Следующие две зимы прошли на итальянском курорте близ Генуи, в Рапалло, поскольку швейцарские газеты вспомнили, что решение о его высылке из страны не отменено. В Рапалло он узнал о смерти Л. Н. Толстого, там же написал статью «Толстой» для газеты «Утро России».
В 1911 году Кропоткин переезжает из Актона, где поселился, вернувшись в Англию, на время покинув Бромли, в приморский город Брайтон, следуя настоятельному совету врачей. Морской воздух должен был благотворно сказаться на его легких. В следующую зиму он не уезжает на юг и остается в Брайтоне, в своем новом доме на Чезам-стрит, который был почти таким же, как и все его прежние английские дома: и обстановка та же, и так же по воскресеньям собирались бесчисленные гости «на чашку чая». Часто пришедших потчевал, как и прежде, сам хозяин. В доме уже не было дочери Александры; она вышла замуж за русского журналиста, корреспондента газеты «Русское слово» в Англии Бориса Лебедева. Он часто навещал семью дочери, когда приезжал в центр Лондона для того, чтобы поработать в библиотеке Британского музея, зайти в Королевское географическое общество или в редакции журналов и газет, публиковавших его статьи.
Сын Александра Кропоткина Николай, неоднократно бывавший у дяди и в Бромли, и в Брайтоне, вспоминал: «Жил он чрезвычайно скромно — в доме было пусто и просто: целые дни он проводил в своем кабинете с самодельной мебелью за книгой и пером… он удивительно чувствовал Россию; понимал хорошо ее быт и нравы самых различных слоев народа, русскую природу он постоянно видел перед собой».
Больше недели в семье Кропоткиных жил исследователь Центральной Азии, сподвижник H. М. Пржевальского Петр Кузьмич Козлов, приезжавший в Лондон для получения Золотой медали Королевского географического общества: «Помню, до упоения мы увлекались беседой о Тибете, Монголии, о тогда только что открытом мною мертвом городе Хара-Хото…» Пржевальский говорил ему о Кропоткине как об «одном из обстоятельнейших научных деятелей, одном из самых осведомленных людей в области географических познаний». Кропоткин лично представил доклад П. К. Козлова британским географам.
В мае 1907 года в церкви Братства на Саузгейт-роуд, в северо-восточной части Лондона, собрались на свой V съезд российские социал-демократы. Петр Алексеевич получил приглашение. Он присутствовал на съезде РСДРП в качестве гостя вместе с А. М. Горьким и М. Ф. Андреевой. Делегат съезда К. Е. Ворошилов вспоминал, что Кропоткин «живо интересовался ходом прений, пытливо присматривался к делегатам». В октябре 1907 года Кропоткин нелегально провел несколько недель в Париже, куда он был приглашен вместе с Верой Фигнер и Германом Лопатиным участвовать в разборе дела агента полиции, провокатора Евно Азефа и разоблачившего его издателя журнала «Былое», поборника политического террора Владимира Бурцева.
А в апреле 1909 года Вера Фигнер была гостьей Петра Алексеевича в его доме в Бромли. Тогда в лондонском зале «Сауз-плейс» был организован митинг в честь легендарной революционерки, узницы Шлиссельбурга. На нем Кропоткин выступил с речью на тему «Настоящее положение в России», где подчеркнул, что в годы правления Николая II «даже то малое, что было достигнуто в России для защиты индивидуума от бюрократии, сметено из жизни, как нечто недостойное, бесполезное, вредное…».
В связи с визитом Николая II в Лондон и его договоренностью с королем Эдуардом в Ревеле о разделе сфер влияния в Азии состоялся большой митинг на Трафальгар-сквер. К приезду русского царя была издана брошюра Кропоткина «Террор в России» и опубликовано его воззвание к британскому народу с призывом не принимать Николая, которого в русском народе прозвали Кровавым, потому что его царствование началось со смертоносной давки на Ходынке и продолжилось Ленским расстрелом, поражением в войне с Японией и расстрелом мирного шествия рабочих в Петербурге в январе 1905 года.
В то время Кропоткин пользовался широкой известностью и уважением среди английских географов. Многие его статьи конца XIX столетия продолжают темы, истоки которых обнаруживаются в работах, относящихся еще к началу деятельности в Русском географическом обществе. Так, ряд заметок и статей посвящен планируемым и завершенным экспедициям в полярные области Земли. В них освещены такие значительные в истории полярных исследований события, как трехлетний дрейф во льдах «Фрама», поход к Северному полюсу и к Земле Франца-Иосифа Фритьофа Нансена и Якоба Юхансена (1893–1896), полет на воздушном шаре «Орел» Соломона Андре (1897), первая зимовка на антарктическом материке Карстена Борхгревинка (1898–1899), экспедиции Руала Амундсена в Арктике и Антарктике.
