Но чтобы не продолжать нашей беседы, и без того уже довольно затянувшейся, я просил бы всех, желающих увериться в таковом значении великорусского племени, посмотреть на Московскую этнографическую выставку. Там будут поставлены рядом типы всех русских племен, как живущих в самой России, так и за кордоном; и сами типы лучше всяких слов и доказательств каждого убедят, что великорусское племя есть всероссийское племя, что в его этнографический облик все русские племена внесли свои черты, и что в этом чистом облике нет ни одной нерусской черты. Да, милостивые государи и милостивые государыни! Великорусское племя на этнографической выставке, так сказать, обдаст вас своим чистым русским типом, я это сам испытал своими собственными глазами и своим чувством.
Н. И. Кареев
Расы и национальности с психологической точки зрения
«В XIX веке, — справедливо говорит Лоран, — раса заменила климат и природу в философских построениях истории». Действительно, психические особенности расы, так называемый национальный дух или гений — вводятся исследователями в философское обозрение истории отдельных народов для объяснения тех или других выдающихся ее явлений: народный характер, отличающий одну нацию от другой, рассматривается как один из факторов разнообразия, представляемого частными историями, как одно из условий, с которыми вообще приходится иметь дело закону исторического развития. A priori положительная наука должна признать правильность этого взгляда: ставя психологию в тесную связь с физиологией и замечая, что расы физиологически отличаются одна от другой, наука должна необходимо заключить, что эти физиологические отличия сопровождаются всегда и в известной степени отличиями и в психологическом отношении; признавая, что условия среды так или иначе влияют на основные черты характера, передаваемые по наследству предками потомкам, она естественно приходит к представлению расы и национальности, как агрегата индивидуумов, в известных отношениях проявляющих один, общий им тип, под который не подходят индивидуумы другого агрегата, т. е. другой расы или национальности; наконец, если наука стремится в психологии и социологии исследовать законы, коим подчиняется духовная и общественная жизнь человека вообще, то в расовых и национальных особенностях она естественно будет искать один из факторов, обусловливающих отклонения от общих законов, усложняющих их применение. Все это заставляет положительную науку серьезно отнестись к тому, что в этом отношении сделано исследователями в области так называемых гуманных наук, хотя бы учение о расах и национальностях в истории и соединялось иногда с соображениями ненаучного свойства, как, например, у Лорана, по мнению которого, нации получают каждая особый характер для того, чтобы легче могла выполнить свою миссию в развитии человечества: наука может всегда из массы заблуждений извлечь хотя частицу истины, ибо самые ненаучные по своему миросозерцанию исследователи не обходятся никогда без метода, которым пользуется наука для достижения научных результатов.
Объем журнальной статьи не дозволяет нам подвергнуть критическому рассмотрению хотя бы все наиболее известные объяснения крупных явлений в жизни отдельных народов из их национальных характеров, и нам поэтому приходится ограничиться одной какой-нибудь группой подобных объяснений. Много, например, писалось по поводу основных черт характера разных европейских народов, как потомков древних галлов и германцев, но здесь нередко видную роль играли патриотические увлечения, национальные пристрастия; историки готовы были приписывать все хорошее в истории западной Европы национальному элементу своей родины, и это одно делает для нас неудобным взять предметом для критики мнения исследователей западной истории: мы наперед можем угадать, что научности можно искать здесь менее всего. К тому же в жизни европейских народов участвовало столько других важных элементов, и национальности вступали между собою в столь многообразные взаимоотношения, то смешиваясь между собою, то культурно влияя одна на другую, что найтись в этом хаосе с одним руководящим принципом особенно трудно. Наконец, в данном случае приходится иметь дело по большей части с едва уловимыми оттенками в особенностях национального характера, ибо все европейские народы принадлежат к одной расе, и многое, что может показаться с первого взгляда основною чертою народного характера, при ближайшем рассмотрении сведется на данные среды и исторической традиции; поэтому мы и не находим особенно выработанных теорий о характерах цивилизованных народов Европы. Другое дело, когда речь заходит о сравнении двух резко отличающихся одна от другой рас: национальным пристрастиям приходится здесь отступить на задний план — важное условие научности разработки вопроса; если эти расы жили каждая особою жизнью, то в общем гораздо легче уловить их отличия одной от другой, нежели в случае отдельных народов одной расы, беспрестанно влиявших одна на другую; наконец, здесь также легче выделить психическую особенность из культурной традиции, так как у каждого народа данной расы своя традиция, и то, что не объясняется последнею, может найти объяснение в расовом признаке. Сравнение расовых психических особенностей таким образом дело более легкое, нежели сравнение признаков национальных; поэтому-то самые выработанные теории до сих пор мы имеем относительно рас, а не национальностей, и эти теории, заявляющие притязание на научность, удобнее всего могут быть предметом нашего рассмотрения. Само собою разумеется, далеко, что мы должны взять опять-таки не какие-нибудь малоизвестные расы, а те, которые нам лучше всего знакомы и притом не только в настоящем, но и в прошедшем. Такими расами являются в науке арийская, или индоевропейская и семитическая, или сиро-арабская, составляющие с басками и кавказскими племенами породу (Art) средиземного человека, homo mediterraneus.
