Российская революция развивалась одновременно «сверху» и «снизу», в стране сложилось двоевластие. С одной стороны — коалиционное Временное правительство, считавшее своей задачей созыв Учредительного собрания, с другой — Советы, руководимые эсерами и эсдеками (меньшевиками); быстро укрепляла влияние в обществе и третья сила — большевистская часть РСДРП во главе с Лениным и Троцким. От нее-то и исходила угроза гражданской войны. Еще в апреле началось формирование вооруженных отрядов Красной гвардии, к июню 1917 года объединявших более десяти тысяч человек. Готовился насильственный захват власти.
Советы призвали к разоружению этих отрядов, но большевики не подчинились и 4 (17) июля организовали в Петрограде и некоторых других городах вооруженные демонстрации под лозунгами «Долой министров-капиталистов!» и «Вся власть Советам!». Произошли столкновения с правительственными войсками, в результате которых было убито более пятидесяти человек. Последовал очередной кризис в правительстве: из него ушли правые, прежде всего кадеты. Временное правительство возглавил Керенский, и оно приняло на себя чрезвычайные полномочия как единственный правитель страны. Двоевластие было устранено. Были приняты и другие меры: запрещена Красная гвардия, арестованы некоторые большевики, Ленин привлечен к суду как немецкий шпион, укреплена дисциплина в армии, для заготовок хлеба отправлены комиссары в деревню… Но, несмотря на это, дела в стране шли все хуже. Социальные преобразования, даже обещанная эсерами крестьянская реформа, откладывались на неопределенное время. Страна продолжала катиться к гражданской войне, к экономическому и политическому краху.
На Государственном совещании
…Дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов…
Мы не будем больше делиться на левую часть этого театра и правую. Ведь у нас одна родина.
П. А. Кропоткин, 1917
В августе 1917 года была предпринята последняя попытка собрать все силы общества и объединить их вокруг правительства Керенского. На 14 августа в Москве, в Большом театре, было назначено Государственное совещание. Все ярусы театра заполнили персонально приглашенные участники. Приглашение получили представители всех слоев и групп российского общества, следуя девизу Гумбольдта, любимому Кропоткиным: «Единство в разнообразии». Даже большевики были приглашены на совещание, но участвовать в нем отказались, больше озабоченные в то время завоеванием большинства в Советах, которые уходили из рук меньшевиков и эсеров. Снятый после неудачной июльской попытки захвата власти лозунг «Вся власть Советам!» снова восстановлен.
Анархист Кропоткин был приглашен на совещание в составе «группы русской истории», образованной из оставшихся в живых первых народников, зачинателей революции, в конце концов победившей в России. Вместе с ним в эту группу вошла Екатерина Брешко-Брешковская, судившаяся на «процессе 193-х» и находившаяся на каторге и в ссылке почти те же 40 лет, что Петр Алексеевич прожил в эмиграции. Они с Кропоткиным — старейшие в «группе истории». Немногим моложе их Николай Морозов, Вера Фигнер, Николай Чайковский, Георгий Плеханов, Герман Лопатин.
Специальную группу составили представители от высших учебных заведений — три академика: знаменитый психиатр Владимир Бехтерев, биолог Михаил Мензбир, историк Евгений Тарле. От научных учреждений и обществ присутствовали географ Дмитрий Анучин, химик Иван Каблуков, ботаник и географ Владимир Комаров, океанолог Юлий Шокальский. Художник Леонтий Бенуа представлял Академию художеств. Но основную массу приглашенных составили промышленники, купцы, банкиры, офицеры и генералы из действующей армии. Они тоже поддерживали революцию, свергнувшую самодержавие. На вечернем заседании 14 августа выступил самый знаменитый русский банкир Павел Рябушинский. Он сказал: «Торгово-промышленный мир приветствовал свержение презренной царской власти и никакого возврата к прошлому, конечно, быть не может…»
Возврата быть не может — тут большинство собравшихся согласно. Но куда же идти? Очень многие видели спасение в диктатуре, которая противостояла бы стихийности народного движения, как всегда именуемой страшным словом «анархия». Когда председательствующий Керенский обратился к верховному главнокомандующему Лавру Корнилову: «Ваше слово, генерал!» — зал встал, аплодируя. В левом же секторе продолжали сидеть. Справа послышались возмущенные крики: «Хамы! Встаньте!» Правые уже сейчас требовали покорности будущему диктатору. Слева в ответ летело: «Холопы!» Наконец все затихли. Генерал Корнилов произнес речь, в которой заверил, что с анархией в армии ведется беспощадная борьба, и она будет подавлена, что необходимо поднять престиж офицеров и принять решительные меры…
Этот красивый стройный генерал недолго будет скрывать свои планы: уже через неделю он двинет на Петроград войска под знаменем, на котором красуется эмблема смерти: череп с костями. Но Корнилову не удастся захватить власть, и он войдет в русскую историю как несостоявшийся диктатор. В борьбе с корниловщиной на короткое время объединятся все социалистические партии, и мятеж будет подавлен. Но консолидация сил, ради которой и было созвано Государственное совещание, сохранялась недолго.
Второй день Государственного совещания был отдан выступлениям «левых». От «группы истории» первое слово предоставлено Е. Брешко-Брешковской, «бабушке революции». Она говорила о необходимости защитить родину от наступающих германских армий, продолжив войну, но как социалистка просила правительство обратить самое энергичное, самое строгое внимание на внутренних врагов России — капиталистов и торговцев.
Речь выступившего вслед за ней вроде бы еще более «левого» революционера (куда уж дальше — анархиста!) Кропоткина удивила своей умеренностью. «Граждане и товарищи! — начал он. — Позвольте и мне тоже присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца… Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну — одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело — это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…»
Справа зашумели — трудно поверить в эти «начала», особенно сейчас.
«Да, да, — как бы согласился Кропоткин. — Мы все неопытны в деле общественного строительства… Мы многое не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть… — оратор обратился к сидящим справа, — я не говорю про ваши капиталы — у вас есть то, что важнее капитала — знание жизни. Вы знаете жизнь, вы знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините и то, и другое и приложите их к строительству новой жизни…»
Призвав присутствующих сделать все возможное, чтобы «уменьшить размеры назревающей братоубийственной гражданской войны», Кропоткин обратился к собравшимся с такими словами: «Мне кажется, нам в этом Соборе русской земли следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!.. Пообещаем же, наконец, друг другу, что мы не будем более делиться на левую часть этого театра и на правую. Ведь у нас одна родина»[85].
Возгласы «браво!» и буря оваций были ответом зала на речь Кропоткина.
К тем, кто призывал довести войну до конца, до победы, присоединился и выступивший вслед за Кропоткиным Георгий Плеханов, полагавший, что только отношение к войне может объединить все силы общества. Под бурную овацию всего зала и крики «Да здравствует революция!», «Да здравствует Керенский!» совещание закрылось уже глубокой ночью. Возможно, восхваления Керенского не понравились тогда Кропоткину, относившемуся отрицательно к попыткам возвеличивать отдельную личность, и он подумал, что дальнейшее развитие революции должно выдвинуть других людей.
Очередной кризис внутри правительства в сентябре снова привел к смене министров. На сей раз новый состав кабинета назвали «правительством спасения революции», а его председателя Керенского наделили чрезвычайными полномочиями. При этом предполагалось продолжить развитие демократии, и Кропоткина не оставляла мысль, что на верху власти происходит не совсем естественный процесс: демократию пытаются совместить с диктатурой, в то время как основные массы народа в систему власти никак не вовлечены. Революция опять, как во времена Александра II, идет «сверху».
