В его долгой эмигрантской жизни таких выступлений было немало. И очень часто, обычно по воскресеньям, проходили встречи в его доме — в Харроу, а потом в Бромли и Брайтоне. Иван Майский, советский посол в Англии времен Второй мировой войны, а тогда эмигрант-большевик, в своей книге «Встречи с прошлым» вспоминал: «Меня сразу поразила внешность Кропоткина: огромный голый череп с пучками вьющихся волос по бокам, высокий мощный лоб; большой нос, умные, острые глаза под резко очерченными бровями, блестящие очки, пышные седые усы и огромная, закрывающая верхнюю часть груди борода. Все вместе производило впечатление какой-то странной смеси пророка и ученого…»[79] Далее он продолжал: «Дом Кропоткина походил на настоящий Ноев ковчег: кого-кого тут только не было! Революционер-эмигрант из России, испанский анархист из Южной Америки, английский фермер из Австралии, радикальный депутат из палаты общин, пресвитерианский священник из Шотландии, знаменитый ученый из Германии, либеральный член Государственной думы из Петербурга, даже бравый генерал царской службы — все сходились в доме Кропоткина по воскресеньям для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяину и обменяться с ним мнениями по различным вопросам».
Гостями Кропоткина в те годы были Максим Горький и будущий советский нарком иностранных дел Георгий Чичерин, толстовец Владимир Чертков и английский драматург Бернард Шоу, революционеры-народовольцы Герман Лопатин и Николай Морозов и лидер партии кадетов Павел Милюков. Обсуждались проблемы наступившего XX века. Что он несет человечеству? Предчувствия грандиозных потрясений и перемен были у многих…
29 июня 1914 года Петр Алексеевич писал Марии Гольдсмит из Брайтона: «Война большая, общеевропейская… разгорится через несколько дней. Германия… решила бесповоротно ее начать». Он рассматривал эту войну как столкновение двух цивилизаций — демократической, «которая положила в основу своей политической жизни „Права человека“» и другой, «которая застряла на принципах политического неравенства и императорской власти». Корни этой войны он обнаруживал в длительном противостоянии Германии и Франции, особенно любимой им, над книгой о великой революции в которой он работал в предвоенные годы.
Все это… откроет человечеству широкие горизонты, на которых вдали будут светиться, как маяк, все те же слова: «Свобода, Равенство и Братство».
П. А. Кропоткин, 1909
Плавный ход эволюции как в природе, так и в обществе, по мнению Кропоткина, неизбежно прерывается скачками, вызывающими быстрые изменения. В книгах, статьях, речах, на митингах он говорил о неизбежности такой революции в обществе, которая уничтожит социальную несправедливость, систему насилия и эксплуатации. Уже на протяжении практически трех десятилетий он работал над приближением этой революции. И вопрос о том, почему начинаются революции, как они протекают и к каким результатам приводят, занимал его все это время. Он понимал, что будущее невозможно представить себе без изучения прошлого. И конечно, очень много даст для этого погружение в историю самой великой революции, произошедшей на рубеже XVIII и XIX веков во Франции.
К Франции Петр Алексеевич всегда чувствовал особую привязанность. «Сказать трудно, до чего мне дорога Франция — ее поля, крестьяне в полях, ее дороги, сам ландшафт этих дорог, насколько они мне родные», — писал он в одном частном письме. Может быть, имело значение, что в детстве воспитателем его был француз, большой патриот своей страны, и раннее знакомство с французской культурой и языком не могло не сыграть своей роли.
В 1889 году исполнилось 100 лет Великой французской революции, впервые провозгласившей целью человечества достижение свободы, равенства и братства. Кропоткин опубликовал к юбилею ряд статей. Первая статья появилась в Лондоне, в июньском номере «The Nineteenth Century». Она называлась «Великая революция и ее урок». В том же году в парижской «La Révolté» и в лондонской «Freedom» он продолжил эту тему. В 1893 году в Париже вышла его небольшая книжка «Великая революция», а затем в газете Жана Грава «Новые времена» на протяжении пяти лет публиковались большие статьи с продолжением, освещавшие отдельные стороны революционных событий столетней давности: об интеллектуальном движении XVIII века, о действиях жирондистов и якобинцев, о Конвенте, о парижских секциях, о крестьянских восстаниях, предшествовавших революции. Получился целый цикл из восемнадцати статей. Его начало — рецензия на книгу французского историка Ипполита Тэна, написанная Кропоткиным для редактировавшегося Петром Лавровым журнала «Слово» в 1878 году. Но журнал был закрыт, и рецензия тогда не появилась.