Соединением древних индусов, иранцев, греков, италиотов, кельтов, славян, литовцев и германцев с их теперешними потомками в одну, арийскую расу, а сирийцев, халдеев, финикиян, иудеев и арабов с их современными представителями в другую, семитическую расу наука обязана не естествознанию, а науке о языке. Сравнительная грамматика доказала, что языки перечисленных народов происходят от двух различных праязыков (Ursprache), из коих один лингвисты назвали арийским по тому, как называли себя древние индусы и иранцы (arya), другой — семитическим по имени Сима, библейского родоначальника народов передней Азии. Эти два праязыка безуспешно старались вывести из одного общего источника, безуспешно потому, что как в звуковом отношении, так и по своей структуре языки арийские и семитические резко отличаются одни от другого. Хотя лингвистами попытки их сближения делаются до сих пор, естествоиспытатели стали уже определенно на сторону тех ученных, которые отрицают лингвистическое родство арийцев и семитов: по мнению Бюхнера, антропологически близкие арийцы и семиты разделились, когда еще не имели языка, т. е., говоря словами Геккеля, stammen von verschiedenen Affenmenschen ad; подобную же мысль высказывает, хотя и не так резко, известный Ренан, знаток семитических языков и литератур: «ничто не мешает, — говорит он, — народам, имеющим общее происхождение, но разделенным с самой ранней поры, говорить на различных языках (des lagues de systeme different), тогда как трудно допустить, чтобы народы, представляющие одинаковые физиологические и психологические признаки, не были братьями. Расы семитическая и арийская жили вместе во время своего происхождения и разделились весьма рано и прежде, нежели нашли каждая окончательную форму своего языка и своей мысли». Поэтому Ренан сравнивает отношения обеих рас с отношениями двух близнецов, которые сначала недалеко росли друг от друга, а потом около 4–5 лет разлучились, и судьба которых была различна.
Действительно, судьба арийцев и семитов, этих двух рас исторических par excellence была различная, и арийцы далеко опередили своих братьев на поприще прогресса. Это обстоятельство не могло не броситься в глаза историкам. С другой стороны, признавая, что в особенностях языка сказываются особенности духовных способностей человека, ученые начали сравнивать между собою и другие продукты психического творчества арийцев и семитов, объясняя их различия различием духовных способностей и связывая вопрос с вопросом о несходстве исторических судеб обеих рас — тема в высшей степени интересная сама по себе и весьма благодарная: научная ее разработка может дать некоторый материал для решения вопроса о значении прирожденных свойств расы и национальности в социальной и исторической жизни человечества. Признавая существование таких прирожденных свойств, наука на основании подобной разработки могла бы исследовать множество важных отношений: как раса влияет на социальную жизнь и как последняя видоизменяет признаки первой? Все ли человеческие племена одинаково способны слагаться в прочные социальные организмы, и во всех ли одинаково развита способность отстаивать индивидуальность особи от превращения в орган всепоглощающего общества? Все ли племена могут прогрессировать умственно, нравственно и в социальном отношении, или в особенностях расы может лежать причина одностороннего развития в одном из указанных направлений и т. д.? Конечно, наука еще далека от разрешения этих и подобных вопросов, но мы вправе спросить, дала ли что-либо история для решения этих вопросов, или ученые доселе совершенно напрасно изучали вопрос о влиянии расы на судьбы арийцев и семитов. Конечно, также мы не можем подходить к этим ученым с требованиями социологии, но это не мешает нам рассмотреть, научны ли вообще и сами по себе достигнутые ими результаты. Наш вопрос, кроме того, имеет не только частное, но и общее значение: в известной степени по частному мы можем заключать об общем и ответить на вопрос, могут ли удовлетворить социологов приемы, употреблявшиеся доселе в философском освещении истории и научном исследовании явлений социальной жизни.
