Тиса тем не менее понимал то, чего не смог уразуметь император-король: пока продолжалась война, “раскачивать лодку” было слишком опасно. Преждевременная демократизация, которую с весны 1917 года пытался осуществлять в Цислейтании молодой император, подмывала фундамент и без того уже очень хрупкого здания монархии. Карл I, впрочем, отдавал себе отчет в другом: первоочередной задачей его страны является достижение мира, без которого успех реформ невозможен. Именно поэтому он пошел на рискованный шаг – попытку самостоятельно, с помощью лишь узкого круга ближайших родственников и сотрудников, договориться с Антантой об окончании бессмысленной бойни, глубоко противоречившей убеждениям и характеру Карла, которого многие его подданные не без оснований считали добрым человеком, преданным идеалам христианского милосердия[74].
Агония
Начало мировой войны раскололо семейство де Бурбон-Парма, к которому принадлежала австрийская императрица и королева Венгрии Зита. Этим принцам, полиглотам и космополитам, чувствовавшим себя в равной мере дома во Франции, Австрии и Италии, оказалось нелегко определить свою сторону в разгоревшемся конфликте. Одни члены семьи остались в габсбургской монархии, другие – братья Зиты, принцы Сикст и Ксавье, – сделали выбор в пользу родины предков, Франции. Император Франц Иосиф проявил благородство и позволил молодым людям выехать в Париж. Однако во Франции существовал закон, запрещавший членам свергнутых монархических династий служить в национальной армии. Тогда Сикст и Ксавье, использовав родственные связи в бельгийском королевском доме, получили офицерские патенты в этой стране. Именно братьев Зиты и решил использовать Карл I, чтобы прозондировать возможность заключения мира.
В марте 1917 года принцы тайно прибыли в Вену, где встретились с Карлом и Зитой. Им вручили письмо императора, формально адресованное Сиксту, но предназначавшееся для передачи руководству Франции. В послании, написанном по-французски, в частности, содержалась фраза о готовности Карла “использовать все личное влияние на… союзников, дабы выполнить справедливые французские требования относительно Эльзаса и Лотарингии”. В письме отмечалось: император согласен, чтобы условия мира включали восстановление независимости Бельгии и Сербии, при обязательстве Белграда поддерживать добрососедские отношения с габсбургской монархией.
Австрийский бронепоезд в Галиции. 1915 год. George Grantham Bain Collection / Library of Congress
Самой скандальной в послании Карла оказалась, несомненно, фраза об Эльзасе и Лотарингии. Получалось, что союзник Германии считает справедливым требование врага – Франции, одной из главных военных целей которой являлся возврат утраченных в 1870 году территорий! Карл действовал неосмотрительно: утечка информации повлекла бы за собой необратимые последствия. Более того, император не заручился однозначной поддержкой своего нового министра иностранных дел графа Отакара Чернина, который знал о контактах монарха с Антантой, но выступал против сепаратных мирных соглашений.
Первая реакция западных держав на письмо Карла I оказалась обнадеживающей. В отличие от Германии и ее взбалмошного кайзера ни Австро-Венгрия, ни ее молодой император не вызывали в Париже и Лондоне ненависти. Премьер-министры Франции и Великобритании Аристид Бриан и Дэвид Ллойд Джордж благосклонно отнеслись к мирной инициативе Карла I. Однако вскоре ситуация изменилась. Во Франции пришел к власти кабинет Александра Рибо, готовый к войне до победного конца. Кроме того, обе западные державы имели обязательства перед Италией, которой обещали некоторые габсбургские территории. Итальянское правительство отказалось рассматривать мирные предложения Австро-Венгрии без учета прежних соглашений с Францией и Британией. Карл намекал на возможность уступки итальянцам южного Тироля, но Рим остался непреклонен (кстати, Италия после войны получила значительно меньше, чем предусматривали условия сделки 1915 года). Так или иначе, несколько поездок Сикста в Париж и Лондон успеха не возымели, и в конце июня 1917 года бурбонский принц уведомил Карла и Зиту о прекращении посреднической деятельности.
К тому времени уже стало понятно, что Карлу I не удастся убедить и Вильгельма II в необходимости заключить мир. Переговоры, которые в апреле 1917 года император провел в Германии, показали, что немцы не теряют уверенности в победе. Даже вступление в войну США не избавило германское руководство от необоснованного оптимизма. На Карла и его жену, не скрывавшую пацифистских взглядов, в ставке кайзера смотрели как на неопытную и мало что понимающую в военных и политических делах пару, не желая прислушиваться к их аргументам. Карл, кстати, хорошо сознавал, с кем имеет дело. Позднее, уже в изгнании, он дал такую характеристику Вильгельму II: “По-своему это был верный друг Австрии, но на все он смотрел глазами пруссака. Будь его воля – германизировал бы Австрию, а о наших внутренних делах не имел… и малейшего представления. Он не был таким разрушителем, каким представал в своих речах перед началом войны… Но в генеральном штабе он был полным нулем, а не бестией, ответственной за развязывание войны, каким его пытались представить державы Антанты. Был добродушным, но часто забывал о том, что он император, а не какой-нибудь обер-лейтенант”.
