но под этим названием — «Autor d’une Vie» — она вышла только однажды — во французском издательстве П. В. Стока. В предисловии к лондонскому изданию, воспроизведенном в русском издании 1906 года, Георг Брандес[75] очень высоко оценивал и книгу, и личность автора. Действительно, мемуары Кропоткина имели особенно много изданий, и объясняется это, по-видимому, тем, что они написаны человеком, обладающим несомненным литературным даром и прожившим чрезвычайно богатую событиями, исполненную высоких целей жизнь. Георг Брандес отметил: «В его книге мы находим психологию России: России официальной и народных масс. России, борющейся за прогресс, и России реакционной». В книге показан процесс формирования личности: нравственной, широко-образованной и чувствующей ответственность за судьбу народа. Такая личность не могла не стать на путь социального просвещения народа и борьбы с самодержавием в России как с наисильнейшим выражением государственной идеи — идеи централизации власти и подавления народного самосознания. «Записки революционера» — «это не только история жизни человека на фоне событий эпохи, но и история развития его мышления, формирования его социальной концепции».
Популярность книги, сразу же очень широкая, сохранялась долго. К 1921 году во Франции вышло ее девятнадцатое издание, в Англии — шестое, в Германии — седьмое, в Испании — третье. Впервые изданные в 1902 году на русском языке Фондом вольной русской прессы в Лондоне, в нашей стране «Записки революционера» до настоящего времени выходили 13 раз.
Могуществом своего художественного гения он расшевелил лучшие струны человеческой совести…
П. А. Кропоткин, 1920
Одним из первых русских читателей кропоткинских «Записок революционера» был Лев Николаевич Толстой. Он писал Черткову[76]: «Передайте мой больше чем привет Кропоткину. Я недавно читал его мемуары и очень сблизился с ним».
Многие подмечали их внешнее сходство. И тогда Толстой говорил: «Что ж тут удивительного: Я — тип русского мужика. И он — тоже тип русского мужика». Они связаны даже в своих родовых корнях. Мужская линия Льва Николаевича восходит к немцу Идрису, приехавшему в 1353 году в Чернигов. Толстой — его потомок в двадцатом поколении. Но его мать, которая умерла, когда сыну было полтора года, принадлежала к роду князей Волконских, непосредственных потомков Рюрика. Лев Юрьевич, Рюрикович в тринадцатом колене, получил в управление земли по реке Волконе или Волхоне в Калужской и Тульской губерниях, откуда и произошла фамилия.
Духовная близость двух великих русских людей возникла, несмотря на то, что их жизненные пути ни разу не сошлись ни во времени, ни в пространстве. Когда Петя Кропоткин был еще ребенком, Лев Толстой уже стал известен своей повестью «Детство». В 1857 году начинающий писатель, участник Крымской войны и автор «Севастопольских рассказов», посетил Швейцарию и жил в Кларане, где позже несколько счастливейших дней своей жизни проведет Кропоткин со своим близким другом Элизе Реклю и молодой женой Софьей Григорьевной. Но это будет уже в другом временном интервале — почти через 30 лет.
В самом конце жизни Лев Николаевич признавался в беседе с петербургским журналистом Владимиром Поссе: «Жаль, что умру, не познакомившись с Кропоткиным, вероятно, это очень хороший и интересный человек». Кропоткин тоже нигде не упоминает о встрече с Толстым. Между тем жена московского предводителя дворянства М. С. Воейкова в своих «Воспоминаниях», опубликованных во второй книге шестьдесят девятого тома «Литературного наследства» (М., 1961. С. 12–14), описывает эту встречу, состоявшуюся еще в 1861 году, вскоре после опубликования манифеста Александра II об освобождении крестьян от крепостной зависимости. В октябре того года в Москве, на Малой Дмитровке, около гостиницы «Дрезден» произошло столкновение студентов Московского университета с полицией. По приказу генерал-губернатора П. А. Тучкова казаки нагайками разгоняли студенческую сходку. Одним из участников этого события был Александр Кропоткин, попавший даже в кутузку. Узнав об этом, Петр немедленно прибыл из Петербурга. Тогда-то в доме Марии Степановны Воейковой и состоялась, судя по ее воспоминаниям, встреча молодого Льва Николаевича с совсем еще юным князем Кропоткиным, «который очень горячился и высказывался резко, хотя и был годами моложе других». Он осуждал непоследовательность и несовершенство Крестьянской реформы, которая по существу не стала освобождением от крепостного права. Граф Толстой сказал тогда Кропоткину: «Я с вами согласен».