В статье о результатах экспедиции Нансена и Свердрупа на «Фраме» Кропоткин в 1897 году едва ли не первым из ученых дал оценку ее научным результатам[80]. Он называл в качестве важнейшей задачи исследований в Антарктиде выяснение общих вопросов «физики земного шара», для чего, как он полагал, покрытый льдом материк подходит лучше всего. Время показало, что он был прав, говоря об этом еще на заре научного проникновения в Антарктиду. В период Международного геофизического года (1957–1959) ученые, работавшие там, внесли огромный вклад в дело познания природы нашей планеты. И по сей день антарктические научные исследования, продолжаемые учеными ряда стран мира, подтверждают предвидение Кропоткина. Не случайно его имя появилось на карте Антарктиды: там есть теперь горы Кропоткина.
Семидесятилетие Петра Алексеевича в 1912 году отмечали во всех слоях общества, в разных странах мира. В Англии был специально создан юбилейный комитет, в состав которого вошли крупнейшие ученые, литераторы, политики. В торжественном адресе «от друзей из Великобритании и Ирландии» говорилось: «Ваши заслуги в области естественных наук, Ваш вклад в географическую науку и в геологию, Ваша поправка к теории Дарвина доставили Вам мировую известность и расширили наше понимание природы, в то же время Ваша критика классической политической экономии помогла нам взглянуть более широко на социальную жизнь людей… Вы научили нас ценить важнейший принцип жизни — принцип добровольного соглашения, который практиковался во все времена лучшими людьми и который Вы в наше время выставляете как важный фактор социального развития…» Среди подписей, которые заняли 70 страниц, — имена Г. К. Честертона, Г. Уэллса, Б. Шоу…
На многолюдном собрании в Лондоне выступил Бернард Шоу. «Много лет назад, — говорил он, — я вместе со своими друзьями вздумал кое-чему поучить Кропоткина, так как мы были не согласны с его теориями. Но прошли годы, и теперь я не уверен, что мы были правы, а Кропоткин ошибался…» Б. Шоу всегда с большим уважением и любовью относился к Петру Алексеевичу. Когда Шоу узнал о его болезни в январе 1902 года, он написал: «Я знаю, что Вы больны… Могу ли я чем-либо Вам помочь? Мне пришло в голову, что Вам, может быть, придется продавать вещи в убыток себе или даже занять деньги на праздник, в этом случае вспомните обо мне как о друге, способном помочь в нужде».
Адреса были направлены также Британской научной ассоциацией, редакцией «Британской энциклопедии» и другими организациями. Трогательный подарок — специально сделанные часы с надписью — пришел от часовщиков Юры. Еще одни часы прислали рабочие из Барселоны, помнившие встречу с ним в 1878 году.
Швейцарским друзьям Кропоткин написал из Брайтона: «Я сделал так мало, да и тем, что я сделал, я обязан Вам и русскому мужику… Прежде всего мне помогло близкое общение с русским крестьянином, а здесь, на Западе жизнь среди Вас и позднее в тесном контакте с английскими рабочими. Я воочию узнал и уразумел, как живут свободные люди, как они могут сорганизоваться… А впоследствии на меня наложил свою печать независимый, дружественный и предприимчивый дух гор. Ваш дух возмущения и борьбы против ужасов и преданий прошлого. Свято храните этот дух, лелейте его…»
Пришел адрес и из России: «Глубокоуважаемый Петр Алексеевич! Мы твердо верим, что русский народ сохранил свое особое место в Вашем сердце… привет из сердца Вашей многострадальной Родины, от жителей родной Вам Москвы, объединенных общим чувством преклонения перед Вами, встретит живой и глубокий отклик в Вашей душе». Под этими словами — 738 подписей, в том числе К. С. Станиславского, Л. В. Собинова, В. Г. Короленко, Андрея Белого, артиста И. Н. Берсенева, актрисы Л. Б. Яворской, композитора Р. М. Глиэра. 92 человека подписали адрес от русских политических эмигрантов, среди них — С. Я. Маршак, учившийся тогда в Лондоне.
В ответе, отправленном в Россию, Кропоткин писал: «Не нахожу слов, чтобы выразить, как глубоко меня тронуло это выражение теплых чувств, донесшееся до меня с родины после долгой с ней разлуки, и как отрадно было почувствовать, что ни годы, ни расстояния не порвали той связи с русской жизнью, которую я со своей стороны всегда с любовью хранил и лелеял в своем сердце»[81]. В газете «Утро России», напечатавшей за два года до этого статью Кропоткина о Льве Толстом, появилась заметка, в которой предлагалось разрешить Кропоткину приехать в Россию — ведь прошло уже 38 лет после того, как «государственный преступник» совершил свой побег. Петр Алексеевич ответил редакции: «Кроме меня, за границей есть тысячи людей, которые не менее меня любят свою Родину и которым жизнь на чужбине гораздо еще тяжелее, чем мне. А по всей Сибири и в дебрях Крайнего Севера разбросаны десятки тысяч человек, оторванных от действительной жизни и гибнущих в ужасной обстановке. Вернуться в Россию при таких условиях было бы с моей стороны примирением с этими условиями, что для меня немыслимо».