Провал миссии Сикста не означал конца аферы, названной историками его именем. Западные державы почти год хранили тактичное молчание о контактах с Карлом I. Однако в начале апреля 1918 года граф Чернин, выступая перед членами венского магистрата, заявил: “Господин Клемансо[75] обратился ко мне с вопросом, не согласны ли мы на переговоры и если да, то на какой основе. По согласованию с Берлином я немедленно ответил, что согласен и не вижу со стороны Франции иных препятствий, кроме требования о возвращении Эльзаса и Лотарингии. Из Парижа я получил ответ, что на таких условиях о переговорах речи быть не может”. Граф имел в виду контакты австрийских и французских представителей, которые имели место в Швейцарии уже по окончании миссии Сикста. Министр допустил невероятный для дипломата промах: без причин предал огласке информацию о тайных переговорах. Это позволило французскому премьер-министру обвинить Чернина во лжи, а когда тот продолжил отпираться – в качестве ответного удара обнародовать копию письма, отправленного Карлом I западным лидерам через Сикста.
ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ
ЗИТА ДЕ БУРБОН-ПАРМА,
жена и мать
Принцесса Зита Мария делле Грацие Адельгонда Микаэла Рафаэла Габриэла Джузеппина Антония Луиза Агнесса происходила из рода герцогов Пармских, младшей ветви династии Бурбонов. Ее отец Роберт – последний правитель Пармы, лишившийся герцогства в ходе объединения Италии; мать – португальская принцесса. Семья была космополитичной, но герцог Роберт, как истый Бурбон, считал себя французом и прививал эту идентичность своим детям. Его 24 отпрыска от двух браков воспитывались в духе католицизма, обучались труду и благотворительности. В 1910 году к восемнадцатилетней Зите посватался дальний родственник, молодой эрцгерцог Карл. В октябре 1911 года в замке Шварцау под Веной сыграли свадьбу. Брак оказался счастливым, умная и энергичная Зита помогала советами и ободряла Карла, не всегда проявлявшего необходимую монарху твердость. После вступления Карла I на престол Зита стала душой “партии мира”. Когда факт опосредованных переговоров императора Австро-Венгрии с державами Антанты стал достоянием гласности, прогерманская партия в Вене ополчилась на императрицу, обвиняя ее в предательстве. Осенью 1918 года Зита убеждала Карла не подписывать отречения от престола. Три года спустя она, несмотря на беременность, вместе с мужем участвовала в неудачной попытке реставрации Габсбургов в Венгрии. Низложенный монарх с семьей был сослан на португальский остров Мадейра, где умер в 1922 году. Зита, с той поры редко снимавшая траур, посвятила себя воспитанию восьмерых детей. Из-за перипетий истории семья бывшей императрицы часто меняла места пребывания: Испания, Бельгия, США, Канада… В Австрию Зита вновь приехала только в 1982 году, когда правительство республики отменило законодательные ограничения на пребывание Габсбургов в стране. Семь лет спустя Зита скончалась в возрасте 96 лет.
Разгорелся скандал. Чернин утверждал (ложно), что ничего не знал о письмах Карла, затем, потеряв голову, начал угрожать самоубийством… Императору пришлось отправить графа в отставку. Карл неубедительно отмежевался от собственных писем, назвав их фальшивками, и отослал Вильгельму II, разъяренному предательством союзника, пафосную телеграмму: “В момент, когда австро-венгерская артиллерия гремит на Западном фронте вместе с немецкой, думаю, не нужно никаких лишних доказательств того, что я сражаюсь и намерен и далее сражаться за твои провинции[76] с той же решимостью, с какой защищаю собственную страну”. Вряд ли эти заверения прозвучали убедительно для кайзера. В глазах Антанты Карл скомпрометировал себя как партнер в мирных переговорах. “Афера Сикста” сыграла значительную роль в том, что в западных столицах возобладало мнение о необходимости ликвидации дунайской монархии, а политические акции чехословацких и южнославянских эмигрантских кругов заметно выросли в цене. “Персональная дипломатия” Карла I оказалась фатальной ошибкой.