Для Кропоткина отношение к нему Толстого имело особое значение. Со своей стороны Толстой проявлял интерес к личности и произведениям Кропоткина на протяжении многих лет. Сближение их началось с того момента, когда в феврале 1897 года в Лондоне появился приехавший из России толстовец Владимир Чертков. В Центральном архиве литературы и искусства в Москве хранятся более ста писем Кропоткина Черткову. По сути, это была переписка с Толстым, в которой Чертков выполнял роль посредника.
Первой публикацией Кропоткина о Толстом была статья «Граф Толстой и Катков» в английской газете «Newcastle Daily Cronicle» в 1882 году. В последующем он неоднократно обращался к имени и творчеству великого писателя и мыслителя, тоже анархиста, отрицателя насилия и власти государства над человеком, хотя и со своей, толстовской, окраской.
Уже в первом письме, полученном Чертковым от Кропоткина, содержится критика толстовского «непротивления»: «Пока не ослабевает насилие сверху, насилие снизу остается фактором прогресса нравственного. Человечеству нельзя двигаться пассивным неодобрением. Человечество всегда двигалось только активными силами, которые вы и пытаетесь создать. (Вот почему формула „непротивления злу“ неверна. Вы же хотите противления, и нужно очень много противления; вы только хотите его без насилия.) Удастся ли вам сплотить эти силы — не знаю; думаю, что нет, но несомненно, что по мере того, как равенство будет входить в нравы, противление злу будет все более и более терять характер насилия — физического отпора — и все более и более будет принимать характер отпора нравственного, настолько дружного, что он станет главной прогрессивною силою»[77]. Чертков отправил это письмо в Ясную Поляну, и Толстой ответил: «Письмо Кропоткина очень мне понравилось. Его аргументы в пользу насилия мне представляются не выражением убеждения, но только верности тому знамени, под которым он честно прослужил всю свою жизнь».
Для Толстого насилие всегда насилие. Оно не может быть освободительным. Злом не победить зло, как огню не погасить огня. Так считал Толстой. Кропоткин же признавал неизбежность революционного насилия над господствующими классами, которые добровольно от власти не откажутся. Он решительно возражал Толстому, но сам все же не считал классовую борьбу двигателем прогресса. Любая борьба, полагал он, ведет к разрушению и уничтожению. Она не может быть созидательной. Даже борьба за существование в животном мире, а уж тем более людей с людьми. «Освобождение человечества вернее, чем освобождение одного класса», — писал он.
Кропоткин, по-видимому, раньше других революционеров поставил общечеловеческое выше узкоклассового. И люди, несомненно, это чувствовали, Георг Брандес в уже процитированном предисловии к первому изданию «Записок революционера» писал: «В настоящее время есть только два великих русских, которые думают для русского народа и которых мысль принадлежит человечеству: Лев Толстой и Петр Кропоткин… Оба любят человечество и оба сурово осуждают индифферентизм, недостаток мысли, грубость и жестокость высших классов; обоих одинаково тянет к униженным и оскорбленным. Оба видят в мире больше трусости, чем глупости. Оба — идеалисты, и оба имеют темперамент реформаторов».
В феврале 1897 года В. Г. Чертков с женой уезжал из России. Провожать его приехал в Петербург Толстой. Быть может, среди прочих поручений Лев Николаевич попросил Черткова зайти в Лондоне к князю Кропоткину. Тогда он был особенно озабочен проблемой переселения притесняемых в России духоборов.
Кропоткин и Чертков жили в Лондоне довольно далеко друг от друга, но часто встречались, а кроме того, обменивались письмами, записками, телеграммами. В этой обширной переписке то и дело упоминается имя Толстого. В письме от 10 июня 1897 года Кропоткин благодарит Черткова за присланные ему брошюры Толстого: «Многое бы хотелось сказать по поводу их — но лучше оставить до следующего разговора. Одно скажу — читал их с большим удовольствием…» В этом письме, открывшем переписку, Кропоткин сразу же высказывает свое несогласие с основными идеями учения Толстого, особенно с его проповедью непротивления злу насилием.