Книга «Великая Французская революция 1789–1793» вышла в 1909 году одновременно в нескольких странах на французском, английском, немецком и испанском языках. На русском языке книга была напечатана в Лондоне, в эмигрантской типографии. Вскоре появились ее издания на голландском, польском, шведском и итальянском. В России ее собирался издать Максим Горький в издательстве «Знание». Конечно, когда Кропоткин писал книгу о французской истории, он не мог не думать об истории российской, но вот что он написал Горькому из Брайтона 16 декабря 1909 года: «При теперешних условиях русской жизни, боюсь, что издать ее в России не удастся… Дух книги и возможные, но неизбежные параллели, вероятно, помешают».
Издательство Горького уже приступило к выпуску собрания сочинений Петра Алексеевича в семи томах. Вышли тома: первый («Записки революционера»), второй («Ссылка в Сибирь»), четвертый («В русских и французских тюрьмах»), пятый («Идеалы и действительность в русской литературе»). Царской цензуре, однако, очень не понравилась книга о русских и французских тюрьмах, которая в России читалась как обвинительный акт против бесчеловечных условий в заключении, на каторге и в ссылке. Горькому Петербургский окружной суд вынес в апреле 1911 года определение о «сыске» в связи с изданием этой крамольной книги. Писатель находился тогда в Италии, на острове Капри, и смог избежать суда, но собрание сочинений Кропоткина и другие книжные проекты были остановлены.
Когда книга готовилась к изданию, автор ее писал переводчице Марии Гольдсмит: «По-русски я еще более люблю эту книгу. Хорошая она и верная». И хотя до самой революции 1917 года в России книга Кропоткина не была издана, о ее содержании читатели узнали из критических статей в журналах «Русское богатство» и «Голос минувшего». Во Франции этот труд получил высокую оценку самого большого знатока французской революции, создателя посвященного ей Исторического общества, автора многих книг о ней Альфонса Олара. «Недавно вышедшая книга г-на П. Кропоткина очень серьезная, очень умная и очень содержательная по части фактов и идей… — писал он в 1909 году в журнале „La Revolution Française“. — Весьма поучительно посмотреть на революцию глазами Кропоткина».
Его взгляды и впрямь были особенными. Отличие его от подходов других весьма компетентных историков заключается именно в том, что он показал революцию в объеме, весь необъятный мир ее. «Революция, перевернувшая всю жизнь Франции и начавшая ее перестраивать в несколько лет, представляет собой целый мир, полный жизни и действия…» — писал Альфонс Олар. Однако и он, и другие историки рассматривали в основном деятельность вождей революции. Кропоткин же был убежден в том, что французскую революцию, открывшую путь для развития капитализма в стране, делал народ. И он показал революционное движение народных масс: крестьян и городской бедноты. Нельзя сказать, что другие историки совсем исключали народ из своих сочинений, но только Кропоткин раскрыл процесс зарождения и развития революции прежде всего в недрах народа. Он как бы осветил революцию снизу, чего не делал еще никто из историков, даже социалист Жан Жорес, четырехтомный труд которого, вышедший в 1900–1904 годах, Кропоткин внимательно читал. Эти тома сохранились, и на полях их обнаружено множество пометок карандашом. Из них складывается кропоткинское понимание истории революции, отличное от жоресовского, который подчеркивал буржуазный характер революции.
В значительной степени концепцию революции Кропоткин сформировал, отталкиваясь от точки зрения Жореса, и выстроил свое понимание хода событий. Государство во Франции оказалось в критическом положении, так что правительству поневоле пришлось вступить на путь реформ. Они были начаты с согласия Людовика XVI, но оказались половинчатыми и в результате никого не удовлетворили. Король, напуганный теми придворными силами, которые и этим-то половинчатым реформам противодействовали, вдруг остановился. Надежды, возникшие было в народе, оказались напрасными. И тогда разгорелось зарево народных бунтов, поддержанных явно выраженным недовольством молодой буржуазии. Под этим натиском правительство вынуждено было созвать Генеральные штаты для продолжения политики реформ. Но народ уже почувствовал свою силу, и борьба приняла острый характер, вспыхнуло мощное восстание крестьян — новая Жакерия. Дворянство призвало на помощь иноземные войска. Но борьба все накалялась, пока окончательное уничтожение крепостного права не было узаконено созданным в Париже новым революционным органом власти — Конвентом.
